Мы долго молчали. Анджей был измучен своей длинной исповедью и отдыхал. Я размышлял, о чем мне еще надо спросить, какая деталь была бы полезна в моем расследовании. И вспомнил:

— Скажи мне, дружище, вот какую вещь. Ты как-то подарил одной девушке, с которой совсем не был знаком и которую случайно встретил, ценное кольцо. Где ты его взял?

Он взглянул на меня, как ребенок, которого неожиданно разбудили. С обидой и страхом. Может быть, слишком резок и груб был переход от сентиментальных воспоминаний к прозаической реальности. Может, не этого, не такой реакции он ожидал от меня. Однако не отступил, ответил честно, хотя и с мучительным смущением, которое пытался скрыть под маской бесшабашности:

— Ох… Это было в старые, плохие мои времена. Я как-то застукал Нечулло, когда он рылся в шкафах матери. Он как раз держал в лапах шкатулку с драгоценностями, которые ей достались от отца, и разглядывал их. Матери не было дома, она была в редакции на собрании, а я в тот день рано пришел из школы, он и не ожидал, что его кто-нибудь застанет за этим занятием. Он выбрал это колечко и сказал: „Бери, это тебе. Подари своей подружке. У тебя ведь есть подружка, а? А нет, так пропей с друзьями и купи что-нибудь для себя. Только не говори нашей красавице, что я заглядывал в эту коробку. И придержи язык… Если что, я тебе устрою веселую жизнь. Я ведь о тебе кое-что знаю“. Того, что он там обо мне знал, я не боялся. Да ему и не надо было запугивать меня. Я понял — что он хочет свистнуть у матери кое-что из этих побрякушек. А я… вы понимаете, пан капитан, я вовсе не имел ничего против. Я эти драгоценности ненавидел. Мне тогда казалось, что за них мать продала отцу наше счастье. Ну, как бы это сказать… Наш дом. То — что мы были одной семьей, а теперь — стали каждый сам по себе. Я ненавидел эти финтифлюшки. Я радовался, что Нечулло их украдет, и представлял, какое у мамы будет лицо, когда она не найдет их в шкатулке. А потом был жуткий скандал, когда она хотела продать драгоценности, потому что у нас совсем не было денег. Оказалось, что они фальшивые. Сначала я никак не мог понять. Как это? Кольцо, которое мне дал Нечулло за молчание, было настоящее. Один мой дружок проверил, который работает помощником у ювелира. А остальные, с такими же камнями, были фальшивые? Что-то тут было не в порядке. Теперь, когда я об этом думаю, мне кажется, что Нечулло украл у матери настоящие драгоценности и подложил подделки. А подделки — это, конечно, Лилиана устроила, больше некому. Тоже мне большая трудность — перерисовать пару безделушек, а потом подделать их. Лилька — она способная баба. Она сама как-то хвасталась, что смогла бы подделать даже корону английской королевы. Теперь-то мне страшно неприятно вспоминать обо всем этом. Какой я дурак был. Бедная моя мама, не везло ей все время. И так глупо погибла. А вы, пан капитан, выясните, как это произошло?

Его синие глаза смотрели на меня с таким доверием, с такой убежденностью, что я горячо заверил его:

— Конечно. Я уже многое знаю. А то, что ты мне сегодня рассказал, очень поможет мне.

Анджей расслабился. На его лице снова заиграла хитрая, ироническая улыбка. Он бесцеремонно вытянул из-под полы моего плаща магнитофон.

— Ничего маг, — буркнул он, — габариты подходящие. Импортный? Лучше всего японские. В наручных часах умещаются. А когда вам эта запись уже будет не нужна, отдадите мне, ладно? На память.

— Нет, не отдам, — ответил я со смехом. — Зато могу прислать тебе новую пластинку с песнями Окуджавы. У вас, наверное, в клубе есть проигрыватель.

Не знаю почему, но я был уверен, что Анджей должен любить горькие и вызывающие баллады Окуджавы. Я не ошибся: он даже присвистнул от радости.

Анджей проводил меня до самых ворот. Мы шли молча, он — немного мрачный, я — не то смущенный, не то недовольный собой. Мне казалось, что я не совсем выполнил свою задачу. Было что-то половинчатое в нашем вдруг оборвавшемся разговоре.

И вдруг я понял, в чем дело. Мне давно бы уже следовало привыкнуть и не принимать близко к сердцу судьбы людей, с которыми меня сталкивала работа. Закончить следствие, выяснить все необходимое для дела и отослать документы в архив или прокуратуру. И чувствовать удовлетворение от хорошо сделанной работы. А если встретится кто-то через несколько месяцев или несколько лет, то не вспоминать человека, жизнь которого стала известна тебе до мельчайших подробностей. И ему мое лицо покажется лишь странно знакомым. И это было бы нормально. Но у меня все бывает как раз наоборот. Судьбы людей, в жизнь которых мне однажды пришлось вмешаться, надолго поселяются в моей памяти. Мало того, я не только помню о них долгие годы, но меня интересует и их дальнейшая судьба. Как сложилась их жизнь, что с ними теперь?

Вот и Анджей. Я понял, что не могу уйти отсюда, не узнав, какие планы на будущее строит этот молодой человек под влиянием столь уважаемого им директора.

— Что ты будешь делать, когда выйдешь отсюда? — спросил я напрямик.

— Когда я выйду, у меня будет свидетельство об окончании техникума. И неплохо бы, если бы меня взяли в армию. Я хочу поступить в Военно-техническую академию. Меня интересуют реактивные двигатели, ракеты. Вообще высокие скорости. А таких, как я, туда берут?

Я ответил уклончиво, чтобы он не думал, что дорога его будет усыпана розами:

— Не знаю. Многое зависит от тебя. В армии и служба, и работа — дело ответственное. Сумасброды там не нужны. Но знаешь что? Твой отец сказал мне, что хотел бы взять тебя к себе и что он будет хлопотать о досрочном освобождении тебя из колонии.

Он хмуро буркнул:

— А зачем? Тут не курорт, ясное дело. Но мне нужна железная дисциплина, иначе я сразу распущусь. У папаши и Мариолки своя жизнь, на кой черт я им нужен? Пока была жива мать, я был для них игрушкой — ей назло. Но теперь матери нет, игры кончились.

Не знаю, правильно ли я поступил, посвящая Анджея в планы его отца. Но я считал, что рано или поздно он и так обо всем узнает. Так пусть у него будет время обдумать ситуацию.

— Ты не совсем прав. Наверняка не знаешь, что у тебя есть сводная сестра. Агнешке семь лет, она дочь твоего отца и тети Вожены. С самого рождения она воспитывается в детском доме, мать от нее отказалась. Твой отец хочет взять Агнешку к себе. Он думает, что вы будете воспитываться вместе, вы же брат и сестра. Твой отец хочет иметь детей.

— О, ч-черт!.. — вскрикнул он и остановился как вкопанный, потрясенный моим сообщением. — Ну и стерва эта Вожена! Конечно, она на такое способна. Я всегда ее терпеть не мог. И что же, эта Агнешка даже не знает, что у нее есть родственники?

Я кивнул. Мне было очень интересно, как он отреагирует. Он склонил голову набок — совсем как Иоланта. Я проследил за его взглядом. Он смотрел в глубину темной, густо заросшей аллеи, которая осталась у нас за спиной. Далекое светлое пятно в конце ее казалось киноэкраном. На нем — разноцветная, веселая картинка: мальчишки, играющие в мяч в ярких лучах солнца.

Анджей нахмурил брови. О чем он думал? Огорчала ли его перспектива разлуки с ребятами, среди которых он уже нашел себе друзей? А может, он думал, как это получилось, что и эти мальчишки, и он, и Агнешка лишились семьи?

Он сердито буркнул:

— Чтоб она провалилась, такая жизнь. Почему я все время должен расхлебывать кашу, которую заварили взрослые? Скажите мне, пан капитан, почему? Ну, если все так, как вы говорите, то, понятное дело, все мои планы к черту. Кто-то же должен заняться этой сопливкой. Не Мариолка и не мой отец, конечно. Они бы ее воспитали, не дай господи!»

Я устала читать. Поэтому с удовольствием начала рассматривать следующую подборку — она гораздо тоньше предыдущих. В ней собрано то, что осталось от протоколов допросов остальных полусвидетелей-полуподозреваемых после того, как Хмура вырезал фрагменты, уже известные мне по главам «Откуда взялся цианистый калий на когтях Йоги» и «Симпатии и антипатии кота Йоги».