— Ну и ну! Скажи маме, чтобы она сменила название, и в субботу днем я перееду.

— Хорошо, сэр. Мы будем ждать.

Эндрю перебрался в дом миссис Каролиссен. Как долго он проживет здесь, пока оказать трудно, особенно если учесть, что за одну неделю было два полицейских налета. Сегодня, впервые после длительного перерыва, он увидел Мириам. Боже, как она изменилась! Выглядит почти старухой. Кеннет, наверно, совсем ее запугал. Интересно, подумал он, что делает Руфь. Он тешил себя надеждой, что человек, которого он видел в машине возле ее дома, был не Блигенхаут, а кто-то другой. Напевая «Черного бычка», он погасил свет.

На следующий день Эндрю проснулся с таким ощущением, что голова вот-вот расколется на части. Наверно, это все-таки не с похмелья. Он выпил у Руфи каких-нибудь две стопочки бренди. Вместе с потоком солнечного света в комнату врывались голоса детей, спешивших в школу. Если бы не эти события, сейчас он сидел бы в поезде, либо беседуя с Альтманом, либо читая очередной номер «Кейп Таймс». Обычно он добирался до Пламстада на автобусе, а там пересаживался на поезд, который отправлялся в семь пятьдесят. Альтман всегда ехал в том же купе и приветствовал его своим неизменным: «Доброе утро, господин Дрейер, как идут наши дела?» Альтману, наверное, будет скучно без него, и он подумает, что с ним что-то случилось. Эндрю долго лежал неподвижно, в висках у него стучало. Он слышал, как Мириам шаркает шлепанцами на кухне. Потом он поднялся с постели с ощущением горечи и тошноты, подкатывавшей к горлу. Он нащупал ногами туфли, застегнул брюки.

— Привет, Мириам, — оказал он, входя в кухню.

— Привет, — ответила она, не оглянувшись.

Он прошел в ванную. К горлу опять подкатила тошнота. Он посмотрел в зеркало над умывальником. Красные, опухшие глаза, взъерошенные волосы. На носу маленький желтый прыщик. Он выдавил его. Достал с полки аспирин и проглотил сразу две таблетки. Затем ополоснул лицо холодной водой. Однако боль в висках не стихала. Осталось прибегнуть к последнему средству. Он пользовался им издавна, с тех пор еще, когда жил в Шестом квартале. Он закрыл на засов дверь и сунул два пальца в рот. Его вырвало, и сразу наступило облегчение. Холодный душ, растирание — и бодрость вернулась к нему. Мириам по-прежнему употребляла ароматное мыло, и в ванной стоял все тот же запах лаванды и старых газет. Эндрю почистил зубы и причесался. Теперь он чувствовал себя много лучше. Между тремя и четырьмя предстоит встреча с Руфью, он будет ждать ее в университетской библиотеке. Еще со студенческих лет ему запомнилась одна книга. Она не выходит у него из головы уже восемь, нет, девять лет. Вот и сейчас снова пришла на память.

То ли это «Герой» Рэглана, а может быть, и Спенсер? То ли «Человек и государство»? Книга в коричневом переплете, прочитать ее посоветовал Эйб. Интересно, как он там в школе сегодня? Эндрю надеялся, что Де Ягер отнесется к нему сочувственно. Ведь он славный малый. Политикой не интересуется, но в трудную минуту на него можно положиться. Да, Эйбу нужно держать ухо востро. Очевидно, его прежняя осторожность объясняется тем, что тогда он еще не сделал окончательного выбора. Он пытался определить свою политическую позицию. К счастью или к несчастью, теперь он проявляет большую активность, даже выступил несколько раз на митингах, хотя иногда все-таки прячется в своей башне из слоновой кости. 24-го полиция совершила налет и на его квартиру, и Эндрю был немало удивлен спокойной реакцией Эйба: «Обычная проверка, только и всего». По этому поводу Эйб процитировал Гегеля (впрочем, это мог быть и Спиноза), поглядел поверх очков и покашлял, как ученый грамматик. Любопытно, Де Ягер знает, что они удрали со спортивных соревнований? Черт побери, он совсем забыл о них. Надо бы спросить Элдреда, какое место заняла школа. Он никогда особенно не увлекался спортом. Однажды пробежал полмили да выступил центром нападения в составе школьной команды на соревнованиях по регби. А вот Джастин был неплохим легкоатлетом. Первоклассный спринтер и кумир всех младших классов. Да, сегодня как раз можно повидать Джастина. Он обычно завтракает у Хайяма между часом и двумя. Если отправиться в Грасои-Парк пораньше, то наверняка можно будет его застать. Голова все еще побаливала, но чувствовал он себя уже значительно лучше, даже появился аппетит.

Когда Эндрю вошел в кухню, Мириам накладывала ему овсяную кашу. На кухонном столе лежал только что полученный номер «Тайм». Протягивая руку за газетой, Эндрю попытался завязать разговор:

— Кеннет еще спит?

— Да, — сдержанно сказала Мириам после продолжительной паузы.

— Он работает в ночную смену?

— Да.

— Он знает, что я здесь?

— Не думаю. Я ему не говорила.

Эндрю понимал, что жизнь в доме становится для Мириам невыносимой. Он развернул газету и пробежал заголовки: «БЕСПОРЯДКИ В ГОРОДАХ РАНДА», «НАЛЕТЧИКИ ПЫТАЛИСЬ ПУСТИТЬ ПОД ОТКОС ПОЕЗДА С РАБОЧИМИ», «ВЛАСТИ СОВЕРШЕННО НЕ В СОСТОЯНИИ НАВЕСТИ ПОРЯДОК», «В ВОРЧЕСТЕРСКОЙ ЛОКАЦИИ СОЖГЛИ ЦЕРКВИ И ШКОЛЫ», «ЭРАЗМУС ПРЕДУПРЕЖДАЕТ: «НЕ СЖИГАЙТЕ ПРОПУСКА». Да, обстановка, будь она трижды неладна, становится накаленной. Ход событий перестал подчиняться людской воле.

«С ПОМОЩЬЮ СЛЕЗОТОЧИВЫХ ГАЗОВ УДАЛОСЬ ОЧИСТИТЬ ГРЭНД-ПАРЕИД. ПОЛИЦИЯ ПРОЯВЛЯЕТ СДЕРЖАННОСТЬ». Казалось, с того момента, когда полиция дубинками пыталась разогнать толпу на площади, прошла целая вечность. Как эта говорливая старушка в поезде горевала о потерянной сумочке! Точь-в-точь как миссис Каролиссен. «Послушайте, мистер Д., когда напали полицейские, я обронила сумочку. Разве это не ужасно?» Он живо представил миссис Каролиссен, как она бежит в своем нарядном выходном платье, стыдливо подбирая юбки. Что ж, скоро ему предстоит увидеть ее. Может, отправиться в Грасои-Парк после завтрака? Можно себе представить, о чем они говорили с Руфью.

Общественная уборная. Резкий запах мочи и испуганные, опасливо озирающиеся люди. Молодой человек, ведущий под руку трясущегося от страха мусульманина. Должно быть, это его отец или дядя. Спешат укрыться от дубинок и газа в уборной. Казалось, все это было давным-давно, а вовсе не вчера.

Эндрю с удовольствием принялся за кашу. Во время еды он не проронил ни слова и, только когда с завтраком было покончено, повернулся к сестре.

— Мириам!

Она перестала разливать кофе и медленно подняла глаза на брата.

— Пожалуй, мне придется пожить некоторое время здесь.

— Мне кажется, это невозможно.

— Из-за Кеннета?

— Да, из-за Кеннета.

— Это я беру на себя.

— Было бы лучше, если бы ты поселился где-нибудь в другом месте. У Эйба нельзя?

— Он тоже под подозрением. На прошлой неделе и у него была полиция.

— А Грасси-Парк?

— Дом под надзором полиции.

— Я боюсь Кеннета.

— Тебе нечего бояться.

Эндрю решительно поднялся.

— Я сегодня вернусь поздно. Оставь мне горячего кофе.

— Пожалуйста, будь осторожен, Эндрю.

— Обо мне не беспокойся.

Он надел пиджак и повязал галстук.

— Я буду около одиннадцати. Бели Кеннет начнет ворчать, пошли его к черту.

Он чмокнул ее в щеку, вышел в коридор и небрежно захлопнул за собой дверь.

Едва за Эндрю затворилась дверь, Мириам услышала, как заворочался в постели Кеннет. Она тяжело опустилась на скамейку. Слава богу, что они не встретились лицом к лицу. Муж и брат. Она боялась Кеннета, да и Эндрю, кажется, хороший упрямец. Он совсем не тот, каким она знала его раньше. Зрелый и уверенный в своих силах. Никому не известно, что может произойти, если встретятся эти двое.

— Мириам!

Она покорно поднялась.

— Мириам! — еще раз крикнул Кеннет из спальни. — С кем это ты, черт побери, разговаривала?

— Это не важно, совсем не важно, Кеннет.

Она отчетливо представила себе, как Кеннет сидит сейчас в постели и пытается достать брюки. Тонкие, белые, паучьи руки тянутся сювозь прутья спинки. Он схватит их, натянет, а потом будет сидеть, ковыряя в зубах сломанной спичкой, вытянув перед собой красные, в ссадинах, ноги. Его ноги всегда вызывали у нее отвращение.