— Доброе утро, — тихо поздоровалась она.

— Доброе утро. Если не ошибаюсь, миссис Альтман.

— Да, верно.

— Я Эндрю Дрейер, а этот человек, который прячется под одеялом, — Эйб Хэнсло.

— Я много слышала о вас от мужа.

— Мистер Альтман еще здесь?

— Нет, он уехал на занятия, но просил вам передать, чтобы вы располагались как дома.

— Спасибо. Извините, что побеспокоили вас в такое раннее время.

— Не стоит об этом говорить. Мы все понимаем.

Она ушла так же тихо и несмело, как появилась.

Приятели отхлебывали кофе, проглядывая газетные заголовки. Внезапно Эйб положил газету на стол.

— Скажи, а ты дал себе труд подумать, как нам быть дальше?

— Угу, — пробормотал Эндрю, не поднимая глаз.

— Не можем же мы торчать тут бесконечно?

— А что нам еще остается?

— Уехать.

— Куда?

— В Басутоленд.

— Всем троим?

— А почему бы и нет?

— А ты всерьез думаешь, будто нам удастся проехать более тысячи миль и не попасть в руки полиции?

— Попытка не пытка.

— Я должен подумать над этим. А пока меня вполне устраивает этот дом.

— Может быть, ты и прав.

Эйб посмотрел на него беспомощно и вылез из-под одеяла.

— Я чувствую, мне надо охладиться под душем.

И он ушел. Эндрю распаковал вещи и тщательно оделся. Причесавшись, он совсем успокоился и вошел, посвистывая, в кухню. Он все еще немного прихрамывал. Руфь выглядела довольно симпатично: блузка и эластичные брюки в тон. Она готовила яичницу. Миссис Альтман в это время подметала пол в другой комнате. Эндрю подкрался на цыпочках и чмокнул Руфь в щеку.

— Доброе утро, дорогая.

— Доброе утро, — ответила она холодно.

— Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно.

Он ждал, что она справится о его самочувствии, но все ее внимание было занято яичницей.

— А я чувствую себя чудесно, — выпалил он, решив, что ничто не испортит ему настроения.

— Да?

— И умираю от голода, мечтаю о яичнице с беконом.

— Яичница почти готова.

— В чем дело, моя дорогая?

— Ни в чем, — ответила она, отворачиваясь.

— За что мне такая немилость?

— Неужели не догадываешься?

— Обиделась на вчерашнее?

Она закусила губы и не сказала ни слова.

— Извини, если чем-нибудь оскорбил тебя.

— Я ни на что не жалуюсь.

— Ты знаешь, я не хотел бы причинить тебе боль.

— Я не жалуюсь.

— Не хотел бы причинить боль ни сейчас, ни в будущем.

Она молча продолжала свое дело. Эндрю примостился за столом, намереваясь читать газету. Эйб вошел озабоченный.

— Доброе утро, Руфь.

— Доброе утро, Эйб. — Она улыбнулась вымученной улыбкой.

— Я пробовал позвонить своей матери.

— И что?

— Никто не подходит к телефону, только бесконечные гудки. Очень странно!

— Может быть, она пошла в магазин? — предположил Эндрю.

— В такое время навряд ли. Что ж, пожалуй, это даже к лучшему, что мы с ней долго не увидимся. Позвоню ей попозже.

После завтрака все трое перешли в гостиную. Миссис Альтман осведомилась, не надо ли им чего-нибудь, и, получив отрицательный ответ, удалилась в свою комнату. Руфь скинула сандалии и, запасшись огромной кипой «Ридерс дайджест», удобно устроилась среди подушек на софе. Эйб включил приемник и расположился на ковре, подложив под себя подушки. Эндрю опустился в глубокое кресло и развернул свою «Таймс». Тихо, будто где-то вдали, лилась мелодичная джазовая музыка. Эндрю пробежал заголовки: «В ЛОКАЦИЯХ НЕТ ВАЖНЕЙШИХ ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫХ ТОВАРОВ», «ВОЗДАЯНИЕ ПОЛИЦИИ НА РАНДЕ», «СПОКОЙНЫЙ ДЕНЬ ПОСЛЕ НАСИЛИЙ В ЮЖНО-АФРИКАНСКОМ СОЮЗЕ».

— Ни слова о полицейских налетах, — сказал он, перелистывая газету.

— Слишком рано, — ответил ему Эйб. — Если только они не играют в молчанку.

— Как ты думаешь, много народу арестовано?

— Мы с тобой можем только догадываться. Но я полагаю, они далеко еще не кончили.

— Стало быть, нам долго придется скрываться?

— Похоже на то. Как насчет моего предложения?

— Какого предложения?

— Уехать немедленно.

— В Басутоленд?

— Да.

— С какой стати?

— Выехав за пределы Южной Африки, мы будем в безопасности. Оттуда уже не выдают политических преступников.

— Ты говоришь так, словно ты в полном отчаянии.

— Положение, и правда, отчаянное.

— Если у меня есть право выбирать, я предпочел бы остаться здесь.

— Это твое дело, но ты забываешь о Руфи. Честно ли ты поступаешь по отношению к ней?

— Руфь должна сама принять решение.

Эндрю метнул на нее быстрый взгляд и заметил, что ее внимание занято отнюдь не журналами.

— Представь себе, я подумал и о ней.

— В самом деле? — спросила она.

— Да. А что предлагаешь ты, моя дорогая?

— Разве тебя интересуют мои соображения?

— Перестань, Руфь.

— Если у меня есть право выбора и мое мнение хоть что-нибудь значит, я хотела бы вернуться к себе домой.

— Послушайте, — начал Эйб. — Это же безрассудство. Особое отделение еще продолжает свои налеты. Если объявят чрезвычайное положение, вас могут мариновать в тюрьме до второго пришествия. Ваши отношения с Эндрю ставят и вас под подозрение.

— Я это понимаю.

— Подумайте о своих родителях, о своем будущем, наконец, о самой себе.

— Я уже подумала.

— Ведь вы можете погубить свою жизнь. Почему бы вам не вернуться на некоторое время в Веренигинг?

— От души поддерживаю это предложение! — воскликнул Эндрю, поднимаясь.

— Ты все еще пытаешься отделаться от меня? — накинулась она на него.

— Я желаю тебе лишь добра. Пойми же в конце концов, Руфь, никому не известно, что еще может произойти.

— В этом я отдаю себе полный отчет.

— Газета уверяет, что все спокойно, но это лишь вопрос времени, когда последует новый взрыв: новый Шарпевиль или Ланга.

— Но когда-нибудь водворится спокойствие?

— Ошибаешься, Руфь. Прежнее уже не вернется. Мы достигли поворотного пункта. Может быть, и наступит внешнее спокойствие, но внутренние трещины сохранятся, и их будет все больше. А временами будут разражаться небольшие взрывы, вроде Шарпевиля и Ланги, а потом все взлетит на воздух, и мы можем попасть в самое пекло.

— А в Веренигинге я буду в безопасности?

— В большей безопасности, чем здесь.

— Шарпевиль недалеко от Веренигинга.

— Но ты будешь со своими родителями.

— А это предпочтительнее, чем быть с возлюбленным?

Эндрю беспомощно опустился в кресло.

— Ну, попробуй же понять меня, Руфь.

— Т-с-с-с, — сказал Эйб, прижавшись ухом к приемнику. Диктор кончил какое-то объявление, и он прибавил громкость Раздалось выжидательное шипение.

— Что там передают? — спросил Эндрю.

— Тише! — шикнул на него Эйб, взволнованный.

Голос диктора послышался снова — ровный и бесстрастный.

Выключив радио, Эйб удивленно воззрился на Эндрю и Руфь. Наступило минутное молчание.

— Ну, я поехал! — решительно воскликнул Эндрю.

— Что-о?

— Я еду на Каледон-оквер.

Он поднялся с кресла.

— Не валяй дурака! — почти закричал на него Эйб.

— Я возвращаюсь в город.

— В таком состоянии? — запротестовала Руфь.

— Я вполне могу вести автомобиль.

— Пожалуйста, останься, Энди, — сказала она с беспокойством.

— Я отправляюсь сейчас же.

Эйб и Руфь обменялись беспомощным взглядом.

— Прошу вас, Эйб, отговорите его от этой глупости.