— Отдай образ! Отдай образ!..

Внезапно порыв сильного ветра сорвал с клёнов и дубов листья, что густо осыпали поэта. И птицы закричали тут же на воде и суше, захлопали крыльями. И животные забегали, заметались по зверинцу.

И Александр Сергеевич почувствовал озноб и, сильнее укутавшись в плащ, пошёл быстрым шагом к дому.

А на следующее утро уже так легко молодой поэт перемахнул через жеребца, будто рифму оседлал, прочувствовав удобство и мягкость седла, как в Болдине недавно на утренних прогулках, поправил съехавшую шляпу и погнал за уже далеко отъехавшими Шепелевым с борзятниками. Чёрные как уголь гончие сначала тоже слегка поотстали, пошныряв возле барского дома, да для порядка погоняв кошек, потом услышав свист впереди, как одна устремились за «равняшкой» — ровным строем гнедых лошадей и белоснежных с чёрными и коричневыми мазками борзых в сворке.

— Каковы, а? — спросил Дмитрий Дмитриевич догнавшего Пушкина.

— Лошади? — переспросил поэт.

— Собаки, собаки! — уточнил Шепелев, у меня на Скотном, — показал на тот берег Верхнего пруда. — Псарня. Хотите глянуть?

— Не знаю, — не хотел Александр Сергеевич.

— Ну, как хотите, — понял его Шепелев. — На любителя. Э-эй! Красавцы, красавцы! — и свистнул.

В тональность его свиста затрубил медный рог. Собаки залаяли с ним и рванули сильней вперёд.

За ночь подморозило оземь и слегка тронуло коркой. Но вот, совсем некстати заморосил местами мелкий дождик. Ехали вдоль пруда, по ризадеевскому лесу, ставшему уже знакомым поэту, вот и он стал редеть, кое-где оголяя поле, кое-где втыкая кустарники, нарезая дороги и лаская слух мягким топотом коня по жухлой листве в такт строчек:

Вдруг перед всеми на перерез выскочил заяц. Собаки тут же залаяли, рванули за ним, натянув сворку. Борзятник с криком — Ату! Ату! выпустил веревки и собаки, прочувствовав свободу, ринулись за зверем.

— Оп! Оп! Оп! — прокричал Шепелев стремительным псам, нырнувшим в кусты.

Борзятник слез с лошади и побежал за ними и, через минуты три возвратился радостный, держа за уши серый комок.

— Вот, барин, косой, — показал.

Заяц живой, дрожащий, выпученными глазами смотрел на своих хищников.

Борзые и гончие, как ни в чем не бывало, как будто зайца взять для них вслепую, медленно подошли к борзятникам, важно смотря вишнями глаз.

— С полем! — поздравил Дмитрий Дмитриевич всех с удачным началом и цепь «равняшка» тронулась дальше…

— Каковы, а! — немного погодя хвалил и восхищался он собаками. — Я Вам непременно презентую щенка…

— Ой, спасибо, Дмитрий Дмитриевич, только пропадет он, — отказался Пушкин. — Куда мне в столицу его. Дела другие ждут…

— Как хотите, — отрезал, нахмурившись Шепелев. — Знаете, Александр Сергеевич, борзые — золото. Вот за взятие Пугачева графа Панина наградили тремя. Как орденами. Как хотите… Вон те сучки, видите с пятнами по бокам ещё от Андрея Родионовича, из его псарни.

— Андрея Родионовича? А он…

— Покойный, в Гусь Железном могила его… Право, о покойниках плохо не говорят, но… сволочь была изрядная.

— Да что Вы так? — Пушкин погладил жеребца по холке, тот в ответ тряхнул головой.

— Знаю, о чем говорю… — резко сказал Шепелев. — Желаете узнать, как валял он имение своё округлял?.. Бывало пригласит помещика к себе, мол, продай, друг деревню. Тот, конечно, в отказ. Ну, приглашает ещё на мировую, выпивают, закусывают… А в это время приказчик платит мужикам его и увозит… Всю деревню по бревнышку разбирают, вспахивают… Тот приезжает — нет деревни! Ну, приводит свидетелей на место. А те куплены, тайно насыпают в лапти баташовской земли для клятвы, что на ней стоят. Во как!

— Интересно, — сказал Пушкин и ещё погладил коня.

— Да, Александр Сергеевич. Не всё жизнь поэзия… Жуть здесь всюду просвечивается сквозь сосны эти…

Выжлятник завыл впереди, через время ему ответил волк. Волкогоны гончие тут же погнали на вой и скрылись в кустах. Все погнали следом и, немного погодя, когда услышали визг и рычание, выжлятник отпустил борзых, и те понеслись вперед. Вся «равняшка» бросилась за ними…

Александр Сергеевич нёсся среди дерев, по кустам, не думая об охоте, а размышляя над шепелевскими словами о бывшем хозяине Выксы. «Жуть просвечивает сквозь сосны» — ну надо же как литературно… Сколько земли в России — Сибирь на пол-мира, а все за аршин готовы глотку порвать. И крестьян забрать себе… А? Может, прав Пестель, прав может Рылеев страдальцы, что крепостное право отменять нужно и свободу давать народу…

— Чу! Чу! — крикнул то ли коню, то ли себе поэт, — «Двести душ только оставить, чтобы в опекунский банк сдать, а то жениться не на что. Ха!» — улыбнулся в бакенбарды своим мыслям…

По крикам выжлятника Александр Сергеевич понял, что собаки бросили волчий след и бросились с лаем неведомо за кем или чем в сторону, уведя всех всадников далеко в лес. Только странно сделав большой круг, псы привели снова на прежнее место.

— Что такое? Ничего не понимаю! — слышал Пушкин ругань Шепелева.

— Рощин, гад, мутит! — кружились вокруг сосен вопли выжлятника…

Через время рог протрубил отбой, «равняшка» сломалась и борзые и гончие, до этого натянутые как нерв, как одна остановились и уже пошли медленно и чинно, словно в покоях барских.

— Хороша охота, азартна! — поблагодарил Александр Сергеевич Шепелева.

— Какой там! Хороша! — резанул зло хозяин. — Такого не было никогда, что волк ушёл, как сквозь землю провалился! — и, немного погодя, добавил тихо. — Поверишь тут в этого кузьму-волчара.

— Рощина? — догадался Пушкин.

— Ну… Лучше не называть имя. Про волка речь, а он навстречь!

И в тиши лесной вдруг раздался громкий продолжительный волчий вой.

— Слышите? — испуганно сказал генерал, пригнувшись к холке. — На войне хоть неприятеля видать. А в этой брани с невидимым противником…

И чтобы как-то разрядить гнетущую атмосферу Александр Сергеевич прервал Шепелева:

— Мой сосед рядом с Болдиным Валерьян Ермолов тоже охотник, звал меня на охоту, теперь непременно съезжу и с ним… если вернусь.

— Да знаю я его! — обрадовался Шепелев. — Он племянник заядлого борзятника Николая Петровича Ермолова. На выставках встречал их. Да уж, собаки ермоловские отменные! Непременно езжайте и сравните с моими…

— Непременно, — пообещал Пушкин и вспомнил про перевоз назавтра. — Вы, Дмитрий Дмитриевич, сказывали про решенского Константинова, мне хотелось бы завтра к нему заехать.

— Воля Ваша, Александр Сергеевич, дорогу Вам покажут, всего каких-то десять вёрст. Доедете до реки, там будет Азовка, Судное, Рудное и Татарское… Кстати, как подъедете к Оке, обратите внимание на охотничий домик слева. Там последние семь лет жил болезный Дарьюшкин отец. Сейчас же он охотничий… После повернёте направо и там вдоль реки поедете и увидите дом Константинова, — и Шепелев засмеялся. — Забавный старикашка! — и пришпорив и ускакав порядком вперед, опомнился. — Вечером жду Вас за ужином!.. За зайцем!.. Оп! Оп! Оп…

И вот утро опять стелет своим мягким жёлто-красным покровом и согревает, заставляя щуриться от солнца своего, прикрывшись шляпой и заманивает, заманивает в словесные сети и убаюкивает в рифму –