— Я потерял огромные деньги. Более того, если бы все сводилось только к деньгам…

— Я знаю.

Я еще ни разу не видела его в таком гневе и внутренне съежилась.

— Надеюсь, ты представляешь, какую ценность представляет двойная ассирийская флейта? — Ларций смерил меня грозным взглядом. — Мне привезли ее из самих Фив! А сколько сестерциев мне пришлось выложить этому прохиндею-торговцу, разрази его гром! И где теперь моя двойная ассирийская флейта? Разбита в дребезги твоим несносным мальчишкой!

— Он играл в гладиатора, — робко заступилась я за сына.

— Я не знаю, куда мне деваться от этих его игр, — сердито возразил Ларций. — И дело не только во флейте. Вчера он разбил одному из моих певцов нос!

— Он не нарочно. Просто… он был слишком увлечен игрой.

Должно быть, он меня ненавидит, подумала я, однако тотчас постаралась отогнать от себя эту мысль.

— Он ждет за дверью, чтобы извиниться, господин. Ему стыдно, что все так получилось.

В следующее мгновение в атрий вошел мой сын. Он смочил водой непослушные вихры и пригладил их на лоб, от него за милю пахло мылом, а еще он переоделся в самую целую из своих туник. Увы, вид у него был не слишком пристыженный, на что лично я очень надеялась, однако хорошо уже то, что пока с его уст не сорвалось никакой дерзости.

— Верцингеторикс. — Я подтолкнула сына вперед, чтобы тот предстал перед очами Ларция. — Надеюсь, тебе есть, что сказать моему господину.

Викс принялся водить босой ногой по мозаике пола.

— Простите меня.

— За что? — уточнил Ларций.

— Не знаю.

— За флейту?

— Я уже попросил прощения.

— А как же драка с хористом? — подсказала я.

— С этим слезливым нытиком? — Мой сын презрительно поморщил нос. — За него я прощения просить не буду.

— Верцингеторикс! — прошипела я.

— Все понятно, — произнес Ларций. — Ступай отсюда, несносный мальчишка. И только попробуй хоть что-нибудь разбить или сломать!

Второй раз просить моего сына не пришлось. Он тотчас юркнул прочь из атрия.

— Простите меня, господин, — вздохнула я. — Обещаю вам, что устрою ему хорошую трепку.

— Сомневаюсь, что от этого будет польза, однако возражать не стану. Он уменьшает размер твоего наследства.

— Моего наследства?

На мгновение хмурое лицо Ларция осветила улыбка, и он указал мне на табурет рядом с его ложем.

— Это еще одна причина, почему я вызвал тебя. Я изменил завещание, и теперь ты включена в него.

— Ты изменил завещание?

— После моей смерти тебе причитается небольшая сумма. Твои деньги — неужели ты думала, что я прикарманю все, что ты заработала? Нет, я вложил их в дело от твоего имени. Правда, я буду вынужден вычесть из этой суммы ущерб, нанесенный мне юным Виксом. После моей смерти он получит вольную вместе с тобой, — слегка неуверенным тоном добавил Ларций. — И я даже рад, что меня не будет и я не увижу весь тот хаос и разрушения, какие он учинит этому миру.

Ларций улыбнулся. Я же бросилась к нему и прижалась щекой к его пухлой руке.

— Спасибо тебе, о Ларций, спасибо! Ты самый добрый в мире хозяин!

— Да-да, иди и устрой хорошую взбучку своему сорванцу, после чего можешь снова упражняться в своих руладах. Я бы хотел, наконец, услышать от тебя более гладкое исполнение последнего куплета «Серебряного моря».

— Да-да, я непременно поупражняюсь.

С этими словами я поклонилась и едва ли не вприпрыжку покинула атрий. После его смерти я буду свободна! Нет, конечно, пусть Ларций еще проживет долгие годы, но, будь славен, о Господь, в один прекрасный день, когда Викс подрастет, мы с ним оба будем свободны! Я имею немного денег, мы сможем начать новую жизнь. Я смогу зарабатывать сама, петь то, что я хочу, и перед теми, кто мне нравится, оставаться дома, если у меня не будет настроения выступать…

В доме Ларция царила постоянная, но веселая суматоха. Здесь вечно суетились рабы, его знаменитые хористы, флейтисты и кифареды и весь этот домашний балаган удавалось поддерживать в порядке лишь благодаря стараниям Пенелопы, простушки-вольноотпущенницы, которая любила его, как жена.

Заметив мое появление, Пенелопа схватила меня за руку. По ее лицу я тотчас заподозрила неладное.

— Тея, Викса вновь застукали за игрой в кости. На этот раз во дворе, в компании нищих…

Что мне оставалось? Не обращая на жуткий вой, что вырвался из глотки моего сына, я схватила его за ухо и потащила в свою милую уютную комнатку на первом этаже.

— Я ничего такого не сделал! — вопил мой сын. — Это был старый легионер, и он сказал, что если я выиграю у него в кости, он покажет мне свой меч! Точно такой, каким сражаются гладиаторы! Можно мне…

— Нет, никаких мечей, — я отвесила ему затрещину, и он отлетел вперед по всему коридору. При этом он умудрился изобразить, будто наносит удар мечом по каждой мраморной статуе, которая оказывалась у него на пути. Я подтолкнула его вперед.

— А как ты извинялся перед Ларцием? Ты подумал о том, что в один прекрасный день его терпение может лопнуть, и тогда он продаст тебя?

— Ты хочешь сказать, что он продаст меня в гладиаторскую школу? — Викс прижал ободранный кулак к здоровому. — Тогда я научусь рубиться по-настоящему! Я их всех покромсаю на куски. Я…

— Сейчас ты идешь ко мне в комнату, а вовсе не в гладиаторскую школу, — схватив его за рыжие вихры, я поволокла дальше по коридору.

Мой сын тотчас выдал несколько новых проклятий, которые принес с пристани, и я была вынуждена отвесить ему новую оплеуху. Наконец я затащила его к себе. В этом году Викс решил, что он уже слишком взрослый, чтобы спать в одной комнате с матерью, и теперь спал вместе с хористами на чердаке. Не думаю, чтобы хористы были от этого в восторге. Мой сын был рослым для своих семи лет, и его крепкое, загорелое тело было сплошь покрыто шрамами, полученными в драке с главным местным драчуном, во время игры в Юлия Цезаря и галлов, во время трепки, которую ему задал хозяин харчевни, когда застукал его за кражей пива. Мой сын Верцингеторикс, или просто Викс. Я хотела дать ему… скажем так, другое имя, но его мне было больно произносить. Что ж, пусть будет Викс, решила я.

Я бы навсегда его потеряла, не выкупи меня Ларций из портового лупанария. Проституткам не разрешалось оставлять при себе детей. Хозяин заведения наверняка бы велел мне бросить его где-нибудь в горах на верную смерть вместе с другими нежеланными младенцами, невзирая на мои слезы и самые униженные мольбы. Мой сын умер бы без материнской груди на продуваемом всеми ветрами склоне горы всего несколько дней от роду. При этой мысли мне до сих пор становилось не по себе.

— Ты собираешься устроить мне трепку? — спросил он, заметив задумчивость в моих глазах.

— Не сегодня. Но до конца дня будешь сидеть в моей комнате. И никакого ужина.

Викс с довольной улыбкой завалился на мою постель. Разумеется, он не знал, кто его отец — дети рабынь редко имели законных отцов. И ему было невдомек, что отец его — самый знаменитый в Риме гладиатор. Думаю, он пришел бы в восторг, скажи я ему, потому что сын мой мечтал о гладиаторской славе, и подобно тому, как мотылек летит на пламя свечи, моего сына сызмальства манило и притягивало к себе оружие. Слава богу, в Брундизии не было арены, что являлось вечным источником огорчений для моего сына. И скажи я ему, что его отец — это Арий Варвар, он точно бы при первой же возможности сбежал от меня в Рим и пробрался бы в Колизей, даже если для этого ему пришлось бы весь путь прятаться от злых собак. Но я никогда этого не сделаю, ради Ария. Пусть он думает, что между нами все кончено. Теперь нас разделяли двести миль, и я не стала ничего ему сообщать о том, что у него подрастает сын и что этот рыжий семилетний сорванец — точная его копия. Я ничего ему не стала сообщать, потому что иногда лучше ничего не знать.

— Наумахия! — Галлий быстро набросал цифры на восковой табличке. — Морское сражение для грядущих игр! Представляю себе, какие толпы оно соберет! Скажи, ты когда-нибудь видел потешный морской бой? На арену Колизея накачивают водой из Тибра и спускают на нее корабли, на которых вместо матросов — гладиаторы! Кстати, ты умеешь плавать?