— Почему же? Он же твой родственник. Разве не так? — улыбнулась Афина, опираясь на подушки. — Половина преторианцев умоляют о приглашении на этот ужин. Он устраивает лучшие в Брундизии пиры.

— Он никогда не жаловал нас с отцом, — отозвался Павлин и, надев тунику, потянулся за сандалиями. — Считает нас неотесанными болванами, у которых на уме одна лишь государственная служба.

— Возможно, именно поэтому ты мне нравишься, — ответила Афина и поцеловала его в затылок.

— Ты будешь там петь?

— Конечно. — Она потянулась за своей одеждой. — Так почему ты все-таки не придешь? Сегодня состоится последний пир в этом сезоне.

— У меня приказ отца развлекать его жену, мою мачеху. Она очень скучает после того как он вернулся в Рим.

— Твоя мачеха?

Павлин посмотрел на Афину, но та была занята тем, что собирала в хвост свои роскошные черные волосы.

— Лепида Поллия. Слышала когда-нибудь о ней?

— Как же я могла не слышать о самой яркой звезде Рима? — довольно сухо отозвалась Афина.

— Ты уверена, что…

— Увидимся на следующей неделе. Я буду петь в доме сенатора Геты. — Ее улыбка была бесстрастно ослепительной, ничего не говорящей. Павлин не впервые задумался о том, насколько хорошо мужчина может знать женщину, даже если делит с ней постель. Весь этот год общество Афины было ему приятно. Высокая смуглая молодая женщина, которую пригласили петь на пиру в казармах преторианской гвардии, произвела на него впечатление тем, как ловко она уладила ссору между двумя подвыпившими народными трибунами, легко и тактично отвергла ухаживания какого-то центуриона и постоянно шутила на греческом языке. Она из числа рабов-музыкантов, принадлежащих претору Ларцию. Приятна в общении и ласкова в постели. Он бы рискнул утверждать, что хорошо знает ее. Но теперь она почему-то поджала губы, явно недовольная чем-то, вот только он даже не предполагает, чем именно.

— Что-то не так?..

— Увидимся на следующей неделе, — сказала она вполне жизнерадостно, отпуская его. Павлин лишь пожал плечами, так и не поняв причины ее изменившегося настроения. Странные все-таки создания эти женщины.

Путь до виллы отца оказался легким. Павлин добирался туда верхом, но по дороге сделал крюк: направил скакуна через порт, подышать соленым морским воздухом, послушать веселые крики торговцев, полюбоваться яркими одеждами женщин. Когда какой-то воришка попытался срезать у него кошелек, Павлин многозначительно взялся за рукоятку меча. Неудачливый вор поспешил отпрянуть в сторону и разразился добродушными проклятиями. Приближаясь к вилле отца, Павлин улыбался, когда же ему навстречу выбежала малышка Сабина, улыбка его сделалась еще шире.

— Я все утро ждала тебя, — объявила девочка, держась за стремя. — Можно погладить твою лошадку?

— Конечно. Этого коня зовут Ганнибал. Моя безумная тетка Диана дала ему такое имя, когда я вступил в преторианскую гвардию.

— Почему она безумная? — спросила Сабина, протягивая руку к лошадиной морде.

— Потому что она настоящая красавица, почти такая же, как ты, но вместо того, чтобы выйти замуж, сбежала в деревню, чтобы разводить лучших в Риме лошадей. Хочешь прокатиться верхом?

Девочка просияла улыбкой и протянула вверх ручонки. Павлин подхватил ее и, усадив в седло перед собой, велел ухватиться за конскую гриву.

— Держись крепко! — сказал он и легонько пришпорил коня.

Ганнибал медленно затрусил вперед, и Сабина взвизгнула от удовольствия.

Они три раза проехали по улице туда и обратно, когда в воротах сада появилась Лепида.

— Вы оба ведете себя как дети! — крикнула она им, прикрывая ладонью глаза от яркого солнца. — Сабина, немедленно спускайся!

Павлин спешился, снял Сабину, поставил ее на землю и поклонился хозяйке дома.

— Приветствую тебя, Лепида! — поздоровался он с мачехой и с обостренным любопытством окинул ее глазами с головы до ног. Перед ним женщина, которую своим благосклонным вниманием удостоил сам император.

Шурша шелками, Лепида повернулась в двери.

— Входи!

Сабина, взяв Павлина за руку, повела его в дом.

— Можно, я покажу тебе мою новую куклу? Ее зовут Клеопатра. Я назвала ее так, потому что отец рассказал мне историю про царицу этого… Египта…

— Не приставай к Павлину, Сабина, — вмешалась в разговор Лепида. — Ступай к своей служанке!

— Нет-нет, она мне не докучает. Я не против… — начал было Павлин, но девочка уже убежала прочь.

— Теперь она постоянно канючит, просит подарить ей пони. Марк ее сильно разбаловал, — сообщила Лепида, томно располагаясь на ложе. — Итак, ты приехал, чтобы развлекать меня?

— Да. Отец просил меня присмотреть за вами обеими.

— И сообщить ему о том, как я веду себя? Ты славный воин. — Она вздохнула и накрутила на палец локон. — Признаюсь тебе, мне здесь скучно до слез.

— Должно быть, ты скучаешь по нему, — отозвался Павлин, тронутый грустным выражением ее лица. Как это прекрасно, когда по тебе скучают, когда ты сам вынужден уехать из дома. Как, наверно, прекрасно иметь такую любящую, верную жену.

— Мне ужасно хочется чем-то заняться, но не здесь, не в Брундизии. Все вокруг возвращаются в свои римские дома, и лишь одна я вынуждена оставаться здесь, в глуши. Изнывать от скуки в огромном доме в обществе одной лишь четырехлетней дочери.

Она неожиданно напомнила ему Сабину. Изнывающая от скуки в провинции, хорошенькая и очень юная.

— Ты придешь сегодня на ужин? — неожиданно спросил Павлин.

— На ужин? Куда? — Глаза Лепиды радостно блеснули.

— Вечером будет пир в доме моего двоюродного брата Лаппия Максима Норбана. Ты, наверно, никогда не встречалась с ним. Он не слишком жалует нас с отцом, считает Марка большим занудой. Но его недавно назначили губернатором Нижней Германии, и он по этому поводу устраивает прощальный ужин.

Лепида томно улыбнулась ему, и он понял, почему император обратил на нее внимание.

— В самом деле? — Вскочив с ложа, она неожиданно прошлась в танце по всей комнате и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в щеку. — Какое же платье мне надеть?

— Это не имеет значения. — Павлин склонился в поцелуе над ее рукой, стараясь сделать это как можно галантнее. — Ты же здесь самая красивая женщина.

Этот ужин мало чем отличался от других ужинов. Смех. Гости в дорогих нарядах. Серебряные кубки и золотые чаши с виноградом. Ложа с наваленными на них подушками. Музыканты, пощипывающие струны своих лир.

Я ждала в вестибюле, и вскоре меня позвали к гостям. Это было в перерыве между пирожными и сырами. Я шагнула вперед, сияя своей самой радостной профессиональной улыбкой, на какую я только способна. Афина, сладкоголосый соловей Брундизия.

Приятная публика. Патриции Брундизия не всегда отличались хорошими манерами. Мне приходилось бывать на пирах, где мой голос тонул в гуле чужих пьяных голосов, на пирах, где мужчины громко свистели при виде моих обнаженных рук и не слушали музыки, а ведь я с такой тщательностью готовилась к ее исполнению! На этот раз публика подобралась благовоспитанная. Собравшиеся с интересом слушали меня, когда я, взяв несколько аккордов на лире, запела «Песню Эос».

Исполняя второй куплет, я заметила Павлина, возлежавшего на дальнем ложе. Рядом с ним я разглядела женскую фигуру в голубом. Только теперь я поняла, какую умелую исполнительницу сделал из меня Ларций. Мой голос ни разу не дрогнул, когда я узнала в спутнице моего любовника Лепиду Поллию.

Она буквально поедала меня своими томными глазами павы, так хорошо мне знакомыми. За это время она стала важной матроной, была одета в дорогие шелка, о которых не могла мечтать до замужества. На шее ожерелье с сапфирами размером с добрую виноградину. Лишь раз пальцы с покрытыми лаком ногтями вздрогнули, прикоснувшись к обтянутой бархатом подушке, а улыбка на мгновение исчезла с ее лица, чтобы уже в следующий миг снова вернуться. Я тотчас вспомнила ее улыбку, когда она задернула занавески паланкина, и багровый след моей пощечины на ее щеке.