Иногда она изучала карту шрамов на его теле: следы от ударов кнутом на спине, следы от ударов о камни на ногах, тонкие линии, оставленные на плечах лезвиями мечей и трезубцами.

— А этот? — спрашивала она, не в силах превозмочь любопытство.

— Погонщик рабов сломал мне локоть дубинкой.

— А вот этот?

— Драка на ножах в Субуре.

— А это?

— Татуировка, которую делают бойцам Галлия. Скрещенные мечи.

Тея с любопытством посмотрела на татуировку.

— Больше похоже на две скрещенные морковки. — Она осторожно потрогала клеймо и шрамы и нежно погладила их пальцем. Арий ощутил себя молодым и чистым, и если не до конца счастливым, то, во всяком случае, не озлобленным.

— Эта твоя зазноба не в моем вкусе, — заявил Арию один фракиец, увидев как-то раз Тею на улице. — Она же тощая, как палка. Иное дело ее хозяйка, эта самая Поллия, вот у кого есть на что посмотреть и за что ущипнуть.

Арий ударил фракийца головой о стену, но уже не с той силой, что прежде. Демон в его голове негромко взвизгнул, но, судя по всему, обретался где-то очень далеко.

— У тебя появился любовник, я угадала? — неожиданно спросила меня Лепида однажды вечером, когда я стояла позади нее и расчесывала ей волосы.

Мое сердце застучало сильнее прежнего, но я постаралась не показать вида и продолжала работать серебряным гребнем.

— Что ты сказала, госпожа?

— Любовник, Тея. Мужчина. Ты же понимаешь, о чем я? — В эту зиму у нее часто бывало плохое настроение. — Кто он?

— Он?

— Только не надо так тупо смотреть на меня! Ты прекрасно понимаешь, о чем я. — Я увидела в зеркале, как ее голубые глаза недовольно сощурились. — Никаких секретов между горничной и хозяйкой быть не должно. Расскажи мне!

Придется что-то придумать.

— Откуда ты знаешь? — спросила я, понизив голос.

— Это же всем видно. Ты спишь на ходу, когда я отправляю тебя выполнять поручения. Улыбаешься невпопад. Сегодня ты слишком долго отсутствовала, отправившись за покупками. Итак, кто он?

— Э-э-э… Он… — Будьте прокляты эти зоркие глаза. Я снова провела гребнем по ее роскошным черным волосам. — Он владелец таверны. В Субуре.

— Хозяин из таверны в трущобах? Какая прелесть, Тея. Что еще ты мне скажешь?

— У него черные волосы. Он родом из Брундизия. У него шрам на костяшках пальцев, после того как какой-то пьяница набросился на него с ножом.

Лепида рассмеялась.

— А жениться на тебе он не хочет? Нет, нет, дай я угадаю. Он уже женат!

Я тут же подыграла ей.

— Ее часто не бывает дома. И еще они плохо ладят.

— Конечно, как же иначе. То гладиатор, то трактирщик. Да, Тея, я всегда знала, что у тебя убогие вкусы. Кстати… — Лепида обернулась и пристально посмотрела на меня. — Приподними-ка волосы и покажи мне свою шею. О боги, да это след страстного поцелуя!

— Он очень любит меня, — пробормотала я по-гречески и с трудом удержалась от глупой счастливой улыбки.

Лепида это заметила, и выражение ее лица мгновенно переменилось.

— Тогда ступай в свои трущобы! — раздраженно бросила она и отвернулась к зеркалу.

«Ты играешь с огнем, моя милая», — подумала я, откладывая в сторону гребенку. Однако, придя ночью к Арию, я лишь рассмеялась.

— Не беспокойся, я собью ее со следа. Может, это и хорошо, что она что-то заподозрила. Теперь, каждый раз, когда я буду убегать к тебе, она станет считать, что я ухожу к своему трактирщику.

— Так что это за трактирщик? Могу я убить его? — шутливо спросил Арий, кусая меня за мочку уха.

Через две неделю он снова вышел на арену Колизея. Огромный противник-триновант, жестокая кровавая схватка. Они двадцать минут бились на мечах. Я в ужасе приросла к своему месту, но Лепида продолжала злиться и не заметила мою тревогу.

— Я не понимаю, из-за чего все устраивают такой шум, — сказала она, состроив гримасу. — Он всего лишь огромный уродливый варвар.

— Публика сходит по нему с ума, — рассеянно проговорил Квинт Поллио. — Признайся, он великолепен. Он поставил на колени этого тринованта…

Впрочем, несмотря на небрежную походку, которой Арий прошествовал через Врата Жизни, он был с ног до головы залит кровью и слегка пошатывался. Противный голос в голове прошептал: сколько тебе самому осталось жить, дружище?

Я молилась в каждом римском храме, я обращалась к прорицательницам, гадалкам и астрологам. Я потратила все медяки, заработанные пением в тавернах, на покупку оберегов и амулетов. Я стерла колени, молясь всем богам и богиням, имена которых мне были известны, и даже тем, о которых никогда раньше не слыхивала.

Ария это позабавило, или, по крайней мере, он притворился, что ему смешно.

— Ты ведь веришь только в одного бога, — заметил он однажды ночью.

— Да, но мой бог — это бог евреев, — ответила я, прижимаясь к нему под грубым одеялом. — Он всегда придет мне на помощь, потому что я принадлежу к избранному народу, а вот до тебя ему совершенно нет дела.

— А мне до него, — ответил Арий и провел рукой по моей спине. От его прикосновения по моему телу пробежала приятная дрожь. — Так что мы квиты.

— А кто твои боги? Может быть, я помолюсь им.

Он приподнялся на локте и посмотрел на меня с той редкой, мальчишеской, улыбкой. Улыбка эта полностью преображала его лицо, не оставляя ничего от обычной непроницаемой маски.

— У нас есть Эпона, богиня лошадей.

— Но чем она поможет тебе на арене Колизея?

— Тогда Артио.

— Кто она?

— Богиня леса, повелительница медведей, — хмуро добавил Арий.

— Не надо шуток.

— Есть богиня Сатайда, богиня горя и скорби.

— Это уже лучше. Я попрошу ее пощадить тебя.

Улыбка моментально слетела с его лица.

— Ты будешь горевать? — спросил он.

Я умру.

Я не сказала этого вслух. Не хотелось искушать бога, который не любит, когда ему отводят в человеческом сердце второе место. Но рука Ария, привыкшая сжимать меч, скользнула по моим волосам, как будто он кончиками пальцев пытался прочесть мои мысли. Затем он прижал меня к себе — так крепко, что я забыла обо всем на свете.

— Арий! — прошептала я, глядя в темноту.

Ответа не последовало. Кожей обнаженного плеча я почувствовала его дыхание.

Стараясь не разбудить его, я повернулась к нему и, прижавшись лицом к его широкой груди, тихонько заговорила. Заговорила на моем родном языке.

— Арий, Арий, Арий. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Я люблю смотреть, как ты потираешь шрам на тыльной стороне ладони, когда нервничаешь. Мне нравится, как ты превращаешь меч в часть собственного тела. Нравится, как твои глаза насквозь прожигают меня, как будто ты каждый раз видишь меня впервые. Мне нравится темная черта в твоем характере, когда ты готов убить весь мир, и твоя мягкость, когда ты сожалеешь о содеянном. Мне нравится, как ты смеешься, как будто сам удивляясь при этом, что способен смеяться. Я люблю твои поцелуи, от которых перехватывает дыхание. Мне нравится, как ты сжимаешь меня в объятиях, и я обо всем забываю. Нравится, как ты превращаешь смерть в танец. Люблю смущение, которое вижу в твоих глазах, когда ты понимаешь, что счастлив. Люблю каждый мускул, каждую косточку твоего тела, люблю перепады твоего настроения. Я люблю тебя так сильно, что в дневное время не могу выразить это словами. Я люблю тебя. Люблю тебя. Люблю.

Я вдыхала запах его волос и кожи. Я навсегда оставила в памяти его образ. И, наконец, прошептала слова молитвы.

— Да хранит тебя Бог.

С ними на губах я уснула.

— Один против шестерых! — воскликнула Лепида, обмахиваясь веером. — Я не могу дождаться этого поединка. О боги, когда же покончат с этими зебрами, чтобы мы смогли увидеть самое интересное?

Когда я наливала ей вино, руки мои дрожали. Как будто издалека до меня донеслись вопли толпы, хлопки кнутов на арене, визг животных. Агоналийские игры устраивались в честь двуликого бога Януса, открывавшего каждый новый год. Внизу продолжалась травля диких животных, отряды копьеносцев безжалостно истребляли полосатых зебр. Однако зебры были лишь прелюдией к грандиозному зрелищу: Арий Варвар против шестерых испанцев.