Плавка Лоб Макар нахмурил, зубы сжал со скрипом. Сталь, как море в бурю, ходит крупным кипом. До плеча залезла в жар ручища крана, в печку — горсть железа кинула сверх плана. Как железо тает, пламенем объято, смотрят и мечтают смуглые ребята. А о чем мечтанье? А о плавке новой, о таком металле — мир не знал какого! О Мазае-друге, о его победе, чтобы всех на юге обогнал соседей! То один к Мазаю, то другой подходит. Мол, не замерзаем, плавка нам подходит. Печь играет светом, а к нему — с советом — то второй, то третий. Печка зноем пышет. А он советы эти в свой блокнотик пишет. В ярких брызгах солнца кружится, несется маскарад, веселье, свадьба, новоселье! Закружись, пыланье! Тут идет гулянье множества мильонов мчащихся по пеклу жаром оживленных, пляшущих молекул. Вот они танцуют, вот ведут к венцу их. Жизнь в огне, в пожаре. Славно новоселам! Феррум пляшет в паре с марганцем веселым. Чистый хром запутав в толпах лилипутов, сколько их налезло, карликов железа! Нет конца веселью, серу гонят в шею, радостно частицам в бег за ней пуститься — ярким хороводом, вместе с углеродом брызгами, грибками, просто пузырьками. И на эти пары, и на изгнанье серы смотрят сталевары, будто Гулливеры! Перед ними окна — солнцеяркий глянец. В синие их стекла виден каждый танец. Брызжет синей краской пляска через край, и над этой сказкой — властелин Мазай! Народный комиссар Вижу я, как будто карта на стене: реки, горы, бухты, те, что есть в стране. Села и станицы, полевая тишь. Города, столицы с тысячами крыш. В трех районах карты рельс густая сеть. Уголки, квадраты — медь, железо, нефть. А кружки в просторах карты на стене — города, которых нет еще в стране. Чертежи — в конторах. Домен ждет руда. И шлет ЦК парторгов в эти города. Карта! Контур жизни завтрашней — вчерне, и вот Орджоникидзе подошел к стене. Тронул выключатель, верхний свет зажег. И поправил кстати у Баку флажок. Керчь с заботой тронул человек, о ком говорят: «С мильоном он людей знаком». Смотрит, улыбаясь в сталь своих усов: Ейск, Коса Кривая, Таганрог, Азов… Плавни, край озерный, сельдь вдоль берегов… И взгляд на кубик черный перевел Серго. Против ейских плавней кубик этот вот — славный стародавний сталевар-завод. Важный, стариковский, по годам и честь… Но какой таковский там парнишка есть? Озорной, упорный, комсомольский нрав. А говорят: «Не в норме». А говорят: «Не прав». Требует, тревожит, синеглаз, вихраст. А про него: «Не сможет». А про него: «Не даст». Он: «Утроить можно!» Непокорен. Смел. Но инженер: «А мощность?» Мастер: «А предел?» Он: «С пределов слазьте!» И — как печь в огне, кубик в южной части карты на стене. И нельзя той карты от Серго закрыть: — Наши кадры — клады, только знай, где рыть! Что у вас в газете сводки, то и знай? А слышали: на свете есть такой — Мазай? Ин-те-рес-ный случай. Не слыхали? Жаль. А посмотрели б лучше, как он варит сталь. Очень смелый малый. Двадцать пять годов. Поездом? Пожалуй… Но… самолет готов! И винт запущен! Катит! Под кабиной — луг. И спешит по карте тень крыла на юг. Рев мотора… Скоро южные края. Нас два репортера, консультант и я. Тучи к нам — буграми, как обвалы с гор. Ночью телеграммой поднял нас Серго, Все узнал как будто, глядя на металл, на рассвете утром сам в цеху стоял. Дни эпохи плавя, много раз Серго сам смотрел на пламя в синее стекло. И в приливах сизых, чуть не жгущих бровь, глаз Орджоникидзе видел нашу новь. Люди шли на вахту, молот падал вниз, диаграммы, факты, люди, цифры, жизнь — все вставало рядом в мысль большевика, чтобы стать докладом Пленуму ЦК. …Небо — синий купол. На оконцах лед. Курс на Мариуполь держит самолет. |
