Теперь уже скоро. Осталось только метров сорок. Сзади меня стрекотание, шорох. Но не оглядываюсь — догадываюсь — стучат у ребят сердца. Но я доползу до самого конца. Теперь уже метров пятнадцать. Вот дзот. Надо, надо, надо подняться. Надо решить, спешить. Нет, не гранатой. Сзади чувствую множество глаз. Смотрят — решусь ли? Не трус ли? Опять пулемет затвором затряс, загрохотал, зататакал. Ребята! Он точно наведен на вас. Отставить атаку! Следите за мной. Я подыму роту вперед… Вся кровь кричит: «Назад!» Все жилы, пульс, глаза, и мозг, и рот: «Назад, вернись назад!» Но я — вперед! Вы слышали, как выкрикнул «вперед!» я, как выручил товарищей своих, как дробный лай железного отродья внезапно захлебнулся и затих! И эхо мною брошенного зова помчалось договаривать «вперед!» — от Мурманска, по фронту, до Азова, до рот, Кубань переходивших вброд. Мой крик «вперед!» пересказали сосны, и, если бы подняться в высоту, вы б увидали фронт тысячеверстный, и там, где я, он прорван на версту! Сердцебиению — конец! Все онемело в жилах. Зато и впившийся свинец пройти насквозь не в силах. Скорей! Все пули в тупике! Меж ребер, в сердце, в плоти. Эй, на горе, эй, на реке — я здесь, на пулемете! «Катюши», в бой, орудья, в бой! Не бойся, брат родимый, я и тебя прикрыл собой,— ты выйдешь невредимый. Вон Орша, Новгород; и Мга, и Минск в тумане белом. Идите дальше! Щель врага я прикрываю телом! Рекою вплавь, ползком, бегом через болота, к Польше!.. Я буду прикрывать огонь неделю, месяц, — больше! Сквозь кровь мою не видит враг руки с багряным стягом… Сюда древко! Крепите флаг победы над рейхстагом! Не уступлю врагу нигде и фронта не открою! Я буду в завтрашней беде вас прикрывать собою! Наша деревня! Навеки наша она. Теперь уже людям не страшно — на снег легла тишина. Далеко «ура» затихающее. Холодна уже кровь, затекающая за гимнастерку и брюки… А на веки ложатся горячие руки, как теплота от костра… Ты, товарищ сестра? С зеркальцем? Пробуешь — пар ли… Я не дышу. Мне теперь не нужно ни йода, ни марли, ни глотка воды. Видишь — другие от крови следы. Спеши к другому, к живому. Вот он шепчет: «Сестрица, сюда!..» Ему полагается бинт и вода, простыня на постели. А мы уже сделали все, что успели, все, что могли, для советской земли, для нашего люда. Вот и другой, бежавший в цепи за тысячу верст отсюда, лежит в кубанской степи. Всюду так, всюду так… На Дону покривился подорванный танк с фашистскою меткой. Перед ним — Никулин Иван, черноморский моряк. Нет руки, и кровавые раны под рваною сеткой. В тучах, измученный жжением ран, летчик ведет самолет на таран, врезался взрывом в немецкое судно… Видишь, как трудно? Слышишь, как больно? У тебя на ресницах, сестрица, слеза. Но мы это сделали все добровольно. И нам поступить по-другому нельзя…
Все громче грохотание орудий, все шире наступающая цепь! Мое «вперед!» подхватывают люди, протаптывая валенками степь. Оно влилось в поток от Сталинграда и с армиями к Одеру пришло; поддержанное голосом снарядов, оно насквозь Германию прожгло. И впереди всех армий — наша рота! И я — с моим товарищем — дошел! Мы ищем Бранденбургские ворота из-за смоленских выгоревших сел. Да, там, у деревушки кособокой, затерянной в России, далеко, я видел на два года раньше срока над тьмой Берлина красное древко. Свободен Ржев, и оживает Велиж, Смоленск дождался праздничного дня!.. Ты убедилась, Родина, ты веришь, что грудь моя — надежная броня? Приди на холм, где вечно я покоюсь, и посиди, как мать, у моих ног, и положи на деревянный конус из незабудок маленький венок. Я вижу сон: венок прощальный рдеет, путиловскими девушками свит. Фабричный паренек, красногвардеец, вдали под братским памятником спит… Его, меня ли навещает юность, цветы кладет на скорбный пьедестал. Грек-комсомолец смотрит, пригорюнясь, и делегат-китаец шапку снял… И на часах сосна сторожевая винтовкой упирается в пески, и над моей могилой оживая, подснежник расправляет лепестки… Свежих ручьев плеск, птичья песнь. Строевой лес зазеленел весь. Наряжена к весне в цветы лощинка. А рапорт обо мне стучит машинка. Простую правду строк диктует писарь. Ложится на листок печатный бисер. Качает стеблем хлеб, раскатам внемля. С пехотою за Днепр уходит время. И над Кремлем прошло дыхание осеннее, и вот на стол пришло с печатью донесение, что вечно среди вас служить я удостоен… И обо мне приказ читают перед строем. День сменяется днем, год сменяется новым. Жизнью продолжен, я должен незримо стоять правофланговым. Уходят бойцы, другие встают. А имя мое узнают. Место дают. Вечером, в час опроса, сержант обязан прочесть: «Матросов!» И ответить обязаны: «Есть! Погиб за отчизну…» Но — есть! Так! Выкликай, сержант русоголовый! Вся рота у казармы во дворе. Несменный рядовой правофланговый, я должен в строй являться на заре. Теперь, когда живым я признан всеми, могу в свободные от службы дни входить и в общежития и в семьи и говорить о будущем с людьми. Но я не призрак. Вы меня не бойтесь. Я ваша мысль. Я образ ваших лиц. Я возвращаюсь, как бессмертный отблеск всех, бившихся у вражеских бойниц. Забудем о печальном и гнетущем, о смерти, о разлуке роковой, — сейчас о настоящем и грядущем вам скажет ваш товарищ рядовой. Товарищи! Вы не простые люди, вы мир не простодушьем потрясли, — в воде траншей, в неистовстве орудий вы на голову век переросли. Железный век, губивший человека, изгнали вы из сердца своего, вы — люди Человеческого века, вы — первые строители его! Достойны вы домов больших и новых, прямых аллей с рядами тополей, просторных спален, золотых столовых, прохлады льна и жара соболей. Все вам пристало — и цветы живые, и просто в жизнь влюбленные стихи, и утренние платья кружевные, и дышащие свежестью духи. Вы сможете все россыпи Урала в оправы драгоценные вложить, вы все протоны атомов урана себе, себе заставите служить! Вам жажды счастья нечего бояться, не бедность проповедуется здесь! Наш коммунизм задуман как богатство, как всем живым доступный мир чудес. Вы этот мир осуществите сами! Чертеж на стол! В дорогу, циркуля! Вперед к нему — широкими шагами, вперед, геликоптерами крыля! От хмурых туч освобождайте солнце и приходите требовать к судьбе — то счастье жить, что смертью комсомольцев вы в битвах заработали себе! Помните: чтобы жить еще светлей, главное — дорожить землей своей. Главное — уберечь жизни смысл, нашу прямую речь, нашу мысль. Чистый родник идей, где видны лучшие всех людей сны и дни. Если страна жива — живы мы! В травах, как острова, стоят холмы. Смех молодых ребят в мастерских, там, где сверлят, долбят сталь и стих… Сосны как кружева, майский свет. Если страна жива — смерти нет! |
