Сегодня прибраны чисто казармы, и хвоей украсили койку мою. В роте празднуют день нашей Армии. Многие были со мною в бою. Помнят — с ними служил Саша Матросов. И так замечательно пел. А воздух сегодня золот и розов, и снег удивительно бел. Мой автомат почищен и смазан, защитный чехол аккуратно завязан. Висит на гвозде солдатская каска. Не выдумка это, не сказка. Так оно точно и есть. Порядки военные строги! Так, чтобы если тревожная весть, — быстро одеться и встать по тревоге. Все наготове встретить беду. И место мое не пустует в ряду… Здесь, на границе, с автоматом, в каске, как часовой на вверенном посту, я вслушиваюсь в гул заокеанский, я всматриваюсь в даль и в высоту. Прислушайтесь, товарищи, к совету: не потеряйте зоркости во мгле! Нет! Разглядите издали комету, грозящую приблизиться к Земле. Кометчики над картой полушарья склонились группой сумрачных теней, руками растопыренными шаря, карандашами черкая по ней. Мой враг опять уселся в кресло плотно, и новый чек подписывает он под треск и визг сумятицы фокстротной. «Война!» — он говорит в свой диктофон. Горящими крестами ку-клукс-клана он жаждет наши озарить холмы и ставит стрелы гангстерского плана там, где свой дом отвоевали мы… Донецких недр горючие глубины, азовской солью пахнущий Ростов, днепровские могучие турбины, пунктирный ряд Курильских островов; Памир, еще не понятый и дикий, Алтая неизмятую траву, Узбекистана чистые арыки и сердце мира — Красную Москву; и солнце в ослепительном зените, и тишину священнейших могил — все, что имеем, — грудью заслоните, как я своей однажды заслонил! Я не даю совета: грудью голой. Во имя жизни это сделал я! Вы ж выдумайте твердый и тяжелый, надежный щит советского литья. Прикройте землю броневою толщей, ее мы будем плавить и ковать! Хочу, чтоб вам не приходилось больше телами амбразуры закрывать. Скоро у вас, живых, стянутся раны. Осуществите вы партии планы. Будете продолжать путь, что война прервала, красные водружать флаги на перевалах. Будет у вас жизнь необычайной! Сблизят глаза линз с звездною тайной. Войны уйдут вдаль, в древние мифы. Кончатся навсегда гриппы и тифы. Что вам года, что, времени пристань? Будете жить — сто, двести и триста! Ночи и дни встречать юношескими глазами, дождь или снег включать и выключать сами. Будет светлеть мир после пожарищ! Будет расти вширь слово «товарищ!». Будете создавать новую сушу, творчеству отдавать смелую душу! И глубиной глаз, рифмой поэта — будете помнить нас, живших для этого! Какое глубокое, чистое небо! Ясная, нежная голубизна! Высоких-высоких домов белизна! Из булочных валит запахом хлеба. Читальни наполнены шелестом книг. Там, среди них, мой дневник. И так обещающи строфы про счастье! Но — надо прощаться… День только-только возник… Товарищи! Мир еще на рассвете. Сколько дела на свете! Сколько надо земли перерыть, сколько морей переплыть! Сколько забот новичкам в комсомоле: перелистать все тома, на ямах воронок поставить дома, разминировать полностью каждое поле! Сколько работы в жизни, на воле! Сеять, жать, столярить, слесарить, ледоколами взламывать лед, арбузы растить в полярной теплице, ракетами взвиться в сиренево-синий полет. Все разгадать в Менделеевской таблице. Уйма работы везде, кипучей и трудной: уран замесить на тяжелой воде, застроить домами степи и тундры. Равнины лесами одеть. Вытопить мерзлые грунты. Засыпать в амбары горы зерна. И выковать Родине щит неприступный — в миллионы тонн чугуна!.. На вас я надеюсь. Можете. Справитесь. Исполните все на «ять»! Подтянете к пристаням флот паутиною тросов. Эх! Как бы хотел комсомолец Матросов с вами в одной бригаде стоять!
Смиряется и тихнет бурный ветер, теплеет мирный человечий кров. Все к лучшему, я думаю, на свете, здесь, на планете, в лучшем из миров. В пещерный век, в эпоху льдин и ливней, беспомощных, неоперенных, нас мохнатый мамонт подымал на бивне и хоботом неукрощенным тряс. Жилища мы плели, перевивая тугие стебли высохших лиан, и гнезда наши, хижины на сваях, срывал неумолимый ураган. Но человек не сдался. Вырос. Выжил. Отпрянул зверь, и устрашился гад. И мы из тьмы шатающихся хижин пришли под своды гордых колоннад. И тигры, что в тропической засаде высматривали нас из-за ветвей, теперь из клетки в пестром зоосаде, мурлыча басом, веселят детей. Столетия мы были крепостными, на рудники нужда ссылала нас. В жаре литейных, в паровозном дыме, в глубинах шахт мы сплачивались в класс. Нас на кострах сжигали, гнали в ссылку, ковали в цепи, каторгой моря, но слабую подпольную коптилку раздули мы в пыланье Октября. Нас рвал колючей проволокой Гиммлер и землю с нашей смешивал золой — но человек не сдался, он не вымер, он встал над отвоеванной землей. Он бьет киркой по толще каменистой грядущим поколениям в пример, и, самый молодой из коммунистов, «К борьбе готов!» — клянется пионер. И жизнь-борьба нам предстоит большая за самый светлый замысел людской, и мы приходим, к жизни обращая глаза, не помутненные тоской. Какая б тяжесть ни легла на плечи, какая б пуля в ребра ни впилась — вся наша мысль о счастье человечьем, о теплоте товарищеских глаз. Когда вам было страшно и тревожно и вы прижались к холоду земли, я говорил вам строго: «Нужно! Должно!» — и вы вперед моей тропой ползли. Мое в атаках вспомнится вам имя, и в грозный час, в последнюю пургу вы кровь свою смешаете с моими кровинками на тающем снегу. Так я живу. Так подымаюсь к вам я. Так возникаю из живой строфы. Так становлюсь под полковое знамя — простой советский мальчик из Уфы. |
