— Говорил, что писал. А там кто его знает. На чужбине человек удивительно меняется. Сил и на одну-то жизнь едва-едва хватает. На две не хватает почти ни у кого. Вот и сжигаешь свои корабли. Вдобавок, если он даже писал и ему отвечали — где эти ответы? Перед смертью Стивена случилась беда — то есть буквально за месяц до смерти. Пожар. Сгорел только его кабинет, но все бумаги пропали.

Я с усилием спросил, в каком году это было, вполне предвидя ответ. Anno Dominorum [41]. 1965.

— Да, — сказал я вошедшему официанту, — да, пожалуйста! Двойное бренди.

За кофе и бренди я дошел до того, что стал его прямо-таки умолять, чтобы он не ездил в Каслтаунрош, не занимался там тщетными розысками. Тут он меня опять обескуражил. А он туда и не собирается. Что ему деревенская главная улица после дублинской главной улицы восстания, Мур-стрит? Каслтаунрош и тому подобное он препоручит своим помощникам. И, обернувшись к Нане, ласково коснулся ее руки.

— Не хотите стать моим главным помощником? Я чувствую, что могу вам доверять. Вот вы и съездите за меня в Каслтаунрош. Хорошо?

— Почему именно я?

Он с хитрецой поглядел на нее, взял фотографию якобы Кристабел Ли, поднес ее к глазам, презрительно отшвырнул и сделал нам приятное и полезное сообщение об идентификации.

Существуют, заявил он, лишь два способа идентификации, о которых стоит говорить. Первый предполагает максимальное накопление опознавательных признаков данного лица. Рост, вес, особые приметы — родинки, бородавки, шрамы, — глазные параметры, кровяное давление, сердечная деятельность, состав крови, коэффициент умственного развития, снимки челюстей, официальные документы — и надо, чтобы все сходилось. Второй способ идентификации основан на последовательной повторяемости, иначе говоря, традиции. Никакой документ не сравнится с человеческой памятью. Паспорт можно подделать. Свидетельство о крещении можно выкрасть. Из них мы всего лишь узнаем, что такой-то мальчик или девочка тогда-то родились, были крещены или вступили в брак, что они носят такую-то фамилию, но откуда нам знать, что предъявитель этого свидетельства — именно тот, кто в нем упомянут? И не можем мы этого знать, пока многолетняя повторяемость явлений не сделает для окружающих такого-то мальчика или девочку признанными обладателями вышеуказанных документов.

— Последовательная повторяемость есть традиция, традиция есть память, память есть истина. Вот послушайте историю из жизни Джимми Янгера.

Он разыскивал в Западной Анатолии местонахождение древних серебряных копей, ни к селу ни к городу упомянутых — где бы вы думали? — в туристическом путеводителе по Константинополю («и окрестностям»), который составил, дай бог памяти, некий турок по имени Деметриус Куфопулос и опубликовал его в Лондоне примерно в 1890-м: Джимми откопал книжонку у лоточника на Чаринг-Кросс-роуд и отдал за нее два пенса. Куфопулос, или как его там, разумеется, давно умер, проверять не у кого. Джимми взял с собой пару техников-ассистентов и потратил уйму времени, сил и долларов на отлично поставленные, упорные, но тщетные поиски. Наконец помощники предложили ему бросить это дело. Джимми поразмыслил и припомнил давнишние наставления отца. Свято место, говорил он, любовно описывая, как в Ирландии увешивают ленточками обетный терновник у «святого» колодца, пусто не бывает: можешь голову прозакладывать, что и терновник не просто так торчит, и какое-нибудь святилище в Греции или Малой Азии недаром построено — была, значит, специальная экономическая надобность возносить моленья на этом самом месте. «Ребята! — сказал Джимми. — Мы не то искали. Давайте-ка поищем святилище. Жертвенник. Или какой ни на есть храм. Что-нибудь такое, что византийские горняки, сами или по приказу начальства, воздвигли бы на разработках в дикой местности. Оставим геологию, займемся археологией». Они начали заново искать и расспрашивать. И нашли. Заросшие развалины маленького храма. В двух шагах от него была штольня. Где вы родились?

Вопрос был ко мне. Я быстро ответил:

— В Лондоне.

Подальше отсюда, в многолюдье?

— Ну, конечно! Вы же говорили, отец ваш там женился.

Разве говорил? Я кивнул.

— Чрезвычайно любопытная история про штольню, — парировал я. — Но какой, по-вашему, надо искать жертвенник?

Рассказ о византийских горняках не оставил Нану равнодушной. Это было заметно по тому, как она подошла к зеркалу и поправила волосы.

— Вы серьезно приглашаете меня в помощники? — спросила она, не оборачиваясь.

— Совершенно серьезно. Вы явно из тех, кто никогда не сдается.

Это ей. А мне:

— Жертвенник Янгеров? Тут как бы не ошибиться. А может, будем искать надгробие? По-моему, наш краеугольный камень — это надгробие Боба Первого. — Он посмотрел на меня. — Вашего отца.

Она не обращала на меня внимания. Я думал о своем надгробии. Она сказала:

— Все-таки у Старика Стивена были бумаги. И он из них ничего не помнил?

— Я буду с вами начистоту, мисс Лонгфилд. Кстати, а как вас зовут? Ведь, если нам работать вместе, не могу же я называть вас мисс Лонгфилд? Нана? Чудесное имя. Меня называйте Боб-два. Так вот, Нана, дело в том… Тяжело говорить, но Джимми Янгеру иногда казалось, что Старик Стивен, как вот вы, — взгляд в мою сторону, — говорили, порядком понапутал. Зазорчики в памяти образовались. Плохо вязалось одно с другим.

— То есть?

— Ну, датировка хромала. Так, например, Джимми должен же был рано или поздно сообразить, что если он ребенком прибыл в Штаты в 1946-м, то вряд ли его зачали на поле боя в 1916-м. Дед, надо думать, сконфузился и признал, что тогда, спасаясь из Дублина, он второпях не довел дело до конца, а потом Кристабел Ли не так-то скоро отыскалась, но едва отыскалась, он тут же на крыльях любви слетал в Англию и привез ее в Техас, благо она была еще не замужем. Через пять лет она родила ему сынишку, Джимми, но сама, увы, родами скончалась. Ребенка почти сразу отправили в Ирландию к деду с бабкой, а в 1946-м они его по первой же просьбе вернули.

Боб-два жестко посмотрел на меня. Я сказал: «Понятно»; хотя мне, как и всякому бы на моем месте, было не очень понятно; понятно было ему, а до него, наверно, Джимми. К тому времени все мы немного размякли — кофе по-ирландски, аперитивы, две бутылки бордо, бренди. Момент истины не наступал. Нана сказала без обиняков:

— И никаких свидетельств. Ни о рождениях, ни о браках, ни о смертях? А где похоронена Кристабел Ли? Ее-то надгробие Джимми нашел?

— Он говорил, ее кремировали.

Парк лежал как на ладони. Туман рассеялся. Резко, точно лезвия, обрисовались крыши.

— Где пепел? — спросила она в упор.

Он в упор поглядел на нее.

— Запечатанная китайская вазочка с пеплом стояла у Джимми Янгера в горке в углу гостиной, среди антикварной коллекции Стивена: серебро, золото, эмали, восточные лакированные шкатулочки, керамика и прочие безделушки.

— Пепел достался ему от Старика Стивена?

Он кивнул. Она подвела черту, сказав:

— Надо было отдать его на анализ.

Он посмотрел на нее долгим взглядом, похлопал по плечу, сказал веско и одобрительно: «Вот такая девушка мне и нужна», — поднялся из-за стола и вручил ей свою черную папку. Мы распрощались, уговорившись не терять друг друга из виду. Когда он затворил за нами дверь, я хватился зонтика, оставленного на стуле в передней, и сунулся за ним обратно. Он стоял у окна спиной ко мне, глубоко заложив руки в карманы, и вглядывался в даль за деревьями парка. Он мог думать о чем угодно, но ревность безошибочно подсказала мне, о чем он думает. Я взял зонтик и тихо отгородился от него дверью.

Я повез Нану в такси на Эйлсбери-роуд. В машине я сразу обнял ее и стал умолять выйти за меня замуж. Она странно преображается, когда взволнована: ее голубые глаза почти чернеют и застывают — то ли незрячие, то ли переполненные запредельным зрением. Казалось, я говорю с оглохшей; но я говорил, я уговаривал ее, что она ведь уже вдоволь нагулялась в своем Париже, в Лондоне, потом еще в Париже. Я знаю, я гораздо старше ее, но она же сама сказала: «Какое значение имеет возраст?» Я домовладелец, у меня неплохой доход, но я на днях подыщу себе настоящую работу. Ради нее я буду работать как проклятый. У нас будет чудесный дом. Мы будем путешествовать. Она не говорила ни да, ни нет. Она глядела сквозь меня, хотя, когда я спросил ее, не стал ли я ей противен, она отрицательно тряхнула головой.