Итак, ты выезжаешь 14-го и деньги у тебя есть? (Ольга сказала, что есть.) Счастлив, что скоро увижу тебя. Я с глубокой нежностью вспоминаю, как ты охраняла мой покой в Лебедяни.
Сейчас дело идет к полудню, а Настасья куда-то провалилась, чего с ней никогда не бывало. Уж не случилось ли с нею чего-нибудь? Ну, ничего, сегодня будет еще больной день, а завтра, верю, удастся вернуться к «Кихоту». Начну его переписывать.
Вот пришла Настя! Все в порядке.
Как ты понимаешь, я нахожусь под впечатлением смерти Константина[495]. И все раздумываю, раздумываю. А так как мысли мои тяжелые, навязчивые, о литературной судьбе, о том, что сделал со мною МХТ, то, чтобы перевести их на другие рельсы, приведу тебе несколько картин, сопровождавших смерть.
Человеку, случайно позвонившему в Театр по своему делу, днем 7-го, мхатовская дама (кажется, сестра Рипси. Есть такая?), заикаясь, сказала так:
— Да... вот... у нас тут... происшествие...
— Какое происшествие?
— Происшествие... Константин Сергеевич... умер... Только умоляю... никому, никому ни слова!..
Я. Настя, вы знаете, кто такой Станиславский?
Настасья. Станиславский? Нет, нет! И не знаю я! Никакого такого не знаю!
Я. А... Ну, ладно.
Через несколько часов.
Настасья (сконфуженно). Вы спрашивали, знаю ли я Станиславского? Я-то своими мыслями была занята... Ну как же мне его не знать! Мне Поля позвонила сейчас... Ведь я так люблю сцену!.. И мамочка его так любила... Мы, бывало, сидим с мамочкой и каждый вечер о нем разговариваем... Мамочка говорит: Ах, Настя, Настя! Вот бы от кого букеты да духи получать! И я говорю — хорошо бы было, мамочка!
Теперь-то Оле директором Николая Васильевича[496] посадят! (Записано дословно.)
Ну вот две сцены. Больше пока писать не буду, приехал Сережа Е[рмолинский]. При этом письме от него листок[497]. Целую крепко.
Твой М.
P. S. Появился Евгений из Архангельского и придет обедать.
Письма и телеграммы М. А. Булгакова к Е. С. Булгаковой частично опубликованы (некоторые не полностью) Л. М. Яновской в журнале «Октябрь» (1984. № 1). Весь комплекс писем и открыток — автографы М. А. Булгакова — хранится в ОР РГБ. Ф. 562. К. 19. Ед. хр. 6–8. Публикуется и датируется по автографам.
Переписка М. А. Булгакова с И. О. Дунаевским. 1 декабря 1938 г. — 7 апреля 1939 г.
М. А. Булгаков — И. О. Дунаевскому. 1 декабря 1938 г.
(Москва)
Дорогой Исаак Иосифович!
Что же вы не подаете о себе никаких вестей.
Я отделываю «Рашель» и надеюсь, что на днях она будет готова. Очень хочется с Вами повидаться. Как только будете в Москве, прошу Вас, позвоните мне. И «Рашель», и я соскучились по Вас.
И. О. Дунаевский — М. А. Булгакову. 4 декабря 1938 г.
[Москва]
Дорогой Михаил Афанасьевич!
Проклятая мотня со всякими делами лишает меня возможности держать с Вами тот творческий контакт, который порождается не только нашим общим делом, но и чувством глубочайшей симпатии, которую я к Вам питаю с первого дня нашего знакомства. Мои приезды на 1–2 дня в Москву настолько загружены разными «делами», что подлинное и настоящее наше дело не хочется ворошить получасовыми налетами на Ваш покой и работу. Я счастлив, что Вы подходите к концу работы, и не сомневаюсь, что дадите мне много подлинного вдохновения блестящей талантливостью Вашего либретто.
Приеду в Москву через несколько дней и обязательно буду у Вас.
Не сердитесь на меня и не обращайте никакого внимания на кажущееся мое безразличие. Я и днем и ночью думаю о нашей чудесной «Рашели».
Прошу передать мой самый сердечный привет Елене Сергеевне.
Крепко жму Вашу руку и желаю здоровья и благополучия.
Ваш И. Дунаевский.
И. О. Дунаевский — М. А. Булгакову. 18 января 1939 г.
Дорогой Михаил Афанасьевич! Считаю первый акт нашей оперы с текстуальной и драматургической сторон шедевром. Надо и мне теперь подтягиваться к Вам. Я получил письмо Якова Леонтьевича — очень хорошее и правильное письмо. Я умоляю Вас не обращать никакого внимания на мою кажущуюся незаинтересованность. Пусть отсутствие музыки не мешает Вашему прекрасному вдохновению. Дело в том, что я всегда долго собираюсь в творческий путь. К тому же первый акт ставит неразрешимые для дальнейших картин задачи. Очень легко сбиться в нем на веселых немецких студентов. Вот тут-то и закавыка. Изволь делать принятые с музык[альной] стороны ариетты и песенки (динь-дон, фи-фи и пр.) и в то же время высмеивать «с бичом сатиры». Над этим следует много и серьезно думать. Вопросы техники меня мало смущают. Но я не хочу марать зря бумагу и терять время (и то и другое дефицитно) на «варианты», ибо оттолкнуться важно от правильных муз[ыкальных] позиций. Поэтому, не оставляя 1 акта, я хочу написать первую ноту своей оперы на лирических темах и, следовательно, уповаю на Вас и ожидаю дальнейших картин. Начнем с б...а мадам Телье. Друг мой дорогой и талантливый! Ни секунды не думайте обо мне иначе, как о человеке, беспредельно любящем свое будущее детище. Я уже Вам говорил, что мне шутить в мои 39 лет поздновато. Скидок себе не допускаю, а потому товар хочу показать высокого класса. Имею я право на длительную подготовку «станка»? Мне кажется, что да. Засим я прошу передать мой самый сердечный и низкий поклон Елене Сергеевне, симпатии которой я никогда не посмею нарушить творческим хамством в отношении Вас. Крепко жму Вашу руку и желаю действовать и дальше, как в картине. Я ее много раз читал среди друзей.
Фурор! Знай наших!
Ваш И. Дунаевский.
М. А. Булгаков — И. О. Дунаевскому. 22 января 1939 г.
Получил Ваше милое письмо, дорогой Исаак Осипович! Оно дает бодрость и надежду. В этом письме II-я картина. От всей души желаю Вам вдохновенья. К этому пожеланию полностью присоединяется Елена Сергеевна. Мы толкуем о Вас часто, дружелюбно и очень, очень веруем. Извините, что пишу коротко и как-то хрипло-отрывисто — нездоровится. Колючий озноб, и мысли разбегаются...
Руку жму крепко, лучшие пожелания посылаю.
Ваш М. Булгаков.
P. S. Не могу отделаться от мысли, что Шантавуан — бас. Бас, бас! Не согласны?
М. А. Булгаков — И. О. Дунаевскому. 26 января 1939 г.
Дорогой Исаак Осипович!
При этом письме третья картина «Рашели». На днях во время бессонницы было мне видение. А именно: появился Петр I и многозначительно сказал:
— Время подобно железу горящему, которое ежели остынет...
А вслед за ним пожаловал и современник Шекспира Вебстер и то же самое подтвердил:
— Strike while the iron is hot![498]
Да! Это ясно: ковать, ковать железо, пока горячо. Пишите. Пишите!
От Елены Сергеевны и от меня привет.
Ваш М. Булгаков.
М. А. Булгаков — И. О. Дунаевскому. 7 апреля 1939 г.
Москва.
Дорогой Исаак Осипович!
Посылаю при этом 4 и 5 картины «Рашели». Привет!
М. Булгаков.
Приписка Е. С. Булгаковой:
Миша мне поручил отправить Вам письмо, и я пользуюсь случаем, чтобы вложить мою записку. Неужели и «Рашель» будет лишней рукописью, погребенной в красной шифоньерке! Неужели и Вы будете очередной фигурой, исчезнувшей, как тень, из нашей жизни? У нас было уже много таких случаев. Но почему-то в Вас я поверила. Я ошиблась?[499]
Письма М. А. Булгакова хранятся в ЦГАЛИ, письма И. О. Дунаевского — в ИРЛИ.
Часть переписки опубликована впервые: Дунаевский И. Избранные письма. Л., 1971. Печатаются и датируются по первым изданиям.
