Коротко: «Зойкина» — 4-актная пьеса. Не-воз-мож-но ее превратить в 3-актную. Новую трехактную пьесу я писать не буду. Я болен (во-1-х), переутомлен (во-2-х), в-3-х же, публика, видевшая репетиции, совершенно справедливо говорит мне: «Не слушайте их (Совет, извините!), они сами во всем виноваты».
В-4-х: я полагал, что будет так: я пьесы пишу, студия их ставит. Но она не ставит! О, нет! Ей не до постановок! У нее есть масса других дел: она сочиняет проекты переделок. Ставить же, очевидно, буду я! Но у меня нет театра! (К сожалению!)
Итак: я согласился на переделки. Но вовсе не затем, чтобы устроить три акта. Я сейчас испытываю головные боли, очень больной, задерганный и затравленный сижу над переделкой. Зачем? Затем, чтобы убрать сцену в Муре. Затем, чтобы довести «Зойкину» до блеска. Затем, чтобы переносить кутеж в 4-й акт. Я не нанимался решать головоломки для студии. Я писал пьесу!
Одна возня с кутежом может довести до белого каления (изволь писать новый текст для 4-го акта и для 3-го!!). В одном мы сходимся: сцену «фабрики» и «Аллы — Зои» можно вести как 1 картину. Это я устрою. Вам будет удобно.
О «вялости» этих сцен мне говорить неудобно. Не смею спорить, ведь я — автор. Но, увы, публика спорит за меня...
Зрители.
— Вы будете переделывать?! Бросьте! Зачем Вы их слушаете? Сцена Аллы — Зои очень хороша, но они совершенно никак ее не сыграли! Они кругом виноваты! Они не переварили нисколько Вашего текста!
Вот что говорят дерзкие зрители! Этого мало. Я еще молчу о том, что у меня безжалостно вышибали (и без всякой цензуры!) лучшие фразы из текста: где «Зойка — вы черт?», где «ландышами пахнет», и т. д. и т. д. Где?.. Где?
Понижение к концу пьесы? А публика (квалифицированная, отборная, лучшая — театральная!) говорит, что я даром себя мучаю, 3-й и 4-й акты просто не сыграны. Стало быть, незачем и переделывать.
Но ладно. Я переделываю, потому что, к сожалению, я «Зойкину» очень люблю и хочу, чтоб она шла хорошо.
И готовлю ряд сюрпризов. Не 3 акта будет, а, как было, 4-е. Но Газолин будет увеличен, кутеж будет в 4-м акте, Мура (сцены с аппаратами) не будет. В голове теперь форменная чертовщина! Что мне делать с Аллилуей? Где будет награждение червонцами? И т. д.?! Я болен. Но переделаю.
%% не играют никакой роли! Просто я написал 4-актную, а не 3-актную. Я бы рад и 2 акта сделать, но не делается.
Сообщите мне наконец: будут вахтанговцы ставить «Зойкину» или нет? Или мы будем ее переделывать до 1928 года? Но сколько бы мы ни переделывали, я не могу заставить актрис и актеров играть ту Аллу, которую я написал. Ту Зойку, которую я придумал. Того Аллилую, которого я сочинил. Это Вы, Алексей Дмитриевич, должны сделать.
Я надеюсь, что Вы не будете на меня в претензии за некоторую растрепанность этого письма. Я очень спешу (оказия в Москву), я переутомлен.
На днях я студийной машинистке начну сдавать для переписки новую «Зойкину», если не сдохну. Если она выйдет хуже 1-й, да ляжет ответственность на нас всех! (Совет в первую голову!)
Пишу Вам без всякого стискивания зубов. Вы положили труд. Я тоже.
Привет! Ваш М. Булгаков. Адрес: Москва, Мал. Левшинский пер. 4, кв. 1. В Москве я часто бываю. Приезжаю с дачи[123].
Петелин В. Россия — любовь моя. Подлинник хранится в РГАЛИ. Затем: Письма. Печатается и датируется по автографу (РГАЛИ).
М. А. Булгаков — А. Д. Попову. 11 августа 1926 г.
Москва
Уважаемый Алексей Дмитриевич!
Переутомление действительно есть. В мае всякие сюрпризы, не связанные с театром, в мае же гонка «Гвардии» в МХАТе 1-м (просмотр властями!). В июне мелкая беспрерывная работишка, потому что ни одна из пьес еще дохода не дает, в июле правка «Зойкиной». В августе же все сразу. Но «недоверия» нет. К чему оно? Силы Студии свежи, вы — режиссер и остры и напористы (совершенно искренне это говорю). Есть только одно: вы на моих персонажей смотрите иными глазами, нежели я, да и завязать их хотите в узел немного не так, как я их завязал. Но ведь немного! И столковаться очень можно.
Что касается Совета, то он, по-видимому, непогрешим.
Я же, грешный человек, могу ошибаться, поэтому с величайшим вниманием отношусь ко всему, что исходит от Вас. Надеюсь, что ни дискуссии, ни войны, ни мешанина нам не грозят. Я не менее Студии желаю хорошего результата, а не гроба!
И вот доказательство — сводка того, над чем сейчас я сижу:
«Увеличение Газолина» преступно. Побойтесь Бога! Да разве я не соображаю, что когда нужно сжимать и оттачивать пьесу, речи быть не может о раздувании 2-го персонажа? Я просто думал, что Вы поймете меня с полуслова.
Дело вот в чем: ведь Мура (учреждения) не будет, и Газолин наведет из мести к Херувиму Мур на квартиру Зойки.
Не бойтесь: никакого количественного увеличения, а эффекту много. На вас же работаю, на Совет! На поднятие финального акта.
Согласны?
Но лучше по порядку.
1-й акт: как был, но с чисткой. Уходов Херувима не два, а один («До чего ты оригинальный!»), и концовка так:
Херувим возвращается, мальчишки во дворе поют: «Многие лета! Многие лета!»
Аметистов. Манюшка! Что стоишь, как китайская стена? Кричи ура!
Тут и «ах, мерзавец!», и «Многие лета», и музыкальный шум. Мне кажется, так веселей.
Кроме того, в 1-м акте несколько сокращений незначительных.
2-й. Фабрика на ходу, как была (ответственной далее — Агнесса Ферапонтовна), появляется Зойка, у швеи слова «Зад как рояль, только клавиши приделать и в концертах можно играть», затем, чтобы Аметистов мог поговорить с ними (со швеей и закройщицей) и их убрать. Тогда Алла входит без всяких перемен.
Что мною и сделано.
Демонстрация: отчищена до блеска.
Карта эта, по-видимому, битая.
Конец 2-го акта:
Гусь-Ремонтный (фамилия). А-телье!
Аметист. Ан-тракт!
Занавес.
3-й акт.
Тоска, уход Аметистова, Обольянинова и Зойки. Китайцы. Мур. Предательство Газолина.
4-й акт. В работе!!
Начинается громом кутежа. Фокстрот на сцене и т. д.
Но вот в чем дело:
Скандал Аллы с Гусем на публике (как этого хочет Совет) провести крайне трудно. Я уже примерял, комбинировал, писал, зачеркивал (продуктивная работа, Алексей Дмитриевич). Гостей нужно удалить (Роббер, Мертвое тело) после награждения червонцами, и тогда уже тоскующему неудовлетворенному Гусю Аметистов подает Аллу как сюрприз. На закуску, так сказать. Их скандал, тоска Гуся, убийство, побег Херувима, Манюшки, Аметистова и появление Газолина с Пеструхиным, Ванечкой и Толстяком. Газолин бушует: «как вы пустили (упустили) бандита Херувима». Мифическую личность из пьесы вон! Берут Аллилую, всех уводят, квартира угасает.
Конец.
Итак: 3-й и 4-й акты одновременно в работе. Завтра машинистка уже начнет переписывать 1 и 2 акты.
При всем моем добром желании впихнуть события в 3 акта, не понимаю, как это сделать.
Формула пьесы, поймите, четырехчленна!
Во всяком случае, поднятия последних актов мы добьемся. А уж это много значит. С Вами во многом столкуемся. У актера и режиссера голова пухнуть не будет (у меня она уже лопнула). Рад, если пьеса пойдет «срочно»...
...Спешу: «Зойкина» задавила...[124]
Петелин В. Россия — любовь моя. Затем: Письма. Печатается и датируется по автографу (РГАЛИ).
М. А. Булгаков — В. В. Вересаеву. 19 августа 1926 г.
Москва
Дорогой Викентий Викентьевич!
Ежедневное созерцание моего управдома, рассуждающего о том, что такое излишек площади (я лично считаю излишним лишь все сверх 200 десятин), толкнуло меня на подачу анкеты в Кубу[125].
