Я. Это очень любезно. (Помолчав и представив себе картину — я разговариваю с Дмитриевым, Настасья спит у Сергея, а на рояле спит старуха.) Кланяйтесь ей! (Про себя.) Это надо пресечь!..
IV
Отчаянные крики Л. К. в телефон: «Поздравляю! Поздравляю! Поздравляю! Телеграмму послали?!»
Берусь за сердце. Чудо? «Бег»? «Что такое, Л. К.?» Крики усиливаются: «Константина! Константина! Константина и Елены! Телеграмму!»
«Ах, вы говорите про именины? Да ведь они уже были недавно. Я поздравлял!»
Вопли: «Нет! Телеграмму! Нет! Не было! Константина! Не было! Константина! Телеграмму! От меня тоже! Константина!»
«Л. К.! А. П. передавала, что вы хотели прийти ночевать? Зачем вам беспокоиться?»
Внезапное гробовое молчание в трубке. Потом крайне смущенный и раздраженный голос: «Это А. П. все врет. Ходит по квартирам и врет на меня... Если вы меня вызовете, это другое дело!»
V
Sist. (радостно, торжественно). Я написала Владимиру Ивановичу о том, что ты страшно был польщен тем, что Владимир Иванович тебе передал поклон.
Далее скандал, устроенный мною. Требование не сметь писать от моего имени того, чего я не говорил. Сообщение о том, что я не польщен. Напоминание о включении меня без предупреждения в турбинское поздравление, посланное из Ленинграда Немировичу.
Дикое ошеломление S. оттого, что не она, а ей впервые в жизни устроили скандал. Бормотание о том, что я «не понял!» и что она может «показать копию».
VI
Sist. (деловым голосом). Я уже послала Жене письмо о том, что я пока еще не вижу главной линии в твоем романе.
Я (глухо). Это зачем?
Sist. (не замечая тяжкого взгляда). Ну да! То есть я не говорю, что ее не будет. Ведь я еще не дошла до конца. Но пока я ее не вижу.
Я (про себя) ...!
15.VI. Утром.
...Я слышал, что ты держалась обыкновения сжигать письма. Если ты теперь отступила от этого обычая, то, во всяком случае, я надеюсь, что мои послания не лежат на буфете рядом с яйцами? Мое желание — беседовать с тобою одной. Кстати: непонятное молчание Сергея наводит меня на мысль о том, все ли мои письма получены. Например, письмо с маленькой выпиской из словаря о Хелиантусе? Ответь.
Передо мною 327 машинных страниц (около 22 глав). Если буду здоров, скоро переписка закончится. Останется самое важное — корректура авторская, большая, сложная, внимательная, возможно, с перепиской некоторых страниц.
«Что будет?» — ты спрашиваешь? Не знаю. Вероятно, ты уложишь его в бюро или в шкаф, где лежат убитые мои пьесы, и иногда будешь вспоминать о нем. Впрочем, мы не знаем нашего будущего.
* * *
Свой суд над этой вещью я уже совершил, и, если мне удастся еще немного приподнять конец, я буду считать, что вещь заслуживает корректуры и того, чтобы быть уложенной в тьму ящика.
Теперь меня интересует твой суд, а буду ли я знать суд читателей, никому неизвестно.
* * *
Моя уважаемая переписчица очень помогла мне в том, чтобы мое суждение о вещи было самым строгим. На протяжении 327 страниц она улыбнулась один раз на странице 245-й («Славное море»...). Почему это именно ее насмешило, не знаю. Не уверен в том, что ей удастся разыскать какую-то главную линию в романе, но зато уверен в том, что полное неодобрение этой вещи с ее стороны обеспечено. Что и получило выражение в загадочной фразе: «Этот роман — твое частное дело» (?!). Вероятно, этим она хотела сказать, что она не виновата!
* * *
Воображаю, что она будет нести в Лебедяни, и не могу вообразить, что уже несет в письмах!
* * *
Ку! Нежно целую тебя за приглашение и заботы. Единственное радостное мечтание у меня — это повидать тебя, и для этого я все постараюсь сделать. Но удастся ли это сделать, не ручаюсь. Дело в том, Ку, что я стал плохо себя чувствовать, и если будет так, как, например, сегодня и вчера, то вряд ли состоится мой выезд. Я не хотел тебе об этом писать, но нельзя не писать. Но я надеюсь, что все-таки мне станет лучше, тогда попробую.
О том, чтобы Женя меня сопровождал, даже не толкуй. Это меня только утомит еще больше, а ты, очевидно, не представляешь себе, что тебе принесет ослепительное сочетание — Сережка, Сашка и Женька, который, несомненно, застрянет в Лебедяни. Нет, уж ты себе отдых не срывай!
Остальное придумано мудро: обедать вместе с компанией — нет! нет! А с S.[480] — даже речи быть не может. Пусть Азазелло с S. обедает!
* * *
Ах, чертова колонка! Но, конечно, и разговору не пойдет о том, чтобы я вызывал Горшкова или вообще возился бы с какими-нибудь житейскими делами. Не могу ни с кем разговаривать.
* * *
Эх, Кука, тебе издалека не видно, что с твоим мужем сделал после страшной литературной жизни последний закатный роман. Целую крепко!
Твой М.[481]
18. 15 июня 1938 г. На рассвете.
Дорогая Лю!
Эта открытка, которую я пишу под гудение Дм[итриева], обгонит заказное. Вчера, то есть 14-го, был перерыв в переписке. Ольга какие-то ванны берет. Завтра, то есть, тьфу, сегодня возобновляю работу. Буду кончать главу «При свечах» и перейду к балу. Да, я очень устал и чувствую себя, правду сказать, неважно. Трудно в полном одиночестве. Но ничего! Не унывай, Куква! Целую тебя! Не могу сосредоточиться, потому что Дм[итриев] гудит как шмель. Хочется спать! Целую тебя! Целую!
Твой М.
P. S. Догадался попросить поклониться тебе Дм[итриев].
19. 15 июня 1938 г. Под вечер.
Дорогая Лю! Тронут твоей заботой и лаской. Целую крепко тебя! Не знаю, удастся ли приехать, но надеюсь на это.
Ни в каком случае не затевай устроить мне в спутники Женю. Это совершенно не нужно! Он мне только мешал бы.
Чувствую себя усталым безмерно. Диктую 23-ю главу. Зачем же Писареву быть в загоне! Кланяйся ему!
Твой М.
20. Телеграмма. 15 июня 1938 г.
Целую крепко. Постараюсь приехать. Спутник Евгений совершенно не нужен.
Любящий Михаил.
21. 19 июня 1938 г. Днем.
Дорогая Лю, сообщи, в полном ли порядке твое уважаемое здоровье? Думаю о тебе нежно.
Верно ли Саня пишет, что река ему по колено? Купаться-то можно? Сообщи.
Прилагаю всякие усилия к тому, чтобы в 20-х числах июня побывать в Лебедяни. Если это не затруднительно (а если далеко и трудно — не надо), узнай — есть ли теперь поезд с мягким вагоном? Должен быть. Ну если нет — это неважно. Ехать можно и в жестком.
По числу на открытке твоей установил, что ты наблюдала грозу как раз в то время, как я диктовал о золотых статуях. Пишется 26 глава (Низа, убийство в саду). Перестань ты бегать по базару за огурцами и яйцами!! Сиди в тени! [...][482]
22. Телеграмма. 19 июня 1938 г.
Телеграфируй здоровье. Есть ли купанье. Пишется 26 глава. Целую.
Булгаков
23. 20 июня 1938 г.
Дорогая Лю! Получил сегодня два твоих письма, отвечу подробно ночью. А пока кратко... Перестань ты хлопотать по устройству мне провожатых!! Зачем Лоли?! Умоляю тебя, не занимайся ты этим вопросом! Не нужно этого!
Спешу уходить с Соловьевым, целую!
Твой М.
P. S. Не только не нужно никаких провожатых, но они мне будут мешать! Еще раз целую! М.
24. В ночь на 22 июня 1938 г.
Дорогая Люкси!
Сегодня получил соблазняющую меня телеграмму о лодке и подсолнухах. Целую тебя крепко.
