— О. — Грей помолчал, потом с максимальной небрежностью сказал: — Я не помню упоминания белой роза в вашем первоначальном переводе.

Фрейзер невозмутимо высморкался.

— Нет, — спокойно ответил он, — ни я ни капитан Лалли ее не упоминали.

— И все же вы сказали мне сейчас, — заметил Грей.

Фрейзер взглянул на него искоса, протянул руку за фляжкой и сделал глоток, как бы обдумывая ответ, хотя Грей был совершенно уверен, что знает его.

— Теперь можно, — сказал Джейми, опуская фляжку. Он немного подвинулся, морщась. — Вы не могли знать, но до восстания в Шотландии и некоторое время после существовали десятки, нет, сотни маленьких заговоров. — Объявления о продаже, аренде, покупке земельных участков — каждый, кто мог держать в руках перо, отправлял закодированные письма, писал о деньгах, о своих собственных связях, чернил имена противников, но почти все это было просто колебанием воздуха.

Он вытер глаза, чихнул и вытер нос.

— Иисусе, больше никогда не буду есть лук.

— Помогает? Снять боль, я имею ввиду.

Фрейзер выглядел удивленным, как будто ему не приходило в голову задаваться этим вопросом.

— Да, пожалуй, он согревает ушибленные места. — Его рот дернулся. — Или это делает бренди? — он откашлялся. — В любом случае я видел сотни таких писем в Париже. В течение некоторого времени моей заботой было читать подобную корреспонденцию. Вот когда я познакомился с вашей невесткой.

Джейми говорил небрежно, но Грей заметил косой взгляд шотландца и мужественно скрыл свое удивление.

— Да, Хэл говорил, что ее отец торговал… документами.

— Это очень тактичный способ представить его, — Фрейзер фыркнул, подняв одну бровь. — Я удивлен, что она не рассказала вам о белых розах, — сказал он. — Она должна была заметить. — Потом его взгляд остро блеснул. — О, — сказал он с полуулыбкой, — конечно, она сказала. Я должен был это понять.

— Должен был, — сухо согласился Грей. — Но вы сказали: «Теперь можно». Почему? Только потому что в некотором роде пострадали из-за Сиверли?

Джейми кивнул и задумался, словно искал способа более правдоподобно солгать. Он положил лоб на скрещенные руки.

— Потому что Сиверли богат, — сказал он, его голос звучал несколько приглушенно. — Независимо от того, украл он деньги или нет, мы не знаем, откуда он их получил, не так ли?

— Да, — мрачно сказал Грей. — Знаем только, на что он их потратил. Насколько я знаю, он не скупился на лошадей и шлюх. И на свой огромный дом.

Фрейзер сделал движение головой, которое можно было расценить как согласие.

— В любом случае, ему есть что терять, — согласился он. — И есть один маленький, но интересный факт — он пытался убить меня. — Он приподнялся с подушки и прищурился на Грея. — Он попытается снова, да? — Он смотрел внимательно, хотя без особого беспокойства. — Вам надо подготовиться, прежде чем он появится здесь.

— Я сам собираюсь навестить майора Сиверли утром, — заверил его Грей. — Но вы не совсем ответили на мой вопрос, мистер Фрейзер. Вы сказали: «Теперь можно». Но разве возможность широкого заговора, хорошо финансируемого и организованного не увеличит лояльность сторонников Стюарта?

Фрейзер положил голову на руки и, повернувшись лицом к Грею, некоторое время изучал его, сузив глаза.

— Я никогда на буду больше драться за его Дело, — сказал он тихо наконец с чувством искреннего сожаления, Грей это заметил. — Не из трусости, а из-за убеждения в его бесполезности. Майор Сиверли не был мне другом. Но должны быть люди, которых я знаю, участвующие в этом… И мне с ними больше не по пути.

Он снова отвернулся и затих.

Грей взял флягу и встряхнул ее. В ней осталось совсем немного, и он медленно допил все, наблюдая за игрой огня сквозь запутанные нити торфяных кирпичей в очаге.

Говорил ли Фрейзер правду? Он верил этому. Тогда его оценки таинственного стихотворения было достаточно, чтобы навести на мысли о якобитском заговоре. Но это было не единственное свидетельство, напомнил себе Грей. Минни сказала то же самое, и сама попытка Сиверли убить Фрейзера подтверждала, что стихотворение опасно. Что же оно еще, как не сигнал распознавания? Но для кого предназначен этот сигнал?

Он задумался, как может пройти его завтрашняя встреча с Сиверли, учитывая все сегодняшние открытия. Должен ли он тоже показать ему копию стихотворения, чтобы увидеть его реакцию? Когда-то он счел обязательным найти Сиверли после битвы и поблагодарить его за спасение своего черепа от индейского томагавка. Сиверли скромно отклонил его благодарность, но теперь он обязательно вспомнит этот случай, увидев Грея.

Грей поморщился. Да, у него есть перед Сиверли долг чести. Но если Сиверли совершил хотя бы половину того, в чем его обвиняет Карруотерс, Сиверли утратил право на его благодарность.

В комнате было тепло. Он ослабил шейный платок, который напомнил ему о парадном мундире, его жестком кожаном воротнике и серебряных галунах. Том упаковал его с большой тщательностью, охраняя от повреждения в дороге, ради единственной цели — ареста Джеральда Сиверли, если это будет необходимо.

Пришло ли время для ареста? Пока нет, подумал Грей. Он захватил с собой не только стихотворение, но и несколько листов из пакета Карруотерса, и, в зависимости от приема Сиверли, примет решение о целесообразности предъявить их. Стихотворение сразу свяжет его с Джейми Фрейзером и, возможно, испугает Сиверли. Если бы он смог убедить Сиверли вернуться в Англию добровольно, это было бы лучшим результатом. Но если нет… Он размышлял некоторое время, но уже не мог сосредоточиться на Сиверли, его мысли блуждали. К запаху лука примешивался более приятный запах, который наводил на мысли об ужине. Было уже поздно. Может быть, ему лучше спуститься, а девушка принесет что-нибудь Фрейзеру…

Он снова увидел руки женщины, нежно касающейся лица и тела Джейми, и то, как доверчиво и благодарно откликнулось огромное тело шотландца на ее прикосновение. Только потому, что она была женщиной. Если бы он сам прикоснулся к этому человеку…

Но я могу, хоть и не рукой. Ворот рубашки снова скользнул назад, и блестящие полосы шрамов показались еще раз.

Джейми повернулся и открыл глаза, словно почувствовал взгляд Грея. Он не заговорил, но лежал тихо, встретившись с глазами Джона. Грей вдруг заметил, как стало тихо: посетители паба разошлись по домам, хозяева ушли спать.

— Простите меня, — сказал он очень мягко.

— Ego te absolve,[42] — пробормотал Фрейзер и закрыл глаза.

Он спал.

Гнедой мерин захромал на правую ногу, а на несчастной Беделии Джон Грей ехать отказался под предлогом того, что ее мгновенно опознают и установят связь между ним и Джеймсом Фрейзером, вызывая ненужные подозрения у майора Сиверли. Поэтому он прошел две мили от паба Беккета до имения Сиверли, декламируя латинскую поэзию, как средство сохранить душевное равновесие до предстоящей встречи.

Он обдумал все возможные варианты развития событий. После того, как стратегия и тактика боя решены, нужно освободить свой разум, пока не выйдешь на поле боя и не увидишь, что к чему. Попытки вести сражения в голове, бессмысленны и не дадут ничего, кроме истощения нервов и растраты жизненных сил.

Грей плотно позавтракал черным пудингом с маслом, яйцами и поджаренным хлебом, запив все это превосходным пивом мистера Беккета. Подкрепив таким образом свое тело, одетое в приличествующий джентльмену добротный шерстяной костюм, дополненный гетрами (чтобы уберечь свои лилльские чулки от грязи), с несколькими документами, тщательно рассортированными по карманам, он был вооружен и готов.