Минни рассмеялась:

— Не удивительно, что он так понравился Хэлу.

— Неужели? — Спросил Грей, неожиданно обрадованный этим открытием.

— О, да. — Заверила она Грея. — Он сам был этому удивлен. Я так же думаю, что он испытывает некоторое чувство вины, — добавила она задумчиво. — За то, что использует его.

— Я тоже.

Она с нежностью улыбнулась ему.

— Да. Мистеру Фрейзеру повезло иметь такого друга, как вы, Джон.

— Сомневаюсь, что он признает свою удачу, — сухо ответил Грей.

— Не стоит беспокоиться о нем, Джон. Хэл не позволит, чтобы ему причинили вред.

— Нет, конечно, нет. — Тем не менее, чувство беспокойства в затылке не проходило.

— Если ваше предприятие окажется успешным, я уверена, Хэл добьется его помилования. Он станет свободным человеком. Он сможет вернуться домой.

Грей внезапно почувствовал легкое удушье, словно его камердинер, Том Берд, слишком туго завязал ему галстук.

— Да, но почему вы интересовались надежностью Фрейзера?

Она пожала плечами.

— О, Хэл показал мне перевод мистером Фрейзером того стихотворения на гэльском. Я только задалась вопросом, насколько он верен.

— У вас есть основания полагать, что это не так? — С любопытством спросил он? — Почему бы нет?

— Особых причин нет. — Она прикусила нижнюю губу, задумчиво глядя перед собой. — Я не говорю на гэльским, но знаю несколько слов. Хэл рассказывал вам о моем отце?

— Немного, — сказал Грей и улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ.

— Ну, что ж. Мне приходилось видеть якобитские документы, по большей части на французском и на латыни, меньше на английском и совсем редко на гэльском. Но все они имели некоторую общую особенность, одно случайное упоминание, которое давало получателю понять, что они держат в руках не просто заказ на вино или список товаров на складе. Таким кодовым словом нередко была «белая роза». Роза Стюартов, понимаете?

— Да. — Головокружение длилось всего мгновение, но он увидел ясно, так ясно, словно этот человек вырос из земли у его ног — лицо человека, которого он застрелил на куллоденском болоте, черные глаза под белой кокардой в угасающем свете дня.

Минни не обратила внимания на его безучастность и продолжала говорить.

— В документе Хэла были слова «róisíní Bhan».[9] Это не вполне то же самое, но очень похоже на «белую розу» по-гэльски. А мистер Фрейзер поставил в переводе просто «розу», не указав «белая». Конечно, если это слово там есть, — добавила она. — Хотя, может быть, ирландский достаточно отличается от гэльского, и никакой «белой розы» там нет.

Они повернулись, словно по сигналу, и пошли в сторону дома. Грей пытался успокоить стук своего сердца. Ему было ясно, что она имеет ввиду. В стихотворении о Дикой охоте может быть закодирован какой-то якобитский документ. И, может быть, Фрейзер намеренно пытается скрыть этот факт, чтобы защитить друзей, связанных с Делом Стюартов. Если это так, возникало два вопроса, и оба подозрительные.

А именно: участвовал ли Сиверли в якобитском движении, и… что еще мог делать Джейми Фрейзер вне дома?

— Есть один способ выяснить, — сказал Грей. — Я спрошу его. Осторожно.

Лед между Греем и Джеймсом Фрейзером был сломан, но Грей чувствовал, что они еще далеки от возобновления нормальных отношений. Он не забыл разговора на конюшне Хелуотера, и, будь он проклят, Фрейзер тоже помнил о нем. Правда, в Ирландии, находясь в тесном обществе друг друга, они будут вынуждены игнорировать прошлое ради совместной работы, отложив этот вопрос до времени.

Тем не менее, он остро ощущал присутствие Фрейзера в доме. Впрочем, как каждые его житель. Половина слуг боялись его, остальные просто не понимали, как к нему относиться. Хэл был вежлив, осторожно соблюдая все формальности; Грею порой казалось, что Хэл сомневается в правильности своего решения относительно Фрейзера, он мрачно улыбался при этой мысли. Минни, казалось, была единственным членом семьи, способным общаться с ним без чувства неловкости.

Том Берд, имея беспокойный опыт работы с Фрейзером в Хелуотере, был в ужасе от огромного шотландца, хотя Грей считал, что проблема Тома больше обусловлена чувствительностью к классовым различиям, чем личными проблемами общения.

Тем не менее, когда Тому сообщили, что он будет заниматься гардеробом Фрейзера в дополнение к службе у Грея, он мужественно взялся за дело и весьма способствовал в составлении списка для портного. Он был страстным фанатиком мужской одежды и продемонстрировал большой пыл при обсуждении жилетов и рубашек мистера Фрейзера.

К удивлению Грея, Том Берд находился в гостиной, когда он утром спустился вниз. Камердинер высунул голову в холл, чтобы приветствовать хозяина.

— Доставили новую одежду капитана, милорд! Не желаете посмотреть?

Грей вошел в гостиную, Том повернулся к нему сияющим лицом. Вся мебель была занята кисейными коконами, напоминающими египетские мумии. Том развернул одну из них и выложил пальто бутылочного цвета с позолоченными пуговицами, любовно расправив его полы по спинке дивана.

— На фортепиано лежат рубашки, — сообщил он Грею. — Я не стал относить их наверх, на случай, если капитан еще спит.

Грей выглянул в окно, солнце указывало, что уже, по крайней мере, 8 часов. Предположение, что Фрейзер в это время может лежать в постели, было смехотворным; он сомневался, что этот человек пропустил хоть один рассвет в своей жизни или, во всяком случае, в последние пятнадцать лет. Но замечание Тома указывало, что шотландец или не присутствовал на завтраке или получил его в постель на подносе. Может быть, он болен?

Нет, он не заболел. Звук открываемой парадной двери дал Грею время выйти в холл, чтобы встретить Фрейзера, румяного от свежего утреннего воздуха.

— Мистер Фрейзер, — окликнул он, и Фрейзер повернулся, удивленный, но не смущенный. Он вошел в гостиную, привычно наклонившись под притолокой. Одна бровь была вопросительно приподнята, но на его лице не было ни малейших признаков беспокойства или того непроницаемого выражения, которое скрывало страх, гнев или расчет.

Он был на прогулке, но ни с кем не встречался, подумал Грей и немного устыдился своих мыслей. Кого, в конце концов, он мог знать в Лондоне?

— Вот, — улыбаясь, сказал Грей и махнул рукой в сторону кисейных мешков. Том развернул костюм пурпурно-коричневого цвета и расправлял лацканы.

— Не могли бы вы взглянуть на это, сэр? — Том был так доволен одеждой, что на секунду преодолел свою боязнь. — Я никогда в жизни не видел такого цвета, но он вам очень пойдет.

К удивлению Грея Фрейзер улыбнулся в ответ почти застенчиво.

— Я видел его раньше, — сказал он и протянул руку, чтобы погладить ткань, — во Франции. Там этот красновато-коричневый цвет называли пюсовый,[10] у герцога Орлеанского был костюм такого цвета. И этот ему бы тоже понравился.

Глаза Тома округлились. Он быстро взглянул на Грея — известно ли его хозяину, что его пленник якшается с французскими принцами? — потом снова на Фрейзера.

— Пеусовый? — повторил он, прислушиваясь к звучанию слова. — Цвет… а что такое пеус?

Фрейзер коротко рассмеялся, и Грей почувствовал внезапную вспышку удовольствия от этого звука.

— Блоха, — ответил Фрейзер Тому. — Полное название звучит как «цвет блошиного животика», но это чересчур даже для французов.

Том одним глазом покосился на пальто, вероятно пытаясь сравнить его со всеми знакомыми блохами.

— Может быть, стоит называть его пью-селл? Для благозвучия.

Рот Фрейзера дернулся, и его глаза обратились к Грею.

— Pucelle?[11] — у него было отличное произношение. — Я, э-э-э, не думаю, что джентльмены это оценят, хотя могу и ошибаться.

Грей чувствовал, что его ребра уже трещат от желания расхохотаться, но ему удалось ответить спокойно: