Так простота и отзывчивость наркома просвещения, Анатолия Васильевича Луначарского, помогли мне выполнить трудное поручение товарищей. А. Е. Мордвинова член Союза худ[ожников] СССР с 1934 г. 03. 1978. О. В. Покровский [648] Тревогой и пламенем (Воспоминания о П. Н. Филонове)[649] «Блажен, кто посетил сей мир В его минуты роковые». Встреча с мастером Из дальней дали тысячелетий дошла до нас древняя легенда о живописце. Он жил в годы войн, годы смертей. Его глаза видели багровый огонь пожаров, темный дым, трупы детей и женщин на площадях поверженных городов. Он писал огонь, черную боль и кровь. И никто не знал, почему так мрачно пламенеет пурпур его картин. Художник жил долго и был славен. Когда он умер, все друзья и враги, все почитатели и завистники пришли к нему к мертвому, желая понять тайну пурпура. Но ничего не увидели, кроме кипарисовых и пальмовых досок, грубых кистей. Обратили тогда свои взоры пришедшие на мертвое тело художника и увидели, что из замолкшего навсегда сердца льется пламенеющая черным огнем страдания кровь и падает на кисти. Поняли тогда все, какой краской писались эти картины. Мы помним Филонова. Мы учились у него, мы посещали его школу — «Школу аналитического искусства». В блокадную, морозную, страшную зиму 1941 года художник умер смертью гражданина и патриота. Студеной ночью дежурил он на крыше пустующего, промерзающего дома, где до осады жили литераторы и художники и где остались рукописи и картины погибших. Простудился. Воспаление легких, усугубленное чудовищными лишениями зимы блокадной, сделало свое дело. Превозмогая болезнь, не веря в наступающую смерть, Филонов неуклонно поднимался на пост, который он считал своим. Несмотря ни на что художник был верен своему городу до самого своего смертного часа. Когда прозвучал отбой воздушной тревоги, он спустился вниз по обледенелой лестнице к себе, лег. Филонов умер через полчаса после отражения воздушного удара врага. Дом на набережной реки Карповки, 17а, сохранился до наших дней, на его фасаде — мемориальная доска, говорящая, что здесь жил писатель Чапыгин[651]. Треть века прошла со дня гибели Филонова, целая историческая эпоха отделяет нас от этого, теперь уже далекого времени. Но, вопреки годам, тревожны и тревожащи сумрачные видения жестокого мира, запечатленные на его полотнах. Замечательный поэт нашего времени Андрей Вознесенский в стихотворении «Зарёв о Филонове», посвященном художнику, говорит: …дай мне высшую меру, [комиссар] Филонов! Высшую меру жизни, высшую меру голоса, высокую, как над жижей, речь вечевого колокола [652]. Интуиция большого поэта дала Вознесенскому осознание главного в художнике, его умение мерить людей самой высокой мерой и веру в них. Эти стихотворные строки, быть может, самые проникновенные из того, что написано о нашем руководителе. И мы, любившие и помнящие Павла Николаевича Филонова, благодарны поэту, понявшему гражданственность, всегда отличавшую живописца. Трудно по каплям, по крупицам собирать то, что осталось в людской памяти о необычайной личности художника. В русской и мировой живописи — он один и неповторим. Даже демонизм Босха и Брейгеля, даже жуткие маски Энсора[653], предвосхитившего экспрессионизм, увидевшего под личинами святости лики демона, бледнеют перед сумрачным величием образов Филонова. Творческий подвиг, творческий поиск Филонова требует от нас мужества; властно, грубо ставит он нас перед грозной загадочностью опасного мира, перед лицом тайны нас для нас самих. Углубляя задачи, усложняя и усложняя язык своей образной системы, анализировал он бытие. Филонов видел трагедию как трагедию и гибель как гибель.
И не отводил глаз от беды. Ни в какие течения он не вписывается, кроме созданной им самим в первые годы революции «Филоновской школы». Что влечет нас к тайне его творчества? В силу чего в XX веке так усложнились приемы художественного самовыражения? В чем причина того, что искусство стало экспериментом над формой, над самим собой, над представлениями о мире? Почему поток сознания, поток ассоциаций в их зримом выражении и взаимосвязях, стал темой живописи? Одна из загадок творчества Филонова — всеобщее, внезапно вспыхнувшее внимание к его наследию. Почему, после стольких лет замалчивания и молчания, наша тревога, наше осознание мира как опасности и тайны сделали давно погибшего живописца — современником, выразителем нашей смятенности? Все, с кем начинал он свой путь, уже в прошлом, уже история. И лишь сумрачные пророчества, грозные лики неведомого, вызванные его кистью из мрака неосознанного, волнующи и загадочны. Какие стремления найти себя в разорванном перенапряженном (мире. — Л.П.) делают его создания шифрами тайны? Надвигается на нас, обступает нас жуткий, грозный мир, мир Филонова. Только в последние годы, только теперь стали мы его современниками. В конце 20-х годов, это было давно, когда я впервые услышал имя Филонова, я еще ничего не знал о его произведениях. По городу ходили о нем слухи. Говорили, что старый мастер принимает своих посетителей в нетопленой, заиндевелой мастерской в пальто, которое носил в самый лютый мороз, окруженный мрачным, странным миром своих картин. Говорили, что художник питается одним черным хлебом. Говорили, что не принимает никаких заказов, храня суровую независимость. Тогда же я увидел в Русском музее выставку, одну из последних, где были выставлены художники «левого» направления[654]. «Левое» искусство еще считалось политически левым. Для меня, тогдашнего, многое было новым, непривычным. Был «Черный квадрат» К. Малевича, было многое, чего я не помню, но мне врезался в память «Человек, победивший город»[655] Филонова. Худое, волевое лицо на фоне городского пейзажа. Были другие его картины, где фигуры были вписаны одна в другую, и морды лошадей смотрели на зрителей скорбными человеческими глазами. Я впервые увидел тогда эту удивительную, ни на что прежде не похожую живопись. Но «Человек, победивший город» запомнился мне навсегда. Читая Велимира Хлебникова, я встречал строки, посвященные другу-художнику, не названному по имени[656]. В примечаниях было сказано, что речь идет о Филонове. Эти небольшие отрывки рисовали романтический образ. Много позднее, уже в университете, я прослушал курс лекций профессора Иоффе по всеобщей истории изобразительного искусства[657]. В заключительной части своего курса лектор коснулся живописи XIX — начала XX века. Он показывал диапозитивы с картин Мунка[658], Кубина[659], Дикса[660], «Древний ужас» Бакста[661] и, наконец, «Пир королей» Филонова. Мне трудно сказать через столько лет, чем поразил меня мрачный пафос картины. Диапозитив был черно-белый. Слов лектора я почти не помню, но помню труднообъяснимое волнение от впервые увиденного зловещего «Пира королей». От картины веяло безнадежностью. С уже определившимся интересом к этой обличительной картине я обратился к книге Иоффе «Синтетическая история искусств». Филонову была посвящена глава в разделе «Экспрессионизм и сюрреализм, технический функционализм». Его живопись сопоставлялась с музыкой Шёнберга и поздней прозой Леонида Андреева. В известной монографии Яна Кржижа «Филонов», изданной в наши дни, это исследование Иоффе названо одним из важнейших, написанных о художнике при жизни. Все то, что я знал о Филонове в те годы, было загадочным. Казалось странным, что это наш современник. Он рисовался воображению как человек совсем другой эпохи. Но он был нашим современником. Он жил и творил в нашем городе, он погиб за наш город, защищая его так, как мог. вернуться Покровский Олег Викторович (1919–1999), художник, искусствовед, мемуарист. Учился в ИЖСА на факультете теории и истории искусств (конец 1930-х), одновременно занимался в мастерской П. Н. Филонова. Участник Великой Отечественной войны, автор воспоминаний о Р. Ч. Мандельштаме, П. Н. Филонове, распространявшихся в самиздате. вернуться В 1963 году О. В. Покровский написал первый краткий вариант «Воспоминаний о П. Н. Филонове». Машинописный экземпляр: РГАЛИ. Ф. 2348. Оп. 1. Ед. хр. 45а. В 1973 году был написан более подробный очерк, машинописные авторизованные экземпляры: РГАЛИ.Ф. 2348. Оп. 1. Ед. хр. 45 б; ОР ГТГ. Ф. 151. Ед. хр. 39; ОР ГРМ. Ф. 100. Ед. хр. 385. Опубликован в сокращении в 1989 году. См.: Покровский О. В. Высшая мера жизни // Белые ночи: Очерки, зарисовки, воспоминания, документы. Л., 1989. С. 496–510. Фрагменты включены в издание: Филонов. Художник. Исследователь. Учитель. В 2 т. М., 2006. Т. 2. С. 261–269. В настоящее издание включен текст 1973 года с небольшими сокращениями, отмеченными отточиями. Орфография и синтаксис приведены в соответствие с современными нормами. По возможности уточнены цитируемые автором фрагменты литературных произведений, квадратными скобками отмечены восстановленные строки. вернуться О. В. Покровский цитирует строки первой редакции стихотворения Ф. И. Тютчева «Цицерон». Известен и его второй вариант: «Счастлив, кто посетил сей мир / В его минуты роковые!» См.: Тютчев Ф. И. Стихотворения. Письма. Воспоминания современников. М., 1988. С. 43. вернуться Кроме П. Н. Филонова и А. П. Чапыгина на набережной р. Карповки в доме № 17а (ныне улица Литераторов, № 19), жили и другие известные художники и писатели. Об этом доме поэт Г. Н. Петников писал Д. И. Митрохину: «Мне было так приятно читать Ваши строки о нашей Карповке, о Доме литераторов: я как будто с Вами прошел вместе по этим деревянным мостам, выйдя направо, маленькая литературная улица, налево — мост, а там недалеко и Новая деревня — к морю. Или путь к Ботаническому саду: чудесные места. <…> Вы, конечно, помните наш огромный двор на две улицы, и на Песочную, и на Литераторов, двор, где жил Михаил Васильевич Матюшин, „Журавль“ (издательство Матюшина. — Л.П.), „Небесные верблюжата“ — все это как чистый осенний сон». («Небесные верблюжата», сборник стихов Е. Г. Гуро, выпущенный посмертно; «Осенний сон» — название ее пьесы. — Л.П.) <…> Деревья <…> были в нашем дворе на Петроградской стороне старые, высокие; а потом — огороды. Мой милый сосед Борис Владимирович Эндер (прекрасный художник), а напротив, визави — Павел Николаевич Филонов. Внизу — Чапа, Алексей Павлович Чапыгин, старинный приятель, читавший по главкам «Разина Степана» (помню, как в летние, то ли поздневесенние дни мы были с Хлебниковым в гостях). См.: Петников Г. Н. Письмо Д. И. Митрохину от 13 марта 1964 года. Старый Крым // Книга о Митрохине: Статьи, письма, воспоминания. Л., 1986. С. 263–264. Подробнее о Доме литераторов см.: наст. изд., Глебова Е. Н. Воспоминания о брате. вернуться См.: наст. изд., Глебова Е. Н. Указ. соч. вернуться Энсор Джеймс (1860–1919), бельгийский художник, англичанин по происхождению. Один из предшественников экспрессионизма. Тема «маски», скрывающей бессмысленность и отчуждение жизни, появляется в творчестве Энсора с 1883 года, когда он пришел к мнению, что «маска дает свежесть тонов, сверхострую выразительность, пышный декор, неожиданные широкие жесты, хаотичность движений, изысканную неугомонность». Цит. по изд.: Энциклопедический словарь живописи. Западная живопись от средних веков до наших дней. М., 1997. С. 1121–1122. Чтобы усилить атмосферу ирреальности, рядом с масками художник часто изображал скелеты, разнообразных монстров. вернуться Предположительно речь идет о ленинградском варианте выставки «Художники РСФСР за XV лет», на которой было представлено более 80 работ П. Н. Филонова. См.: наст. изд., Глебова Е. Н. Воспоминания о брате. вернуться П. Н. Филонов. «Победитель города». 1914–1915. Бумага, акварель, чернила коричневые, тушь, перо, кисть, карандаш. 42,1 × 34,2. ГРМ. Акварель помещена на обложку издания: Глебов-Путиловский Н. Н. Дом здоровья. Рассказ эмигранта. Л., 1930. вернуться Очевидно, автор имеет в виду строки из сверх-повести В. Хлебникова «Ка», по свидетельству ученых, посвященные Филонову: «Я встретил одного художника и спросил, пойдет ли он на войну? Он ответил: „Я тоже веду войну, только не за пространство, а за время. <…>“ Он всегда писал людей с одним глазом. Я смотрел в его вишневые глаза и бледные скулы». См.: Хлебников В. В. Творения. М., 1986. С. 525. вернуться В мае 1933 года И. И. Иоффе, работавший над книгой «Синтетическая история искусств: Введение в историю художественного мышления», посетил П. Н. Филонова. Художник дал согласие на этот визит, так как «Иоффе определенно положительно» относился к его работам, а на несостоявшейся выставке Филонова в ГРМ «с группою своих учеников осматривал <…> работы и признавал их настоящими пролетарскими и исключительными по идеологии и мастерству». См.: Филонов П. Н. Дневники. С. 202. Посещение состоялось 7 мая, Филонов был разочарован его итогами, записав в дневнике: «Иоффе слушал и молчал. Объясняя ему, по его просьбе, нашу идеологию и показывая вещи, я еще раз понял, <…> что ни с каким искусствоведом разговора заводить не надо и пояснений не давать». То же. С. 203. Возможно, причиной разочарования художника стало то, что автор книги рассматривал его творчество в контексте экспрессионизма, а в литературе связал с Л. Н. Андреевым. См.: Иоффе И. И. Синтетическая история искусств: Введение в историю художественного мышления. Л., 1933. С. 461–484. Однако, экземпляр книги Иоффе был в библиотеке Филонова, и он не без гордости подчеркивал, что автор поставил его имя в один ряд с прославленными мастерами прошлого, тем самым утвердив его «прочное, неоспоримое положение» в истории искусства. См.: Филонов П. Н. Указ. соч. С. 351. вернуться Мунк Эдвард (1863–1944), норвежский художник, рисовальщик, гравер. Один из предвестников экспрессионизма в искусстве. Посвятил цикл из 22 картин «Фриз жизни» темам рождения, расцвета, гибели любви и экзистенциальной тоски. Творчество Мунка, духовно близкое искусству В. Ван Гога, оказало влияние на развитие живописи в Германии, Австрии, Чехии. вернуться Кубин Альфред (1877–1959), австрийский живописец, рисовальщик, иллюстратор; писатель. Был знаком с Ф. Кафкой. Изучал творчество И. Босха и П. Брейгеля. Вначале был близок символизму, постепенно перешел к экспрессионистической поэтике. Автор циклов: «Семь смертных грехов»,1915; «Дикие звери», 1920; «Пляска смерти», 1925, 1947; «Демоны и призраки», 1926. вернуться Дикс Отто (1891–1969), немецкий живописец и график. Первую мировую войну провел в окопах. Тему войны соединял с критикой современного общества («Окоп», 1920–1923; цикл из 50 гравюр «Война», 1923–1924). Лидер группы «Новая вещественность» (1925–1930). В пластическом языке его полотен проявилось влияние экспрессионизма. вернуться Л. С. Бакст. «Античный ужас (Terror Antiquus)». 1908. Холст, масло. 250 × 270. ГРМ. |
