На пути проѣхали чрезъ большое мѣстечко Пангадъ,[177] съ весьма оживленнымъ крытымъ базаромъ. Немного въ сторонѣ отъ дороги, среди садовъ, возвышается въ томъ же мѣстечкѣ красная кирпичная мечеть, увѣнчанная большимъ куполомъ, а рядомъ съ ней стоитъ высокій минаретъ оригинальной формы, нѣсколько въ родѣ извѣстной башни Сераскиріата въ Стамбулѣ. По наружнымъ карнизамъ и поясамъ этой мечети и минарета идутъ крупные рельефные узоры «городками», составленные изъ красныхъ же кирпичныхъ плитокъ. Въ общемъ пейзажъ довольно красивъ и оригиналенъ.

На ночлегъ прибыли въ шестомъ часу вечера въ большое базарное мѣстечко Бустанъ, въ трехъ ташахъ пути отъ Куюкъ-Мазара. Въ этотъ день проѣхали мы съ небольшимъ семь ташей (49 верстъ) и все по густо и широко заселенной мѣстности. Дорога все время идетъ людными селеніями и большими садами, гдѣ нерѣдко очень съуживается и пересѣкается арыками, чрезъ которые, впрочемъ, большею частію устроены жердяные мостики, покрытые хворостомъ, камышемъ и землей. На завтра до города Керлине остается четыре таша.

Бустанъ славится у бухарцевъ своими искусными плясунами батчами; поэтому сопровождавшіе насъ пристава не упустили, конечно, удобнаго случая задать себѣ «баземъ», подъ благовиднымъ предлогомъ доставить развлеченіе посольству. Словомъ баземъ или базимъ обозначается здѣсь либо вообще кутежъ, либо праздничное удовольствіе, развлеченіе, вечернее собраніе въ дружеской компаніи, сопровождаемое угощеніями, пѣніемъ и плясками батчей. Пристава, при содѣйствіи мѣстнаго начальства и почетныхъ лицъ, устроили это вечеромъ въ большой цвѣтной палаткѣ, растянутой на выходившей во дворъ террасѣ, для того, чтобы сдѣлать предстоящій праздникъ недоступнымъ толпѣ постороннихъ зрителей, такъ какъ иначе это былъ бы уже не баземъ, а томаша, публичное зрѣлище. Волей-неволей пришлось сидѣть и глядѣть, потому что пристава принялись увѣрять, будто мѣстные акъ-саяки[178] устраиваютъ баземъ именно ради посольства, желая этимъ оказать намъ свое любезное вниманіе и гостепріимный почетъ, а потому-де еслибы мы отказались отъ зрѣлища, то этимъ нанесли бы инъ большую обиду. Палатка внутри была освѣщена нѣсколькими фонарями, да кромѣ того пять-шесть челядинцевъ держали въ рукахъ пучки зажженныхъ сальныхъ свѣчъ, каждая по крайней мѣрѣ вершокъ въ діаметрѣ.

Когда мы вышли на террасу, тамъ собрались уже всѣ мѣстные акъ-саяки, въ числѣ около десяти или двѣнадцати человѣкъ, въ нарядныхъ мѣховыхъ халатахъ (пустунъ), крытыхъ либо тонкимъ сукномъ, либо яркоцвѣтными шелковыми матеріями. На болѣе важныхъ и зажиточныхъ было надѣто даже по нѣскольку халатовъ, а потомъ уже поверхъ всего — пустунъ. Въ дальнемъ углу семь батчей сидѣли отдѣльно отъ остальной публики, спиной къ зрителямъ, собравшись въ свой особый кружокъ, и занимались чаепитіемъ, ни на кого не обращая ни малѣйшаго внимавія.

Мѣстный амлякдаръ, рейсъ, акъ-сакалы и акъ-саяки встали намъ навстрѣчу, и каждый, бормоча какое-то привѣтствіе, сначала протягивалъ намъ руку, а потомъ сейчасъ же съ поклономъ проводилъ обѣими ладонями по своимъ щекамъ и бородѣ въ знакъ почтенія. Пришлось совершить всѣмъ поочередно дружеское рукопожатіе, и затѣмъ насъ пригласили сѣсть на путешествующіе съ нами кресла и стулья, разставленные въ рядъ въ глубинѣ палатки.

Подали чай и достарханныя угощенія: яичные бѣлки, взбитые съ мелкимъ сахаромъ, халву изъ кунджутнаго сѣмени, мучнисто-хрупкія сахарныя колечки (парварда), обсахаренныя фисташки (руста) и фисташки каленыя, мелкіе шарики, называемые богарсакъ — нѣчто въ родѣ пышекъ величиной съ горошину, и россійскіе леденцы съ билетиками: «Мила ты мнѣ, мила вѣкъ будешь и была» и т. п.

Вначалѣ все шло очень чинно и даже натянуто, какъ требуютъ того условія мѣстнаго этикета. Всѣ хранили самый серіозный видъ и больше все помалчивали или перекидывались сосѣдъ съ сосѣдомъ словомъ, другимъ, тише чѣмъ вполголоса. Наши амфитріоны съ важностью усѣлись на коврѣ vis-a-vis одинъ по правую, другой по лѣвую руку отъ нашихъ стульевъ, а поpади ихъ у стѣнъ стали челядинцы съ пучками горящихъ, свѣчъ, отъ которыхъ, благодаря оплывающему салу, не мало страдали не только ковры, но и спины иныхъ нарядныхъ халатовъ. Впрочемъ, это такая мелочь, на которую порядочный человѣкъ не долженъ здѣсь обращать никакого вниманія, а то, пожалуй, другіе могутъ подумать, что ему какого нибудь халата жалко!

Но вотъ, съ низкими поклонами вошли одинъ за другимъ четыре бубенщика (дангарачи) и усѣлись на коврикѣ всѣ рядомъ, впереди кучки батчей. Предъ ними тотчасъ же поставили плоскую круглую жаровню съ раскаленными угольями, и дангарачи поочередно подержали и расправили надъ горячимъ паромъ свои бубны для большей звучности. Ихъ баши (старшій) медленными ударами пальцевъ о бубенъ далъ знать, что музыка готова къ дѣйствію. Но батчи, повидимому, пропустили это мимо ушей и продолжали заниматься своими собственными разговорами и угощеніями.

Тогда одинъ изъ нашихъ акъ-саяковъ, не вставая съ мѣста, обратился къ нимъ съ любезною просьбой — нельзя ли, молъ, приступить къ началу. Но тѣ только на минутку повернули къ нему головы и сейчасъ же смѣшливо отвернулись съ лукаво-капризными минами. Они видимо насчетъ акъ-саяка перекидывались между собою какими-то критическими замѣчаніями и подсмѣивались надъ нимъ. Тотъ еще деликатнѣе повторилъ свою просьбу, дескать, уши и глаза наши алчутъ насладиться прелестями вашего благороднаго искусства, — но на сей разъ со стороны батчей это не вызвало даже и мимолетнаго вниманія. Видя, что просьба. одного не дѣйствуетъ, стали просить уже нѣсколько акъ-саяковъ, и просить усиленно, даже умиленно; но результатъ былъ столь же безуспѣшенъ. Дангарачи-баши между тѣмъ время отъ времени медлительно похлопывалъ пальцами о бубенъ. Тогда двое изъ нашихъ амфитріоновъ нарочно отправились въ уголъ къ батчамъ и очень почтительно открыли съ ними заискивающіе переговоры. Мальчишки очевидно ломались, желая, чтобы ихъ упрашивали больше и усерднѣе, и наконецъ добились-таки своего. Вѣроятно оно такъ нужно, такъ слѣдуетъ по этикету. Здѣсь вѣдь на все этикетъ.

Батчи поднялись со своихъ мѣстъ и вышли на середину террасы, сопровождаемые взрывомъ радостно торжествующихъ кликовъ и возгласовъ, даже какимъ-то восторженнымъ рычаніемъ и мычаніемъ своихъ ретивыхъ поклонниковъ.

— Э-э-эІ.. Якши!.. бай-бай якши!.. Куллукъ!.. Рахметъ куллукъ, таксыри![179] — неслись со всѣхъ сторонъ разнообразныя восклицанія и воздушные поцѣлуи.

Изъ сегодняшнихъ наблюденій надъ пріемами батчей, по сравненію ихъ съ прежде видѣнными, я вывелъ заключеніе, что они всегда руководятся болѣе или менѣе общими и единообразными правилами. Такъ, обыкновенно начинается съ того, что, выступивъ предъ зрителей, они всегда становятся въ рядъ нечетнымъ числомъ, то есть по три, по пяти или по семи. Болѣе искусный танцоръ или запѣвало всегда въ серединѣ. Ординарный костюмъ — легкій ситцевый халатикъ, непремѣнно краснаго цвѣта съ какими нибудь разводами и красный большой поясъ; на головѣ парчевая съ золотомъ или серебромъ тюбетейка, изъ-подъ которой падаютъ на плечи длинныя кудри; передняя же половина темени плотно выстрижена или выбрита. О женскихъ костюмахъ не говорю, такъ какъ тутъ уже нѣтъ извѣстной условности и допускается болѣе фантазіи, роскоши и разнообразія; но надо замѣтить, что бухарцы вообще предпочитаютъ и ставятъ гораздо выше пляску въ мужскомъ костюмѣ, чѣмъ въ женскомъ. Танцуютъ всегда босикомъ, подъ аккомпаннментъ бубенъ и собственнаго пѣнія. Начинается всегда съ хороваго величанія присутствующихъ, гдѣ каждому поется соотвѣтственный комплиментъ и похвала красотѣ или достоинствамъ. Затѣмъ идетъ обыкновенная пляска, то есть медленное движеніе гуськомъ по кругу съ откинутою нѣсколько назадъ и въ сторону головой, съ легкими пригибаньями колѣнъ и плавнымъ выносомъ рукъ, то правой, то лѣвой, чтб похоже какъ бы на повелительные жесты. При этомъ всѣ зрители, сидя на пяткахъ, бьютъ тактъ въ ладоши и мѣрно поводятъ въ стороны головами. Танцоры нѣсколько'разъ мѣняютъ свое направленіе по кругу, берутъ направо назадъ и налѣво назадъ, принимаютъ въ ту или другую сторону, отступаютъ отъ зрителей пятясь затылкомъ и снова наступаютъ на нихъ всею шеренгой. Затѣмъ тактъ учащается, движенія плясуновъ становятся живѣе, рѣзче, порывистѣе и наконецъ переходятъ въ быстрое круженіе волчками, иногда въ присядку, подъ акоманииментъ усиленной дроби на бубнахъ. Послѣ этого вновь начинается пѣніе, иногда хоромъ, иногда соло, или дуэтомъ въ унисонъ и съ перекликами, въ которыхъ принимаютъ участіе и дангарачи. Потом опять плавныя движенія руками, станомъ и бедрами, опять прогулка гуськомъ по кругу и такъ далѣе до новаго бѣшенаго аллегро и волчкообразнаго круженія. Такъ повторяе нѣсколько разъ, вѣроятно до извѣстнаго условнаго количества однихъ и тѣхъ же пріемовъ, послѣ чего первое дѣйствiе, или такъ-называемая «катта-уинъ»[180] кончается. То гда челядинцы простилаютъ предъ зрителями на коврѣ полотенца и ставятъ на нихъ блюда съ дымящимся палау и чашки съ кумысомъ и бузой.[181] Во время этого угощенія батчи пользуются нѣкоторымъ отдыхомъ, но не всѣ, а поочередно, такъ одинъ или двое задаютъ во время закуски концерт и распѣваютъ разные нѣжные романсы и мадригалы. Мнѣ удалось добыть здѣсь нѣсколько такихъ, и чтобы дать чиателю нѣкоторое понятіе о томъ, чтйо это такое, я предлагаю ихъ въ переводѣ.