Къ одному изъ выходовъ этого чаръ-су примыкаетъ сѣдельный рядъ со всѣми принадлежностями конскаго снаряженія, а его продолженіемъ является рядъ желѣзный, гдѣ я накупилъ для своей оружейной коллекціи нѣсколько старинныхъ ай-балтовъ (сѣкирокъ) съ гравюрами и серебряною насѣчкой, нѣсколько бронзовыхъ батиковъ (кистеней) и курбашей.[133] Затѣмъ мы посѣтили оба тима Абдуллахъ-хана. Подъ высокою ротондой перваго, построеннаго въ 990 (1582) году продаютъ шелковыя матеріи, адрясы, шаипы, бикасабы, ка-наусы, бархатъ, парчу, сукна и шали, а во второмъ — коленкоръ, кисею, алачу и вообще бумажныя и шерстяныя ткани. Въ обоихъ тимахъ сталкиваются произведенія фабрикъ русскихъ, самаркандскихъ, кокандскихъ, бухарскихъ и индійскихъ. Издѣлія послѣднихъ носятъ общее названіе кабули, то есть кабульскихъ, хотя нерѣдко онѣ Кабула, какъ говорится, и въ глаза не видали, а попали сюда чрезъ Гератъ изъ англійскихъ складовъ.

Въ трехъ тимахъ Танинга идетъ торговля шелкомъ въ лоткахъ, сырцовымъ и крашенымъ. Колера отличаются своею чистотой и яркостью и притомъ они довольно разнообразны.

Эта послѣдняя торговля сосредоточена преимущественно въ рукахъ мѣстныхъ евреевъ.

Въ тимѣ Дараи продаются мужскіе и женскіе ичиги — иначе называемые масы, предпочтительно зеленаго цвѣта, изъ мягкаго шагреневаго сафьяна, съ тисненными узорами, безъ каблуковъ и на мягкой подошвѣ. Тутъ же можно найти и калоши (кауши) и высокіе сапоги, тоже зеленые и тоже изъ шагреневой, но только толстой и грубой конской кожи, извѣстной подъ названіемъ сауръ; послѣдніе бываютъ съ загнутыми вверхъ острыми носками, на концѣ которыхъ болтается небольшой ремешекъ, и нерѣдко съ остроконечными рогообразными каблуками почти двухвершковой длины, имѣющими легкій эагибъ внутрь, къ подошвѣ. Въ этой оригинальной обуви безъ особенной снаровки не только ходить, но и долго стоять на мѣстѣ невозможно, не рискуя каждую секунду потерять равновѣсіе и шлепнуться на землю. Тѣмъ не менѣе она въ большой модѣ въ особенности между кочевыми узбеками, которые находятъ, что для верховой ѣзды ничего лучше не придумать.

Спеціально оружейнаго базара, къ которому я такъ стремился. здѣсь не оказалось: существуетъ только не болѣе трехъ-четырехъ лавочекъ, разбросанныхъ по разнымъ мѣстамъ, гдѣ можно найти кое-какой оружейный хламъ, между которымъ иногда случайно попадается вещь достойная вниманія. Все, что можно было прикупить тамъ для пополненія моей азіятской оружейной коллекціи, я конечно купилъ, но этого всего оказалось очень немного: три бунчука, два фитильные карабина, одна кольчуга со стальнымъ шишакомъ, старый щитъ съ серебряными буклями, сдѣланный изъ твердой толстой кожи, и древнія стальныя досчатыя латы, орнаментированныя по бордюрамъ арабесками очень тонкой работы, пройденными гравюрой и золотою насѣчкой, — да вотъ и все. Лучшія вещи находятся не въ лавкахъ, а въ частнымъ рукахъ, и нѣкоторыя изъ нихъ, какъ напримѣръ нѣсколько хорасанскихъ и гиссарскихъ клинковъ да два древніе шлема были потомъ принесены ко мнѣ на домъ при посредствѣ мѣстныхъ комиссіонеровъ, и послѣ продолжительнаго торга наконецъ куплены мною. Но они вообще не дешевы, въ особенности старые хорасаны, и бухарцы знаютъ имъ цѣну.

Въ заключеніе нашей прогулки проѣхались мы на базаръ мѣдно-чеканныхъ издѣлій. Два противулежащіе ряда лавочекъ, примкнувшихъ одна къ другой стѣна объ стѣну и совершенно открытыхъ спереди, образовали собою улицу шаговъ въ двѣнадцать ширины, прикрытую сверху барданами и чіями. Въ этихъ лавочкахъ, тутъ же, гдѣ выставлены на продажу ихъ издѣлія, находятся и самыя мастерскія, такъ что вы съ улицы можете видѣть весь постепенный ходъ работы, подъ акомпаниментъ непрерывнаго стука сотенъ молотковъ и визга пилокъ и терпуговъ, съ помощью которыхъ листовая желтая и красная мѣдь превращается въ очень красивыя чашки, блюда, миски и кумганы. Искусные чеканщики и граверы снабжаютъ изготовленныя вещи очень изящною орнаментаціей, состоящею изъ фантастическихъ узорчатыхъ сочетаній завитковъ, линій, листиковъ, звѣздочекъ, крестиковъ, точекъ и т. и. Какъ рисунки, такъ и самыя формы этихъ произведеній очень изящны и разнообразны. Тутъ же можно достать и старинныя вещи этого рода, и не только мѣстной, но и персид- смской, и афганской, и индійской работы, съ гравированными изображеніями людей и животныхъ въ красивыхъ медальонахъ и со священными изреченіями или стихами Гафиза и Саади въ чеканныхъ бордюрахъ, среди которыхъ, кромѣ того, нерѣдко можно встрѣтить вырѣзанное имя мастера, годъ производства и имя владѣльца вещи, по заказу коего она была сдѣлана.

Замѣтивъ, что я обращаю вниманіе преимущественно на старинныя вещи этого рода, ко мнѣ сбѣжались съ ними продавцы со всего базара, и каждый, тискаясь впередъ, на перебой предъ другими старался показать мнѣ свою и какъ можно громче выхвалить ея достоинства. Увидавъ себя въ тѣсной блокадѣ и чуть не угрожаемый штурмомъ, я объявилъ имъ чрезъ переводчика, что кто хочетъ продать, пускай, приходитъ ко мнѣ въ посольскій домъ, тамъ я разсмотрю все въ подробности и сторгуюсь. Вслѣдъ за такимъ рѣшеніемъ, вся эта орава тотчасъ же отхлынула и, давъ намъ возможность тронуться съ мѣста, немедленно направилась вмѣстѣ съ нами къ посольскому дому.

Въ лабиринтѣ всѣхъ этихъ базаровъ новому человѣку до крайности трудно, почти невозможно оріентироваться — до такой степени все это перепутано разными полутемными и узкими улками, переулками и закоулками, и все кишитъ самою пестрою пѣшею и конною толпой, среди которой тѣснота зачастую доходитъ чуть не до давки, особенно когда въ какомъ нибудь узкомъ проходѣ застрянутъ двѣ встрѣчныя арбы или два встрѣчные каравана нагруженныхъ верблюдовъ. Да впрочемъ, чего тамъ верблюды! — достаточно, чтобы какой нибудь мулъ или ишачокъ, заупрямясь, сталъ поперегъ переулка, глубокомысленно уставясь въ одну точку лбомъ, чтобы прекратить на нѣсколько минутъ по этому переулку всякое движеніе. Тутъ уже на бѣднаго ишака сыплятся тычки, пинки и удары со стороны ближайшихъ къ нему прохожихъ, а онъ ни съ мѣста, пока не возьмутся за него — одни за поводъ, другіе съ заду — и не пропихнутъ его насильно на нѣсколько шаговъ впередъ. Но непріятнѣе всего бываетъ, когда въ такой давкѣ остановленные и скученные верблюды начинаютъ злиться. Тутъ, и безъ того уже недобрые глаза этого животнаго очень выразительно загораются гнѣвомъ, а въ глоткѣ у него начинаетъ при этомъ глухо клокотать слюна, смѣшанная съ отрыгнутою жвачкой, которая все больше и больше скопляется на его мягкихъ отвислыхъ губахъ клубками грязной, вонючей пѣны, пока наконецъ не плюнетъ онъ ею въ какого нибудь прохожаго. Хуже такого сюрприза на азiятскомъ базарѣ ничего уже и быть не можетъ. Запахъ этой густой липкой слюны такъ противенъ, что лучше сразу бросить облитое ею платье, чѣмъ дожидаться, пока онъ выйдетъ. Подобный плевокъ достался одному изъ нашихъ провожатыхъ казаковъ; бѣдняга не зналъ куда дѣваться и всю дорогу только чертыхался да отплевывался.

Тысячеголосый гомонъ и говоръ снующей взадъ и впередъ толпы, разнообразные возгласы и причитанія разносныхъ торговцевъ, рѣзкіе звуки увеселительной зурны какого нибудь странствующаго артиста, ноющій речитативъ нищихъ и безобразное пѣніе каляндарей и дувана, глупый до смѣтнаго, истерически рыдающій вопль ишаковъ, визгъ и вой шпыняемыхъ ногами бездомныхъ собакъ, капризный ревъ и вздыхающіе стоны усталыхъ верблюдовъ, вся эта масса нестройныхъ, дикихъ звуковъ шумно стоитъ подъ навѣсами крытыхъ базарныхъ рядовъ, гдѣ спертый воздухъ пропитанъ то чадомъ кунджутнаго масла и разныхъ снѣдей, то прянымъ запахомъ москателей, испареніями сыраго свѣжеубойнаго мяса, сухой рыбы и вяленыхъ дынь и фруктовъ, то верблюдами и кожами, то наконецъ навозомъ и вонью никогда не просыхающей солонцовой грязи, которую снаружи лишь пробираетъ ночной морозъ, а къ полудню она уже оттаиваетъ. Что дѣлать! со всѣмъ этимъ приходится мириться ради своеобразной красоты восточнаго базара, его пестрыхъ лохмотьевъ и оригинальныхъ, яркихъ красокъ, какія только на Востокѣ и можете вы встрѣтить.