Продолженіе 22 января.

Я тѣмъ временемъ разсматривалъ городскую стѣну и ворота Кауля. Стѣна, по туземному «чимъ», въ родѣ нашихъ кремлевскихъ, только глинобитная и съ зубцами скругленными въ своей вершинѣ; ворота же въ ней строены изъ жженаго кирпича и фланкируются по бокамъ двумя кирпичными круглыми башнями усѣченно-конической формы, изъ коихъ каждая снабжена узкими стрѣльницами и увѣнчана куполкомъ въ видѣ полушарія. Между башнями находится соединительная надстройка, висящая надъ проѣзднымъ пролетомъ и приспособленная къ оборонѣ воротъ съ фронтона. Самая же стѣна, какъ вправо, такъ и влѣво отъ воротъ, отойдя на нѣкоторое расстояніе, заходитъ впередъ подъ угломъ, въ родѣ бастіона, вѣроятно для того, чтобы доставить имъ съ фланговъ усиленную оборону перекрестнымъ огнемъ. Около воротъ справа, примыкая почти къ самой стѣнѣ, находится большое кладбище, тѣсно усѣянное памятниками, въ обычной формѣ двускатныхъ гробницъ, оштукатуренныхъ алебастромъ.

Первоначально стѣна, окружающая городъ, была построена въ 215 (830) году Геджры, при калифѣ Мегди, и поводомъ къ ея сооруженію послужили тогда безпрестанные набѣги и грабежи сосѣднихъ туровъ; при эмирѣ Измаилѣ (изъ дома Самаидовъ) она была значительно расширена и укрѣплена, а въ 1220 году нашей эры совершенно разрушена Чингисханомъ, и затѣмъ, уже при его преемникѣ Чагатаѣ, около 1234 года вновь возстановлена почти въ своемъ нынѣшнемъ видѣ. Имѣя въ вышину до четырехъ и въ толщину при основаніи до двухъ саженъ, она окружаетъ собою площадь въ 1,739 талановъ (1.564,875 кв. саж.) на протяженіи безъ малаго двѣнадцати верстъ.[111] Въ ней устроено одиннадцать воротъ, всѣ болѣе или менѣе въ вышеописанномъ родѣ, изъ коихъ двое находятся въ сѣверной, двое въ восточной, трое въ южной и четверо въ западной ея части. Кромѣ того, на всемъ своемъ протяженіи стѣна снабжена полукруглыми выступами, въ родѣ башенъ, извѣстными здѣсь подъ именемъ бурджей, которые впрочемъ не превышаютъ высоты самой стѣны и служатъ, въ количествѣ 131 бурджа, для фланговой обороны ея участковъ, заключающихся между сими выступами. Но длина такихъ промежуточныхъ участковъ не вездѣ одинакова (отъ 13 до 105 саж.) и зависитъ отъ степени протяженія того или другаго фронтона по прямой линіи, а главное отъ степени его важности въ оборонительномъ отношеніи: чѣмъ фронтъ доступнѣе для атаки, тѣмъ больше и число его бурджей. Еще въ 1840 году нашъ ученый путешественникъ Н. Ханыковъ замѣтилъ, что вся стѣна Бухары хотя и кажется снаружи въ довольно хорошемъ состояніи, но со внутренней стороны часто осыпается и ни въ какомъ случаѣ не можетъ служить надежною защитой городу. Если же таковою была она слишкомъ сорокъ лѣтъ назадъ, то при нынѣшнихъ средствахъ артиллерійской техники и подавно не можетъ представить атакующему никакихъ серьезныхъ препятствій. Таковы, впрочемъ, и всѣ средне-азіятскія стѣны.

Наконецъ мы въѣхали въ дѣйствительный, то есть настѣнный городъ и двинулись вдоль узкой улицы, застроенной почти сплошными рядами домовъ, то кирпичныхъ, то глинобитныхъ, но большею частію все двухъэтажныхъ. Намъ и здесь предшествовала все та же огромная, празднично пестрая кавалькада чиновниковъ и джигитовъ, во главѣ которой торжественно выступали на кровныхъ жеребцахъ, изукрашенныхъ блестящими уборами, трое нашихъ сановниковъ. Городскіе жители вѣроятно были предувѣдомлены о предстоящемъ въѣздѣ русскаго посольства, потому что, не смотря на пятницу, праздничный день, джумая, который мусульмане обыкновенно проводятъ дома, громадныя толпы молчаливыхъ зрителей степенно стояли на всемъ протяженіи нашего городскаго пути, а путь этотъ былъ далеко не изъ короткихъ. Везли насъ и по широкимъ и по узкимъ улицамъ, и переулкамъ, и мимо кладбищъ съ древними, алебастровыми гробницами, и мимо старыхъ мечетей и мавзолеевъ сь могилами того или другого святаго мужа или праведника-ишана,[112] признакомъ коихъ и здѣсь, какъ въ Самаркандѣ и Ташкентѣ, обыкновенно служитъ длинная жердина, съ высоко болтающимся на ней конскимъ хвостомъ или тряпицей, увѣнчанная бронзовымъ изображеніемъ простертой въ небо человѣческой пясти, или узорчато-сквознымъ копьецомъ въ родѣ пиковаго туза. Ѣхали мы и по разнымъ крытымъ базарамъ, и мимо открытыхъ разнообразныхъ мастерскихъ, лавокъ, съѣстныхъ, чайныхъ и караванъ-сараевъ, и мимо обширныхъ каменныхъ медрессе съ высокими порталами и минаретами, и по набережной канала Шахрирудъ, обсаженной раскидистыми талами и бородавчатыми тутами, и вездѣ, вездѣ встрѣчали насъ всѣ тѣ же молчаливыя толпы степенныхъ мужчинъ съ почтительно сложенными на животѣ руками. Одни только странствующіе каляндари[113] да дувана (юродствующіе) монашескаго ордена Накш-бенди въ своихъ высокихъ, остроконечныхъ шапкахъ, туго подбитыхъ ватой, съ длинными посохами въ рукахъ и съ чупъ-каду[114] съ боку на поясѣ, да разные скрюченные калѣки и уродцы, то сидящіе на пяткахъ, то ползущіе на четверенькахъ, съ подаянною чашкой въ протянутой изсохшей или изъязвленной рукѣ, да нѣсколько женщинъ-сартянокъ съ совершенно открытыми лицами — привилегія, принадлежащая исключительно нищенкамъ — отчасти нарушали общую тишину всей остальной толпы, — первые своимъ нескладнымъ пѣніемъ, очень похожимъ на то, когда начнутъ горланить пѣсни наши пьяные мужики, а послѣднія своимъ поющимъ речитативомъ, который, кажись, совершенно одинаковъ у нищихъ всѣхъ странъ и народовъ. Иногда кое-какіе мальчишки порывались забѣгать впередъ, чтобы съ живѣйшимъ любопытствомъ заглянуть намъ въ лицо, или взапуски бѣжали наряду съ нашимъ экипажемъ, перегоняя и толкая другъ друга и тѣмъ рискуя попасть либо подъ колесо, либо подъ лошадей. Но бдительные курбаши тотчасъ же внушали имъ достодолжную степенность, для чего этимъ блюстителямъ уличнаго благочинія стоило только пригрозить своею нагайкой, и рѣзвые мальчонки сконфуженно останавливались или въ разсыпную наровили юркнуть изъ-подъ занесенной на нихъ руки куда нибудь въ сторону.

Толпа въ Бухарѣ очень пестрая, и хотя въ ней мѣшаются разные оттѣнки колеровъ синихъ, коричневыхъ и сѣрыхъ, но преобладаютъ все же цвѣта самые яркіе: желтый, алый, голубой, зеленый, фіолетовый, и нерѣдко вы встрѣчаете ихъ на одномъ и томъ же адрясовомъ или шаиновомъ халатѣ въ самыхъ оригинальныхъ, но всегда красивыхъ сочетаніяхъ. Вообще для палитры художника здѣсь найдется множество разнообразнѣйшихъ тоновъ и оттѣнковъ, которые однако въ общемъ нисколько не рѣжутъ вашъ глазъ, а только веселятъ его и развлекаютъ. На головахъ же правовѣрныхъ, надо всею этою пестротой одеждъ, царитъ почти исключительно цвѣтъ бѣлый, преобладающій въ головныхъ уборахъ. Рѣдко когда мелькнетъ между чалмами красная или синяя, и то большею частію у какихъ нибудь заѣзжихъ афганцевъ или деревенскихъ простолюдиновъ; горожане же бухарскіе отдаютъ предпочтеніе снѣжно-бѣлому цвѣту, какъ самому модному и элегантному.

Здѣсь тоже вѣдь есть свои моды и своя элегантность. Въ Бухарѣ даже бараньихъ шапокъ немного. Баранья шапка это принадлежность захолустья и степи, а здѣсь столица, гдѣ въ силу моды и хорошаго тона всесословно господствуетъ снѣжно-бѣлая чалма весьма почтенныхъ размѣровъ, да еще какая! — тильпечъ, то есть сорокаоборотная, — значитъ, чтобъ окрутить ее сорокъ разъ вокругъ головы, полотнище должно имѣть въ длину 36 аршинъ по крайней мѣрѣ. Нерѣдко на головахъ зажиточныхъ горожанъ вы встрѣчаете настоящія тончайшія шали Кашмира. И какъ умѣютъ они ихъ носить, какія изящныя придаютъ имъ формы, съ какимъ искусствомъ свиваютъ изъ тильпеча толстый жгутъ и располагаютъ на немъ красивыя складкиІ Хорошо повязать тильпечъ — это вѣдь цѣлая наука. Кромѣ того, по формѣ чалмы вы можете приблизительно узнать съ кѣмъ имѣете дѣло. Такъ, беки, духовные и судьи (муллы и казіи) повязываютъ чалму плоско, но широко и чѣмъ шире ложится она вокругъ головы, тѣмъ значатъ важнѣе и сановнѣе особа; военные (сипайи) носятъ чалму болѣе высокую и нѣсколько съуженную кверху; купцы же (сауди-геры) и разночинцы (фукара) придерживаются наиболѣе красивыхъ, то есть, пропорціональныхъ размѣровъ, пуская въ ходъ свою фантазію только въ расположеніи узловъ, концовъ и складокъ. Носить же головной уборъ двухъ первыхъ формъ имъ воспрещается закономъ.