Утро было жестоко морозное. Судя по скрипучей музыкѣ снѣга подъ колесами и по тому, что отъ холоду просто духъ захватывало, надо думать, что этотъ морозъ достигалъ болѣе 20° Реомюра (-25 °C). Вокругъ солнца, при совершенно безоблачномъ небѣ, виденъ былъ большой радужный кругъ. Птицы, за исключеніемъ воронъ, всѣ исчезли куда-то, попрятались отъ стужи, да и вороны повидимому чувствовали себя не' особенно благополучно: подвернувъ подъ себя лапки, многія изъ нихъ припадали къ землѣ, просто ложились на нее полубочкомъ и такимъ образомъ старались отогрѣвать на снѣгу свои коченѣющіе члены. Такого лютаго холода мы еще не испытывали за эту поѣздку, и хорошо еще что въ воздухѣ не было ни малѣйшаго вѣтерка, а то просто бы смерть!
Оставивъ за собою кассанскіе сады, выѣхали мы на открытую степь, изрѣзанную въ разныхъ направленіяхъ арыками. Вдали виднѣлись разбросанные кое-гдѣ небольшіе кишлаки, но ихъ было немного; Курганы за Кассанонъ на степи уже не попадаются. Очевидно, районъ ихъ распространенія не идетъ далѣе предѣловъ осѣдлой населенности страны.
Съ выѣздомъ на открытую степь, нашъ караулъ-беги, данный посольству въ провожатые бекомъ каршинскимъ, заблагоразсудилъ почему-то свернуть съ прямой проѣзжей дороги въ сторону, въ дальній объѣздъ; но на этомъ объѣздномъ пути, кромѣ вьющейся пѣшеходной тропки, не оказалось ровно никакой дороги, и вскорѣ мы попали въ цѣлый лабиринтъ пересѣкающихъ другъ друга арычныхъ рвовъ и насыпей, переѣздъ черезъ которыя былъ сопряженъ съ величайшими затрудненіями и рискомъ поломать всѣ экипажи. Наконецъ, предъ одною изъ насыпей, прикрывавшею глубокую канаву, лошади стали, такъ какъ здѣсь уже окончательно не оказалось возможности проѣхать. Стоимъ четверть часа, стоимъ полчаса, ни взадъ, ни впередъ. Караулъ-беги вертится, скачетъ и прыгаетъ вокругъ на своей верткой лошадкѣ, совсѣмъ задергалъ ее, затянулъ удила и, должно быть, съ досады то и дѣло хлещетъ ее нагайкой; то взберется онъ на насыпь и измѣритъ взглядомъ канаву, то нагнется посмотрѣть на оси и колеса, то въ морды лошадямъ заглянетъ, и галдитъ, галдитъ безъ конца съ окружившими насъ джигитами. Видно, что совѣтовъ подается много, да ни одинъ не оказывается пригоднымъ къ дѣлу. Наконецъ Богъ послалъ къ намъ на выручку какого-то добраго человѣка, гнавшаго чрезъ поле двѣ пары осликовъ, до-нельзя навьюченныхъ громадными связками бурьяну, изъ подъ которыхъ чуть виднѣлись только ихъ короткія мордочки, Караулъ-беги послалъ джигита перенять этого человѣка и привести его къ намъ на помощь. По его приказанію ослики были развьючены и канава закидана бурьяномъ, по связкамъ котораго мы и перебрались на ту сторону. Однако не прошло и минуты какъ предъ нами опять подобное же препятствіе. Но на сей разъ Провидѣніе уже не посылало намъ никакого добраго человѣка съ бурьяномъ. Пришлось спѣшиться всѣмъ конвойнымъ казакамъ, выпрячь лошадей и перетащить экипажи на рукахъ. Къ сему послѣднему способу прибѣгали казаки и на всѣхъ дальнѣйшихъ препятствіяхъ подобнаго рода, и такимъ-то образомъ часа два, по крайней мѣрѣ, проплутали мы въ этомъ проклятомъ арычномъ лабиринтѣ, прежде чѣмъ выбрались на ровную, ничѣмъ не пересѣченную степь и поѣхали по дѣвственной цѣлинѣ. Но и тутъ немногимъ легче оказалось: дороги нѣтъ и признака, почва кочковатая, мелко барханмстая, покрытая, кустиками степныхъ растеній, песокъ да камень. Можете себѣ представить, какіе тутъ пошли толчки, тычки и встряхиванья.
Прошло часа четыре, пока наконецъ удалось намъ выбраться на проѣзжую дорогу. На вопросъ, ради чего было съ нея свертывать, караулъ-беги, глупо оправдываясь, отвѣчалъ, что на прямомъ пути случился разливъ, вслѣдствіе прорыва какого-то арыка. Аллахъ его знаетъ, что это за изобилующій водой арыкъ, и какой это разливъ могъ не замерзнуть до дна при такомъ адскомъ морозѣ! Арбакеши и караванъ-баши нашего обоза, слѣдовавшіе все время прямою дорогой, сказывали потомъ, что никакого разлива нигдѣ они не встрѣчали. Оказалось такимъ образомъ, что караулъ-беги не только плохой совѣтникъ, но и плохой проводникъ, и что разливъ присутствовалъ лишь въ одномъ его воображеніи, вѣроятно разгоряченномъ излишнею дозой запретной водки или мусселяса. Но такъ какъ нѣтъ на свѣтѣ человѣка безъ какихъ либо достоинствъ, то во имя справедливости должно сказать, что этотъ сѣдобородый хрипунъ хорошій церемоніймейстеръ.
Ровная, хорошо убитая дорога идетъ прямо на сѣверо-западъ и по удобству ѣзды, по крайней мѣрѣ въ это время года, поспоритъ съ любымъ европейскимъ шоссе. Во второмъ часу дня пріѣхали въ степное мѣстечко Ходжа-Муборакъ, лежащее отъ Кассана въ разстояніи четырехъ ташей (32 версты), и благодаря нелѣпому объѣзду, не видали находящихся по прямому пути кишлаковъ Майманакъ и Кара-Кумъ и развалинъ древняго города Майманака.
Ходжа-Муборакъ — маленькое, ничтожное мѣстечко, почти безо всякой растительности, что придаетъ ему грустный, без-жизненный видъ. Торчатъ только тамъ и сямъ, около глиняныхъ стѣнокъ, пять или шесть тощенькихъ деревьевъ, кажись, урюковыхъ, поливаемыхъ изъ колодца, и въ этомъ все его растительное богатство. Проточная вода почему-то проведена не въ самое мѣстечко, а направляется на сосѣднее поле, въ нѣкоторомъ отъ него разстояніи, особымъ арыкомъ изъ Кашка-Дарьи, которая въ окрестностяхъ Ходжа-Мубо-рака уже окончательно истощается, вся разойдясь по степнымъ канавамъ. Далѣе идетъ ея сухое русло, обводняемое только весной, въ періодъ таянія снѣговъ. Мѣстечко служитъ исключительно привальнымъ пунктомъ для каравановъ, и потому въ немъ находится нѣсколько караванъ-сараевъ, и базаръ, спеціально приноровленный къ дорожнымъ потребностямъ и достаточно снабженный съѣстными и чайными лавчонками. Здѣсь однако есть хорошая кирпичная мечеть съ мавританскимъ куполомъ, въ надворныхъ флигеляхъ которой мы и помѣстились на кратковременный отдыхъ для завтрака.
Въ дальнѣйшій путь отправились въ половинѣ третьяго часа, и въ верстѣ разстоянія отъ мѣстечка пересѣкли сухое русло Кашка-Дарьи; оно неглубоко, нешироко и довольно полого. Отсюда пошла уже совсѣмъ голая, безводная пустыня, покрытая песчаными барханами съ рѣдкою и чахлою растительностью. До ночлега оставалось намъ еще четыре таша. Въ этой мертвой степи, не помню уже на которой верстѣ, еще издали завидѣли мы громадную стаю воронья, чернѣвшую цѣлымъ островомъ на самой дорогѣ. Подъѣзжаемъ ближе и видимъ, что все воронье собралось вокругъ издыхающаго верблюда, брошеннаго за болѣзнію въ степи, и жадно ожидало момента его смерти. Несчастное животное, завидя нашъ приближающійся поѣздъ, собрало послѣднія усилія и шатаясь поднялось на ноги. Это былъ страшный живой скелета обтянутый кожей, и чуть всталъ онъ во весь свой высокій ростъ, какъ полчища голодныхъ воронъ мгновенно отпрянули во всѣ стороны и разлетѣлись со зловѣщимъ карканьемъ; но, отлетѣвъ лишь на нѣсколько шаговъ, снова опустились на землю и принялись не то чистить, не то острить свои клювы, жадно наблюдая за своей жертвой. И едва обезсиленный верблюдъ, рухнувъ на землю, повалился на бокъ, воронье въ ту же минуту опять слетѣлось къ нему и нагло разсѣлось на немъ, покрывъ и шею, и голову. Грустная картина. А каково же такъ-то вотъ умирать въ этой самой степи одинокому путнику и въ предсмертныя мгновенія видѣть какъ тебѣ смотрятъ въ глаза эти черныя птицы, нетерпѣливо ожидающія твоего послѣдняго вздоха.
На степи пасется много овечьихъ стадъ, для которыхъ здѣсь устроены многочисленные коши, или загонные дворы, виднѣющіеся тамъ и сямъ въ сторонѣ отъ дороги. Такъ какъ стада остаются на подножномъ кормѣ всю зиму, добывая его изъ-подъ снѣга, то въ эти коши загоняютъ ихъ на ночь и во время бурановъ. Кошъ устраивается обыкновенно изъ глины, въ видѣ кольцеобразной стѣнки, вышиной нѣсколько болѣе человѣческаго роста, съ плетневыми или жердяными воротами. Со внутренней стороны по стѣнкѣ иногда идутъ навѣсы; но это уже роскошь, такъ какъ лѣсъ вообще здѣсь не дешевъ и надо везти его издалека. Тутъ же всегда имѣется либо юрта, либо небольшая саклюшка для пастуховъ и стойла для ихъ лошадей. На кровляхъ навѣсовъ и саклюшки высятся цѣлыя скирды бурьяну, употребляемаго пастухами на топливо, и сухой люцерны, которая идетъ въ кормъ овцамъ во время продолжительныхъ бурановъ или гололедицы, когда они не въ состояніи пробивать копытами ледяную кору, покрывающую степныя пространства. При каждомъ стадѣ необходимо имѣется своя собачья команда, отправляющая обязанности сторожевой службы. И это дѣйствительно сторожевая служба, потому что собаки держатъ вокругъ стада формальную цѣпь ведетовъ, выдвигаясь оными впередъ на разстояніе около полуверсты отъ стада, и никогда собака не выйдетъ въ цѣпь одна, а всегда попарно, звеньями, и сторожатъ онѣ обыкновенно такимъ образомъ, что одна лежитъ, отдыхаетъ, а другая, сидя рядомъ, смотритъ впередъ или бродите гдѣ нибудь около, то и дѣло нюхая воздухъ. Отъ четырехъ до шести такихъ звеньевъ совершенно охраняютъ даже очень большое стадо. Рослыя, лохматыя собаки эти съ виду похожи на волковъ, но онѣ самые жестокіе, заклятые враги сего звѣря, и рѣдко какому хищнику удается безнаказанно проникнуть за цѣпь ихъ ведетовъ. Но кронѣ того, умные псы простираютъ свою заботливость и на то, чтобы ни одна овца не отбивалась отъ стада: чуть замѣтятъ гдѣ заблудившуюся или отсталую, сейчасъ же одинъ изъ сторожевыхъ бѣжитъ къ ней и съ лаемъ гонитъ въ отару; а если случится ото съ совсѣмъ маленькимъ ягненкомъ, то собака бережно беретъ его зубами за загривокъ и доставляетъ по назначенію. Такъ по крайней мѣрѣ разсказываютъ бухарцы.
