Остановились мы на ночлегъ близь кишлака Сазаганъ, въ двадцати семи верстахъ отъ Самарканда, куда прибыли въ часъ дня, одновременно съ посольскимъ обозомъ. Мѣстный аминъ или даха-аксакалъ (волостной старшина) съ сазаганскимъ кишлакъ-аксакаломъ (сельскимъ старостой) и нѣсколькими джигитами, въ своихъ форменныхъ почетныхъ халатахъ (сарпаи), съ жалованными медалями на груди, встрѣтили посольство на границѣ своего участка, и по обычаю, ради оказанія пущаго почета, дожидались на рубежѣ, слѣзши съ коней и сложивъ на животѣ скрещенныя руки. Когда коляска посла остановилась предъ ихъ группой, аксакалы, подойдя къ ней, отрекомендовались и первые съ простодушнымъ достоинствомъ протянули князю руки для пожатія, не дожидаясь съ его стороны почина. Таковъ обычай, потому что, вступая на ихъ землю, мы становились ихъ гостями, а они нашими хозяевами.
Ночлегъ былъ приготовленъ въ юртахъ, убранныхъ внутри коврами и ватными стегаными одѣялами, служившими какъ подстилки для сидѣнья и спанья. Но тамъ нашлись, впрочемъ, и сартовскія очень удобныя и эластичныя кровати, и столы, покрытые ярославскими цвѣтными салфетками, и даже нѣсколько гнутыхъ вѣнскихъ стульевъ. Въ зеленой, снаружи, бухарской палаткѣ, подстеганной внутри симметрично скроенными и правильно расположенными кусками разноцвѣтныхъ ситцевъ, кретона, адряса и шаина[43] и расшитой по бордюрамъ и фестонамъ узорами изъ шелковаго снура, былъ приготовленъ достарханъ, то есть встрѣчное угощеніе,[44] состоявшее по обычаю изъ хлѣбныхъ лепешекъ, фруктовъ, каленыхъ фисташекъ, грецкихъ орѣховъ, кусковъ сахару, московскихъ леденцовъ въ махровыхъ цвѣтныхъ бумажныхъ обложкахъ со стишками на билетикахъ и т. и. Затѣмъ насъ угостили обѣдомъ, чисто въ мѣстномъ вкусѣ и мѣстнаго приготовленія, гдѣ фигурировали жареныя куры съ лукомъ, пельмени, каурдакъ, кебабъ, шурпа и палау, въ томъ порядкѣ, какъ они здѣсь перечислены. Послѣднее блюдо, составляющее финалъ каждаго порядочнаго азiятскаго обѣда, полагаю, достаточно извѣстно всѣмъ: это то, что у насъ въ Россіи называется пилавъ, только здѣсь оно приготовляется иначе, а именно рисъ варится не въ водѣ, а на растопленномъ бараньемъ жирѣ, въ плотно закрытомъ чугунномъ котлѣ, гдѣ онъ и доходитъ паромъ, послѣ чего приправляется кишмишемъ и разварною морковью, нарѣзанною тонкими и длинными тесьмами, какъ вермишель, и обкладывается кусками баранины.
Названія остальныхъ блюдъ, за исключеніемъ куръ и пельменей, для большинства читателей, вѣроятно, звучатъ чѣмъ-то совсѣмъ незнакомымъ, а потому позволю себѣ вкратцѣ объяснить, что это за снѣди, тѣмъ болѣе, что впослѣдствіи намъ еще предстоитъ не разъ съ ними встрѣчаться.
«Каурдакъ» или, по иному произношенію, «кавардакъ» (вотъ откуда происходитъ извѣстное словцо русскаго жаргона!..), это мелко нарѣзанные куски свѣжей баранины, которые жарятся въ котлѣ или на глубокой сковородѣ въ собственномъ соку, съ приправой соли, перцу и иногда луку, подвергаясь во время обжариванія процессу безпрерывнаго потряхиванія и мѣшанія ложкой или лучинкой. «Кебабъ» — жаркое изъ воловьяго мяса, вырѣзаемаго изъ филейнаго куска отдѣльными пластинками, какъ бы ремешками; жарится оно на угляхъ и подается на столъ съ присыпкой изъ какого- то ароматическаго прянаго порошка, приготовляемаго изъ сѣмянъ растенія, которое по мѣстному называется «сарыкъ». Что же до «шурпы», то это — бульонъ изъ баранины и домашней птицы съ приправой изъ луку и кореньевъ, подаваемый въ фарфоровыхъ лоханочкахъ русской или китайской фабрикаціи, совершенно такихъ, какъ наши полоскательныя чашки. Всѣ эти кушанья, не смотря на свою, такъ сказать, примитивность, очень вкусны, а съ дороги показались намъ еще вкуснѣе. Роль напитковъ играли при этомъ чай и кумысъ. Въ ножахъ, вилкахъ и ложкахъ тоже не встрѣтилось недостатка: въ этомъ отношеніи мѣстные жители уже успѣли, если не всегда для собственнаго употребленія, то для своихъ русскихъ гостей, перенять европейскій обычай — ѣсть съ помощью столовыхъ приборовъ. Были даже и салфетки изъ нарочно раскроеннаго для этой цѣли коленкору.
Съ закатомъ солнца въ воздухѣ значительно похолодѣло; но и противъ этого неудобства нашлась своя защита. Сноровистые узбеки, джигиты мѣстныхъ аксакаловъ, съ помощью небольшого топорика вырубили въ землѣ посрединѣ юрты небольшую круглую ямку и, наложивъ на нее сухой полыни, прутьевъ, сучьевъ да щепочекъ, зажгли костерокъ. Ямка служила тутъ поддуваломъ, благодаря чему топливо занялось весело и ярко и, спустя какія нибудь пять минутъ, дало уже столько тепла, что намъ пришлось раздѣться. Если лежать въ юртѣ не на кровати, а на постели, постланной на землѣ, или сидѣть на корточкахъ, то ѣдкій дымъ костерка, уходящій въ полуоткрытый вверху тюндюкъ,[45] нисколько васъ не безпокоитъ и не портитъ нижній слой воздуха. Можете совершенно свободно читать, курить, пить чай и вообще дѣлать, что вамъ угодно, только не подымайтесь на ноги. Джигиты, смѣняясь по очереди, весь вечеръ и всю ночь сидѣли у костерка, поддерживая въ немъ, для ровности температуры равномѣрное горѣніе, и для нихъ это, кажись, дѣло не только привычное, но и одно изъ самыхъ любезныхъ занятій: сидитъ себѣ человѣкъ на корточкахъ, сосредоточенно смотритъ прищуренными глазами на перебѣгающій змѣйками огонь, время отъ времени помѣшивая въ немъ палкой да подкладывая новый пучекъ полыни, а у самого на скуластомъ лицѣ такъ и разливается широкая, лѣниво-тихая улыбка безмятежнаго довольства. Глядя на эту мирную картинку чисто мѣстнаго характера, подъ звуки казачьихъ пѣсенъ, раздававшихся въ обозѣ послѣ раздачи вечерней порціи водки, я тихо и хорошо заснулъ, испытывая, подобно истопнику-джигиту, такое же лѣнивое чувство безмятежнаго довольства.
26 декабря.
Изъ Сазагана выѣхали въ девять часовъ утра во вчерашнемъ порядкѣ; обозъ же отправился впередъ еще съ разсвѣтомъ.
Путь нашъ лежалъ вдоль сѣверныхъ предгорій Шарсабизскаго хребта, тянущагося съ востока на западъ, и во многихъ мѣстахъ пересѣкалъ довольно широкія сухія русла, наполненныя не только галькой, но и очень крупными каменьями, повидимому въ нѣсколько десятковъ и даже сотъ пудовъ вѣсомъ. Русла эти, называемыя «чашма», берутъ свое начало въ каменистыхъ склонахъ Шарсабизскихъ горъ, и каждую весну, въ періодъ таянія снѣговъ, изобильно наполняются водой, которая устремляется на равнину съ такою силой, что, отмывая отъ кряжа эти громадные каменья, увлекаетъ и катитъ ихъ уже по равнинной части русла на довольно значительныя разстоянія. А если зима отличалась особеннымъ обиліемъ снѣговъ, то весенняя вода бываетъ столь высока, что, выступая изъ береговъ, заливаетъ сплошь окрестныя поля, и вотъ почему на послѣднихъ мѣстами встрѣчаются значительныя пространства, изобильно усѣянныя галькой и валунами.
Эти весенніе потоки, даже въ лонѣ своего русла, порою бываютъ вовсе непроходимы въ бродъ, и для того, чтобы переправиться на другую сторону, путникамъ приходится ожидать предразсвѣтнаго часа. Дѣло въ томъ, что въ ночное время, съ прекращеніемъ таянія горныхъ снѣговъ, потоки значительно мелѣютъ и наиболѣе низкая вода бываетъ въ нихъ именно предъ разсвѣтомъ и въ первые часы утра; но затѣмъ, едва поднявшееся на извѣстную высоту солнце отеплитъ воздухъ, русла начинаютъ быстро наполняться водой все выше и выше, и къ началу десятаго часа утра переправа уже становится невозможною. Съ окончаніемъ таянія снѣговъ кончаются и весенніе разливы, и едва схлынетъ и всосется въ землю вода, на что въ здѣшнемъ климатѣ ей нужно очень немного времени, какъ русла, еще вчера столь бурливыя, становятся совершенно сухими на всю остальную часть года, и лишь по немногимъ изъ нихъ слабо просачивается скудная струйка, выдѣляемая горными ключами.
Шарсабиэскій кряжъ на протяженіи своемъ отъ Кара-Тюбинскаго ущелья до Джамскаго прохода остается подъ снѣгомъ лишь въ зимніе мѣсяцы. Онъ имѣетъ характеръ сплошнаго массива, гдѣ залегаютъ породы разнообразныхъ песчаниковъ, пласты гипса и мрамора, кремнистые сланцы и граниты, а мѣстами обнаруживаются и каменноугольныя прослойки. Сѣверные и южные склоны хребта, все такъ же какъ и въ болѣе восточной его части, прорѣзываются многочисленными ущельями, гдѣ среди садовъ залегаетъ не мало кишлаковъ, большею частью не обозначенныхъ на нашей картѣ.[46] Изъ этихъ селеній наиболѣе значительное Аксай, лежащее въ лощинѣ на высотѣ 2,730 футовъ противъ горы того же имени въ 6,990 футовъ. Отъ этого пункта, чѣмъ ближе ко Джаму, тѣмъ все положе и ниже становится горный массивъ, переходя западнѣе Джама въ песчаниковые холмы, сливающіеся, наконецъ, съ открытою ровною степью. Взгорья и поля воздѣланы весьма тщательно «подъ дождь», и между ними многіе земельные участки окопаны канавками и ограждены глинобитными стѣнками. Дорога, конечно, первобытная, грунтовая, но во многихъ мѣстахъ представляетъ собою прекрасное естественное шоссе. Камни, которыми кой-гдѣ усѣяны придорожныя поля, суть обломки розоваго гранита, кремни, шпатъ и кварцъ, известнякъ, бѣловатый и изсиня-сѣрый мраморъ (кокъ-ташъ); послѣдняго здѣсь въ особенности много.
