То же должно сказать и о двухъ круглыхъ мозаичныхъ манарахъ (башняхъ-минаретахъ), красующихся по бокамъ главнаго фасада медрессе Улугъ-бека на Регистанѣ. Оба они построены по той же остроумной системѣ, какъ и знаменитая Пизанская падающая башня. Хотя нѣкоторые изъ русскихъ объясняютъ ихъ наклонное положеніе дѣйствіемъ землетрясеній, но я съ этимъ не могу согласиться уже потому, что углы отклоненій праваго манара вправо и лѣваго влѣво отъ вертикальныхъ линій, представляемыхъ боками главнаго фасада медрессе, совершенно равны между собой, — обстоятельство, смѣю думать, достаточно убѣждающее въ томъ, что это никакъ не дѣло случая, а, напротивъ, результатъ строгаго математическаго разсчета и архитектурнаго искусства строителей, тѣмъ болѣе, что въ Самаркандѣ изъ числа его шести, семи манаровъ нѣтъ ни одного прямаго, а всѣ наклонные. Глядя на любой изъ нихъ, вамъ такъ и кажется, будто онъ валится на васъ и вотъ-вотъ упадетъ сію минуту. И опять-таки стоя подъ его наклономъ не можешь, хотя бы на мгновеніе, не испытать невольно жуткаго ощущенія. Но на такое-то впечатлѣніе, по словамъ свѣдущихъ туземцевъ, и разсчитывалъ строитель, тѣмъ, паче, что на воображеніе азіятовъ, на ихъ эстетическое и нравственное чувство наиболѣе сильное дѣйствіе всегда производило и производитъ только то, что колоссально, что подавляетъ человѣческую душу величіемъ своихъ размѣровъ. Такъ, напримѣръ, по разсказу султана Бабера, на порталѣ Меджиди-Шахъ (царской мечети), построенной въ Самаркандѣ все тѣмъ же «варваромъ» Тимуромъ; находилось мозаичное изреченіе изъ корана, начертанное столь громадными буквами, что его можно было свободно прочесть съ разстоянія около двухъ, миль (керве), а такой оптическій фокусъ, согласитесь, былъ бы въ состояніи поразить и не одного простодушнаго средне-азіята. Вообще страсть къ величественнымъ и роскошнымъ постройкамъ въ Средней Азіи достигла высшаго своего развитія при Тимурѣ, который выписывалъ въ Самаркандъ лучшихъ и даровитѣйшихъ мастеровъ со всѣхъ концовъ своего обширнѣйшаго царства, простиравшагося отъ Иртыша до Ганга и отъ степи Гоби до Мраморнаго моря. Искусные каменотесы изъ Индіи, знаменитые зодчіе и мозаисты изъ Шираза, гончары изъ Кащана, лѣпщики и художники изъ Исфагани и Дамаска, щедро поощряемые Тимуромъ, обязаны были увѣковѣчивать въ архитектурныхъ памятникахъ каждый изъ его блистательныхъ военныхъ подвиговъ и каждое радостное или печальное событіе его семейной жизни. Эти мастера положили основаніе цѣлой школѣ художниковъ-строителей въ Самаркандѣ, откуда ихъ искусство и знаніе, ихъ художественныя идеи, завѣты и преданія распространились по всѣмъ культурнымъ раіонамъ Средней Азіи и долго еще потомъ, въ теченіе болѣе двухсотъ лѣтъ, до Абдуллахъ-хана включительно, жили и поддерживались все въ новыхъ и новыхъ блестящихъ образцахъ архитектурныхъ сооруженій, до сихъ поръ краснорѣчиво свидѣтельствующихъ о блескѣ и вкусѣ той великой и зиждительной въ художественномъ, отношеніи эпохи. Путешествуя даже по мертвымъ степямъ Кизылъ-Кумовъ, между Сыромъ и Аму, и встрѣчая въ нихъ тамъ и сямъ разбросанные на дальнихъ разстояніяхъ надгробные глиняные мавзолеи киргизовъ, я замѣчалъ въ ихъ зодческомъ рисункѣ варіанты все того же самаркандскаго типа, завѣщаннаго позднѣйшимъ временамъ художниками Тимуровой эпохи.
Большой интересъ представляютъ собою тѣ куфическія, сульсскія и магалинскія надписи, что украшаютъ куполы, фронтоны и колонны самаркандскихъ медрессе и мечетей, а равно и нѣкоторыя могилы. Неподалеку отъ Регистана мнѣ показывали одно изъ древнѣйшихъ здѣшнихъ кладбищъ, называемое Чиль-Духтарамъ, то есть царскимъ. Находится оно внутри развалинъ мавзолея-часовни и заключаетъ въ себѣ болѣе сорока царственныхъ могилъ, на коихъ надгробныя мраморная плиты испещрены обширными надписями на арабскомъ и персидскомъ языкахъ, содержащими въ себѣ, какъ говорятъ, не только эпитафіи и священныя изреченія, но нерѣдко и біографическія данныя о погребенныхъ подъ ними властителяхъ еще до-Тимурова періода. Было бы крайне интересно разобрать и эти надписи: быть можетъ въ нихъ открылось бы не мало данныхъ, способныхъ пролить нѣкоторый свѣтъ на наиболѣе темные и сбивчивые періоды исторіи этого края, относящіеся къ VII, VIII и IX столѣтіямъ христіанской эры. Въ Самаркандѣ проживаетъ въ настоящее время одинъ почтенный человѣкъ, нѣкто Мирза-Баратъ, сынъ моллы Касима, каллиграфъ и художникъ, одинъ изъ немногихъ людей въ краѣ, которые еще умѣютъ свободно читать куфическія письмена, и пока онъ живъ его знаніями слѣдовало бы воспользоваться чисто въ интересахъ науки. Онъ составляетъ альбомъ куфическихъ, сульсскихъ и магалинскихъ надписей, украшающихъ фронтоны, куполы и манары самаркандскихъ храмовъ. У него уже срисованы съ точнымъ соблюденіемъ красокъ надписи на манарѣ и вокругъ купола медрессе Ширъ-даръ, на аркѣ и контрафорсахъ мечети Биби-ханымъ, на могильныхъ плитахъ Абу-Сеидъ-хана и Абдулъ-Азиса, сына Кечкюнджи-хана, 940 (1533) года надписи на стѣнахъ и на мавзолейныхь входахъ въ Хазряти Шахи-Зинда, гдѣ, впрочемъ, остается еще богатое поприще для дальнѣйшей работы, надпись на мраморной плитѣ, непосредственно покрывающей гробъ Тимура[40] въ склепѣ подъ Гуръ-эмиромъ, и наконецъ обѣ надписи на скалѣ Тамерлановыхъ воротъ въ Джизаксконъ ущельѣ. Но все это только еще начало почтеннаго труда, предпринятаго Мирзой-Баратомъ.
Вообще ближайшія окрестности Самарканда, да и самый городъ, существующій уже не первое тысячелѣтіе, представляютъ одно изъ богатѣйшихъ въ мірѣ поприщъ для археологическихъ изысканій. Повторяю, этотъ городъ стоитъ на цѣломъ рядѣ наслоившихся одно на другомъ кладбищъ, гдѣ въ теченіе тысячелѣтій погребались богатые остатки, воспринятыхъ и пережитыхъ имъ цивилизацій древне-иранской, индо-персидской, греко-бактрійской, китайской,[41] арабской и персидской. Всѣ эти изліянія прошли надъ нимъ не мимолетно: они здѣсь осаживались и укоренялись, пока, бывало, не похоронитъ ихъ подъ собой наплывъ какихъ либо новыхъ пришельцевъ-завоевателей, вносившихъ съ собою и плоды своей собственной культуры. И вотъ теперь чуть не каждый врѣзъ заступа при рытьѣ фундамента подъ какую-либо постройку сопряженъ съ какою нибудь археологическою находкой, не имѣющею, впрочемъ, ни малѣйшей цѣны въ глазахъ невѣжественныхъ сартовъ, если только это не золотая или серебряная монета. Во время нашего пребыванія въ Самаркандѣ солдаты 3-го линейнаго баталіона, при какихъ-то домашнихъ землекопныхъ работахъ, за одинъ разъ нашли нѣсколько бронзовыхъ вещей, между которыми въ особенности были замѣчательны два двухрожковые свѣтильника совершенно греческаго типа. Одинъ изъ нихъ былъ украшенъ рѣзными украшеніями грифовъ и сфинксовъ, другой же не носилъ на себѣ никакого орнамента. Находятъ также утварь, выточенную изъ мрамора и другихъ каменныхъ породъ, одинъ изъ образцовъ которой, въ видѣ кумгана, былъ пріобрѣтенъ княземъ Витгенштейномъ и подаренъ М. Г. Черняеву; находятъ не мало и вещей изъ обожженной глины, орнаментированныхъ кирпичей и мраморныхъ плитъ съ куфическими письменами, но все это рѣдко и лишь случайно попадаетъ въ свѣдущія руки. Слѣдовало бы начать здѣсь правильныя раскопки и тогда, я не сомнѣваюсь, почва Самарканда представила бы археологическія сокровища, которыя значительно обогатили бы и науку и искусство, внеся въ нихъ образцы совершенно новые, невѣдомые доселѣ. Если такіе сравнительно маленькіе городки, какъ Геркуланумъ и Помпея, уже столько лѣтъ привлекая къ себѣ вниманіе образованнаго міра, все еще до сихъ поръ далеко не исчерпаны, то что же въ состояніи дать обширный Самаркандъ, непрерывно существующій на одномъ и томъ же мѣстѣ около трехъ тысячелѣтій и воспріявшій въ свои нѣдра столько разнообразнымъ и самостоятельныхъ цивилизацій! Честь этихъ открытій, повторяю, ближе всѣхъ должна принадлежать русскимъ ученымъ.
