А именно так контрразведка и вознамерилась поступить, установив с этой целью контакт с одной весьма кстати забеременевшей сотрудницей и условившись с ней, что она через медсестру обратится к Хижняку и тем самым создаст соответствующие условия для проведения задуманного мероприятия.

Времени на длительные раздумья у нас не было: визит беременной сотрудницы контрразведки, не намеревавшейся, кстати, лишать себя радости материнства, должен был состояться через неделю!

Мы, тем не менее, быстренько проверили эту информацию и заодно навели справки о том, кто такой Хижняк и почему это он вдруг решил подзаработать на производстве криминальных абортов. Информация, конечно, подтвердилась, хотя Хижняк и по работе, и в быту характеризовался только положительно, если не считать отмеченной кое-кем склонности к приобретению различного барахла. Но кто из советских людей не имел этой склонности?!

И все же меня всегда удивляли люди, прибывшие в загранкомандировку на два или три года, имевшие, казалось бы, все возможности без особой суеты и, не прибегая к каким-то противоправным методам, самым что ни на есть легальным путем улучшать свое благосостояние, а вместо этого начинавшие искать какие-то форсированные пути обогащения и пускавшиеся в различные махинации. Я всегда задавал себе вопрос: неужели они не понимают, что если на чем-то погорят, то не только испортят себе жизнь, но и потеряют то, что им даровала суровая советская действительность — возможность ездить за границу?

Я знал одну молодую супружескую пару, причем и он, и она были классными переводчиками, а поэтому их суммарная зарплата превышала зарплату посла (!), но это не помешало им влезть в одно грязное дело! Если бы они просто пробыли в стране положенный срок, не говоря уж о том, что большая часть их дальнейшей жизни должна была проходить в загранкомандировках, они обеспечили бы себя на всю оставшуюся жизнь!

Но они засыпались на этом грязном деле, были отправлены домой, и дорога за рубеж была им навеки закрыта.

Сколько было слез, как они умоляли сжалиться над ними и простить их прегрешения! Но все было бесполезно: благополучие развеялось, как мираж в пустыне Сахара. А виной всему непомерная жадность и стремление побыстрее и побольше нахапать!

Помню, когда мы передавали экономсоветнику, в подчинении которого находились эти переводчики, информацию об их проделках, тот отреагировал весьма темпераментно:

— Черт побери, миллионы советских людей мечтают попасть за границу, чтобы подзаработать себе на жизнь. А эти сопляки сразу после института получили такую возможность и не захотели воспользоваться. Гнать их в шею, раз не умеют жить честно!

Но в случае с Хижняком мы к экономсоветнику не обращались и кроме посла никого не ставили в известность о том, что он стал объектом внимания спецслужб. Это было сугубо наше дело, поскольку речь шла о готовившейся вербовке. Решение было однозначным: срочно выручать незадачливого гинеколога из этой переделки!

А выручить его можно было только одним способом — немедленно отправить в Союз. Но отправить таким образом, чтобы ни он, ни руководители специальной секции «Руссо» ни о чем не догадались. Любые другие варианты, в том числе попытка отговорить Хижняка от подпольной врачебной деятельности, могли привести к провалу «Рокки».

Если бы несчастные советские граждане, вольно или невольно оказавшиеся в сфере деятельности спецслужб или жертвами их противоборства, могли знать, какая возня происходила порой у них за спиной и какие страсти вокруг них разгорались, я думаю, многие из них тысячу раз бы подумали, стоит ли им вообще ехать в эту проклятую заграницу! И наверняка нашлись бы такие, кто, подобно кузнецу из песни Высоцкого, после инструктажа отказавшегося ехать в «этот польский Будапешт», раздумали бы выезжать за пределы родной страны.

Но, на их беду, как наша, так и все иностранные спецслужбы строят свою работу таким образом, что о ней знают только посвященные, а те, кто становится объектом или жертвой, по большей части находятся в полном неведении. По крайней мере до тех пор, пока на них, подобно камнепаду на узкой горной тропе, не обрушится вся мощь своих или чужих спецслужб, не наставит им синяков и шишек, не переломает руки, ноги или ребра, а то и вообще не расплющит их в лепешку.

Но по большей части все обходится тихо и мирно, и ничего не подозревающий советский человек так и проживет свою жизнь, не ведая, в центре каких событий он однажды оказался и чем это для него могло закончиться…

Согласовав отправку Хижняка с послом, мы связались с Центром и узнали, что незадолго до отъезда в загранкомандировку гинеколог защитил кандидатскую диссертацию, однако она пока не утверждена аттестационной комиссией. Это была хорошая зацепка. Базиленко переговорил кое с кем из «своих людей» и узнал, что Хижняк и в самом деле проявляет по этому поводу определенное беспокойство.

Так родилась идея: через министерство здравоохранения направить Хижняку телеграмму, в которой сообщить, что с утверждением диссертации возникли большие сложности, и окончательное решение этого вопроса откладывается до его возвращения из загранкомандировки.

Как мы и ожидали, получив эту телеграмму, Хижняк страшно расстроился. Но кто-то из его и наших друзей вовремя подсказал ему, что надо быстренько лететь в Москву и «дать» там, кому надо. И он, позабыв о беременной женщине из контрразведки, прибежал в аппарат экономсоветника и, чуть не плача, стал добиваться разрешения за свой счет слетать в Союз.

Сначала ему (естественно, для вида!) отказали, сославшись на то, что по условиям контракта он не может без разрешения местного руководства покидать страну. Но потом кто-то «вспомнил» о просьбе представителя Минрыбхоза выделить какого-нибудь врача для сопровождения тяжело больного рыбака и его обещании взять на себя все расходы. Ухватившись за эту возможность, Хижняк немедленно поехал в представительство Минрыбхоза, затем в родильный дом, потом еще куда-то и сумел уладить все проблемы. И вот теперь он хлопотал над бородатым рыбаком, не подозревая, какова истинная причина его отлета и что обратно лететь ему уже не придется…

Погуляв немного по самолету, я вернулся на свое место, чтобы в спокойной обстановке еще раз обдумать существо тех предложений, с которыми я летел в Москву.

Дело в том, что за встречами с «Рокки» и прочей текучкой я ни на минуту не забывал о Франсуа Сервэне. И с каждым днем меня все больше охватывало какое-то смутное беспокойство. Я долго не мог понять его причин, пока, наконец, не сообразил: его разработка постепенно зашла в тупик.

И в самом деле, возможности «Люси» почти иссякли — с момента возвращения Сервэна из Тулона мы не получили от нее никакой заслуживающей внимания информации.

Другие наши агенты прямых контактов с Сервэном не имели, а потому поступавшая от них информация носила случайный и отрывочный характер. Так, «Монго» сообщил Лавренову, что после смерти «Рока» обязанности «консультанта» при подготовке публикаций антисоветского характера иногда выполняет Сервэн. В отличие от своего африканского коллеги, Сервэн без особого энтузиазма обычно знакомится с версткой, а его правка, как правило, сглаживает наиболее резкие выпады против СССР.

Через несколько дней после моей встречи с «Рокки» Лавренов побеседовал с Акуфой. Тот недолго запирался, и как только Лавренов стал докапываться до его взаимоотношений с представителями местных властей, Акуфа с каким-то даже облегчением покаялся в своем грехе и в деталях рассказал о контактах с капитаном Соу. Он подтвердил информацию «Рокки», что пошел на сотрудничество, как говорится, не корысти ради, а исключительно в результате оказанного на него давления. Но самым ценным в его рассказе была готовность сделать все, чтобы загладить свою вину перед страной, которой он был так многим обязан.

Лавренов проявил «чуткость» и договорился, что в дальнейшем Акуфа будет консультироваться с ним прежде, чем выполнять то или иное задание контрразведки. Так состоялась его перевербовка.