Впоследствии некоторые бойцы этого отряда, в том числе коммунисты, стали видными общественными и политическими деятелями, мэрами городов, депутатами Национального собрания Франции.
Кроме этого, резидентура КГБ в Париже попыталась собрать сведения на отца Франсуа Сервэна по Тулону. Правда, прямых подходов к нему найти не удалось, однако собранные через различные источники сведения позволили сделать вывод, что после окончания войны он не утратил симпатий к коммунистам, но вынужден был отойти от них, чтобы не испортить служебную карьеру сына. По мере того, как Франсуа Сервэн занимал в контрразведке все более высокие должности, его отец вел себя все более осмотрительно и осторожно, поскольку служебное положение сына просто обязывало его к этому!
Одновременно с этим Центр распорядился собрать дополнительные сведения на родственные и прочие связи Франсуа Сервэна и его отца в Алжире, однако сделать это без риска расшифровки нашей заинтересованности перед алжирскими спецслужбами не удалось, и от этой затеи пришлось отказаться.
Мы потратили примерно полчаса на анализ этой информации, наметили план дальнейших действий на ближайшее время, и я отпустил Базиленко, попросив его пригласить ко мне Хачикяна.
Но едва мы успели с Хачикяном обсудить кое-какие текущие вопросы, как у меня на столе зазвонил внутренний телефон.
Я поднял трубку и услышал взволнованный голос Базиленко:
— Михаил Иванович, прошу вас немедленно меня принять!
С подобной просьбой Базиленко мог обратиться только в том случае, если произошло нечто чрезвычайное. А чрезвычайным для сотрудника, отвечающего за безопасность, могло быть какое-то происшествие в советской колонии или в резидентуре.
— Заходи! — коротко сказал я и, не зная еще, в чем дело, почувствовал, как сердце мое учащенно забилось, словно после чашки двойного кофе, который я иногда заваривал себе, когда работал по ночам.
— Давай прервемся, — обратился я к Хачикяну. — У Базиленко какое-то важное сообщение.
— Мне выйти? — спросил Хачикян, так же, как и я, предположивший, видимо, что речь пойдет о каком-то чрезвычайном происшествии.
— Подожди, — на всякий случай задержал его я. — Может, ты понадобишься.
Вошел Базиленко. В руках у него был кассетный магнитофон. Он глянул на моего заместителя и ничего не сказал. Из этого следовало, что повод, побудивший его добиваться срочной встречи с резидентом, мог и к заместителю иметь самое непосредственное отношение.
Так оно и оказалось.
— Я только что прослушал запись вчерашних телефонных разговоров Сервэна, — с этими словами Базиленко поставил кассетник на стол. — Похоже, у нас произошел провал!
Не теряя времени на объяснения, Базиленко нажал на клавишу. Через несколько секунд послышались длинные телефонные гудки, потом характерный щелчок снимаемой трубки и знакомый голос нашего французского коллеги:
— Франсуа Сервэн слушает!
— Добрый вечер, месье Сервэн! — донесся из кассетника мужской голос. — Говорит адвокат вашего отца — мэтр Гриняк.
— Добрый вечер, месье Гриняк. Что случилось? — В голосе Сервэна послышалось беспокойство.
— Мне выпала печальная обязанность сообщить вам о скоропостижной кончине вашего отца. Примите мои самые искренние соболезнования!
— Как это случилось? — дрогнувшим голосом спросил Сервэн.
— Ваш отец скончался три часа назад от сердечного приступа. Сейчас я занимаюсь необходимыми формальностями. Я хотел бы знать, когда вы сумеете прибыть в Тулон?
Последовала довольно длинная пауза. Видимо, Сервэн прикидывал, когда он сможет вылететь во Францию. Наконец, снова раздался его голос:
— Я вылечу в Париж завтра. Послезавтра утром постараюсь быть в Тулоне.
— Хорошо, я буду ждать вас, месье Сервэн. До встречи! — сказал мэтр Гриняк и разъединился.
Я с нетерпением посмотрел на Базиленко.
— Послушайте все разговоры, — сказал тот, — иначе будет трудно понять, как развивались события.
После разговора с Тулоном Сервэн выдал несколько звонков.
Сначала он набрал номер своего непосредственного начальника — старшего французского советника дивизионного комиссара Фердана. Доложив о смерти отца, он заручился его разрешением вылететь на похороны.
Затем Сервэн позвонил в авиакомпанию «Эр-Африк» и поинтересовался, есть ли завтра утренние или дневные рейсы в Париж. Получив отрицательный ответ, заказал два билета на вечерний рейс.
После этого он пытался дозвониться дочери в Париж, но телефон не ответил. Тогда он позвонил ее жениху, но того тоже не оказалось дома.
И вот после этого Базиленко сделал нам знак, что сейчас последует тот разговор, из-за которого он попросил немедленно его принять.
Из кассетника снова донесся характерный щелчок поднятой трубки и традиционный ответ:
— Франсуа Сервэн слушает!
— Месье Сервэн, с вами говорит дежурный офицер «Руссо» подлейтенант Морис Сейду. Только что «Флеш-три» сообщила, что она зафиксировала контакт «Тунца» с местным гражданином, продолжает наблюдение и ждет указаний.
Мы с Хачикяном переглянулись: «Тунцом» в радиопереговорах местной контрразведки именовался Лавренов!
— Как произошел этот контакт? — спросил Сервэн, и в его голосе я уловил какое-то безразличие к этому сообщению. Видимо, сейчас Сервэну было не до специальной бригады «Флеш» и ее оперативных удач!
— «Тунец» подсадил его в автомашину и сейчас следует по набережной, — отрапортовал дежурный офицер.
Сервэн надолго замолчал, видимо, решая, как лучше поступить в этой ситуации. А мне в этот момент подумалось, что если бы не известие о смерти отца, то он, наверное, соображал бы значительно быстрее.
— Может быть, задержать их? — спросил подлейтенант, которого, очевидно, торопили находившиеся с ним на связи сотрудники «Флеш-три».
— Нет, ни в коем случае! — возразил Сервэн. — Пусть продолжают наблюдение, установят личность этого человека, но не предпринимают никаких действий! С утра я буду занят, а в три часа соберемся и решим, что делать дальше!
— Будет исполнено, месье Сервэн! — ответил Морис Сейду и отключился.
Я остановил запись и посмотрел на часы: было четверть одиннадцатого! До начала оперативного совещания в местной контрразведке оставалось еще четыре часа сорок пять минут, но это было совсем немного, если учесть, какую работу нам предстояло проделать за это время!
— Почему ты не прослушал запись утром? — с заметным акцентом, который всегда у него проявлялся при сильном волнении, спросил Хачикян.
— Меня вызвал Михаил Иванович, — после некоторой паузы ответил Базиленко.
— Надо было сказать мне, что ты не успел прослушать пленку! — с трудом сдерживая себя, чтобы не сорваться, сказал я.
— Откуда я мог знать, что там такой разговор? — пожал плечами Базиленко. — Обычно там не было ничего существенного…
— Где Лавренов? — перебил я, обращаясь к Хачикяну.
Обычно Лавренов появлялся в резидентуре часам к десяти, после того, как заканчивал первоочередные дела по прикрытию. Но сейчас шел уже одиннадцатый час, и ждать, когда он заявится, было нельзя.
— Я думаю, в бюро АПН, — ответил Хачикян.
— Вот что, Павел Игнатьевич, — повернулся я к Базиленко, — срочно вызови его в посольство. Только аккуратно, без паники, понял?
Базиленко понимающе кивнул и встал.
— А вы все же дослушайте кассету, там есть еще несколько разговоров, — сказал он, выходя из кабинета.
— Гагик Артаваздович, принеси, пожалуйста, график встреч, — попросил я Хачикяна, хотя отлично помнил, что вчера вечером Лавренов должен был встречаться с «Дожем» — тем самым агентом из канцелярии премьер-министра, которого он получил в наследство от Матвеева и работу с которым мне было приказано держать под особым контролем.
Пока Базиленко и Хачикян выполняли мои просьбы, я дослушал запись до конца.
Закончив разговор с неведомым нам Морисом Сейду, Франсуа Сервэн позвонил дежурному по ДСТ в Париже, попросил разыскать свою дочь и предупредить, что завтра он с женой прилетает в аэропорт Шарля де Голля и просит их встретить.
