А еще через день состоялась плановая встреча с «Арманом», и он рассказал, что в посольстве США идет поиск человека, который мог внести в кабинет посла малахитовую подставку. Подозрение пало, прежде всего, на тех местных граждан, включая и «Армана», которые имели доступ в кабинет посла, однако в стороне от расследования не остались и некоторые сотрудники посольства из числа американцев. Накануне «Армана» допрашивал какой-то незнакомый американец (так стало ясно, что розыском радиозакладки занималась специально прибывшая в страну поисковая бригада), причем допрашивал с пристрастием, но «Арман» прикинулся дурачком и лепетал им такую чушь, что они, ничего от него не добившись, вынуждены были отпустить его с миром.

Да и что они могли ему сделать? Ведь он был гражданином своей страны, и в самом худшем случае они могли передать его местным властям, да и то, если эти самые местные власти не имели никакого отношения к внедренной в американское посольство технике подслушивания! А такой вариант американцы, видимо, не исключали — дружба дружбой, а французским спецслужбам тоже небезынтересно было знать, что замышляют американцы в их традиционных владениях! К тому же письменный прибор был подарен Гэлберу не кем-нибудь, а самим премьер-министром, а на отдельных деталях радиопередающего устройства стояло не клеймо «Сделано в СССР», а знаки некоторых известных европейских фирм. Так что было над чем подумать!

И потому американцы ограничились только увольнением из посольства всех местных граждан, включая «Армана», но не стали информировать о случившемся ни местные, ни французские спецслужбы.

После отъезда Хачикяна «Арман» перестал убирать квартиру, ему хватало того вознаграждения, которое он получал за периодическую смену малахитовых подставок. И вот теперь он лишился как основного, так и дополнительного заработка. Но у «Армана» не было оснований долго горевать по этому поводу: выплаченное ему резидентурой единовременное вознаграждение в связи с потерей работы было равно его заработку за несколько лет, и он вполне был этим удовлетворен. Прислушавшись к совету оперативного работника, он уехал из столицы в провинцию, открыл там какую-то лавчонку и занялся розничной торговлей.

О том, что послужило причиной провала радиозакладки, в течение нескольких лет можно было только догадываться. Но потом был разоблачен агент ЦРУ, передавший американцам фотокопию спецсообщения КГБ, и все сразу прояснилось.

После обнаружения чужого микрофона в своем посольстве американцы вполне резонно посчитали, что неведомому им противнику (а таковым, вероятнее всего, являлась все же советская разведка) стало известно о проводившихся ими мероприятиях, и потому отказались от услуг некоторых агентов, в том числе и от «Мека». Местная контрразведка также не проявляла к нему никакого интереса, по-прежнему полагая, что он работает на американцев.

«Мек», которому, видимо, порядком надоела маята, связанная с работой на две спецслужбы сразу, воспользовался этим обстоятельством и решил уволиться по собственному желанию. Удерживать его не стали, после чего он на полученные от КГБ и ЦРУ деньги открыл небольшую авторемонтную мастерскую, которая специализировалась на ремонте автомашин советского и американского посольств. И там, и там его считали «своим» человеком, и мастерская процветала.

Я полагаю, что американцы вполне могли списать на обнаруженную в своем посольстве радиозакладку еще один провал, произошедший несколькими годами ранее. Провал тем более болезненный, что на Шилова (а я имею в виду именно его) ЦРУ, судя по всему, возлагало большие надежды. О том, что радиозакладка здесь ни при чем, знали только очень немногие, и никто из них не собирался делиться с американцами этой информацией.

После возвращения в Союз Шилов был взят в активную разработку, однако проводимые мероприятия долго не давали никакого результата. Как потом выяснилось, американская разведка на том этапе поставила перед ним пассивную, но очень ответственную задачу — внедриться в КГБ, условиями связи с резидентурой ЦРУ в Москве не снабдила, а потому ничего подозрительного в действиях Шилова не отмечалось.

Но советская контрразведка всегда отличалась большим упорством и изобретательностью, тем более имея веские основания подозревать человека в сотрудничестве с иностранной разведкой. И потому было решено поставить Шилова в такие условия, чтобы он сам предпринял какие-то действия и попытался проинформировать американцев о своем положении. С этой целью его на год призвали в армию, как офицера запаса, и направили в Прибалтику в одну из режимных воинских частей, где он находился под неусыпным наблюдением военной контрразведки.

Этот замысел полностью себя оправдал! Однажды, оказавшись в увольнении, Шилов опустил в почтовый ящик письмо. В результате проверки содержимого почтового ящика был обнаружен конверт с подставным адресом американской разведки в ФРГ, а в конверте — открытка, написанная от имени иностранного туриста. После того, как на открытке и конверте были обнаружены отпечатки пальцев Шилова, стало ясно, что это какой-то сигнал, истинный смысл которого известен только отправителю и получателю. Так развеялись последние сомнения в том, что Шилов является агентом американской разведки.

Разработка перешла в форсированное окончание: сбор улик, арест, следствие, военный трибунал и неотвратимое возмездие…

После двух бесед в отеле «Мирамар» я никогда больше не встречал «Ринго».

Вскоре после возвращения в страну он подал рапорт с просьбой об отставке, о чем мы узнали из подслушанного разговора Литмана с Гэлбером. При этом мы лишний раз убедились, какой все же сволочной человек этот Дэвид Литман! Но если раньше, когда он изводил «Ринго» своими придирками и подталкивал его на разрыв с ЦРУ, Литман объективно действовал в наших интересах, и потому мы в душе одобряли его поступки, то высказанное им в этом разговоре намерение дать «Ринго» отрицательную характеристику и тем самым помешать ему найти хорошую работу вызвало у нас новый приступ антипатии.

К нашей большой удаче Гэлбер не одобрил намерение Литмана, как до этого не одобрял многие его начинания.

— Зачем вам эта склока, Дэвид? — спросил он. — Вы здесь, он вернется в Вашингтон. Неужели ему тоже не найдется, в чем вас упрекнуть? Так стоит ли трясти грязным бельем?

Когда Литман ушел, Гэлбер попросил свою секретаршу связаться с представительством компании «Тексако» и пригласить к нему Майкла Гонзалеса. Когда и где состоялась их встреча и состоялась ли она вообще, нам выяснить не удалось. Но Гэлбер, видимо, не только поговорил с «Ринго», но и по своим каналам дал о нем благожелательный отзыв, тем самым оказав ему и нам (если бы Гэлбер это знал!) большую услугу.

Как бы то ни было, но не прошло и года, как «Ринго» закончил какие-то курсы, а затем устроился на работу в Информационное агентство США. Через два года он уже поехал за границу в качестве представителя ЮСИА.

Но еще до того, как поступить на курсы, «Ринго» совершил туристскую поездку в Европу, где в одной из нейтральных стран посетил советское посольство и по отработанным на этот случай условиям установил контакт с советской разведкой. Приехал он не с пустыми руками, а с очень ценными сведениями о деятельности ЦРУ. Это было лучшей гарантией искренности «Ринго», и наша щедрость превзошла его ожидания. И когда он стал работать в американском посольстве, с ним была установлена регулярная связь.

На этот раз ему повезло. У него сложились прекрасные отношения с резидентом ЦРУ, и его, как бывшего разведчика, стали привлекать к различным оперативным мероприятиям. Так «Ринго» получил доступ не только к информации посольства, но и к сведениям, которые представляли для нас значительно большую ценность.

Об этом я узнал совершенно случайно спустя много лет от одного старого приятеля, который под большим секретом рассказал, за что он получил орден Красной Звезды. Он даже не подозревал, что к его награде я имею самое непосредственное отношение.