Сестры бегом пересекли Тюильрийский сад, превращенный в поле для учений, держа за руки Шарля, которого все это забавляло.

— Ты не устал? — забеспокоилась Леа.

— Нет, нет, — ответил он, смеясь, — я хочу видеть папу на его танке.

Они пересекли авеню Поля Деруледа напротив арки Каррузель, когда снова зазвучали выстрелы. Они бросились ничком на газон. Вокруг них охваченная паникой толпа разбегалась в страшном беспорядке, вызвав такой переполох, что ФВС с другого берега Сены открыли огонь, а находившиеся в Тюильри, думая, что атакуют полицейские, ответили им.

— Было бы слишком глупо умереть здесь, — сказала Леа, поднимаясь после того, как снаряд взрыхлил землю недалеко от нее.

У билетных касс Лувра они встретили Франка, катившего свой велосипед. Лаура усадила Шарля на багажник, и они пошли к Нотр-Дам.

Де Голль только что вышел из машины на паперть кафедрального собора и обнимал двух девочек в эльзасских платьях, подаривших ему трехцветный букет. Стоявшие на площади танки были сплошь облеплены гроздьями человеческих тел. Всю дорогу от площади Конкорд до Нотр-Дам генерала сопровождали выстрелы.

Но повсюду люди, изнуренные четырьмя годами лишений, измотанные боями, предшествовавшими освобождению Парижа, криками выражали свою радость:

— Да здравствует де Голль!

— Да здравствует Франция!

— Да здравствует Леклерк!

Когда генерал приблизился к порталу Страшного Суда, стрельба возобновилась.

— Они стреляют, с башен Нотр-Дам, — крикнул кто-то.

Большинство присутствующих бросилось ничком на мостовую. Де Голль стол и спокойно курил, насмешливо глядя на эту сцену. Тотчас же люди Леклерка и «фифи» начали стрелять в направлении собора, оставляя выбоины на горгонах. Каменные осколки стали падать на стоящих под порталом. Офицеры 2-й бронетанковой дивизии бросились в разных направлениях, чтобы прекратить огонь.

— Заметно, что ваши люди не имеют опыта уличных боев, — иронически заметил полковник Рол, обращаясь к подполковнику Жаку де Гийебону из 2-й бронетанковой.

— Нет, но, поверьте мне, они его приобретут, — ответил тот, смерив Рола взглядом.

Пока генерал Леклерк колотил палкой очумевшего солдата, палившего во все стороны, рассерженный генерал де Голль, отряхнув свой френч, входил под своды святого места. Полковник Перетти прокладывал ему дорогу, бесцеремонно расталкивая присутствующих. Он явился на тридцать минут раньше намеченного срока, и духовенство, которое должно было принять его, еще отсутствовало. Орган молчал, хор скрывался в полутьме из-за отсутствия электричества. Едва он сделал несколько шагов, как внутри здания возобновилась стрельба. Присутствующие бросились на пол, опрокинув стулья и скамеечки.

— Полицейские стреляют с Королевской галереи!

— Да нет! Наверху люди из префектуры!

Генерал де Голль прошел шестьдесят метров нефа между рядами опрокинутых стульев. Прихожане, падшие ниц, закрывали головы руками. Иногда на миг возникало лицо, чтобы воскликнуть:

— Да здравствует де Голль!

Позади генерала Ле Троке ворчал:

— Видно больше задов, чем лиц.

Дойдя до хора, де Голль направился к креслу, установленному слева, в сопровождении Пароди, Перетти и Ле Троке, в то время как пули продолжали свистеть. Его высокопреосвященство, монсеньор Брот, протоиерей Нотр-Дам, подошел к генералу де Голлю.

— Генерал, не я должен был встречать вас, а другой пастырь. Ему силой помешали явиться сюда. Он поручил мне выразить вам свой почтительный, но категорический протест.

В самом деле, генерала де Голля должен был встречать кардинал Сюар, но Временное правительство в это утро известило кардинала, что его присутствие не будет приветствоваться. Почему? Некоторые упрекали его за то, что он принимал в соборе маршала Петена и присутствовал на похоронах Филиппа Энрио. Однако на этих похоронах он сказался выступить, несмотря на давление немецких властей, что побудило полицию заявить о нем:

— Это голлист.

«Не голлист, не коллаборационист, а просто церковный деятель…» — думал, вероятно, монсеньор Брот.

— Пусть зазвучит орган, — распорядился Ле Троке.

— Нет тока.

— Тогда пойте.

Сначала неуверенно, затем во всю силу зазвучало под одами торжественное песнопение. Генерал де Голль пел в полный голос, увлекая за собой остальных. Выстрелы на минуту прекратились, потом снова раздались. Трое человек были ранены. Приостановившись на мгновение, гимн снова взлетел под вековые своды, сопровождаемый свистом пуль.

Молодые люди в белых халатах собирали раненых и пострадавших во время давки. Место становилось чересчур опасным. «Те Deum» сегодня отменялся.

Величественный церковный сторож, идя впереди генерала де Голля, расчищал ему дорогу.

Снаружи толпа приветствовала его оглушительными криками:

— Да здравствует де Голль!

— Боже, храни де Голля!

— Пресвятая Дева, спаси де Голля!

— Боже, защити Францию!

Шарль был самым счастливым и самым гордым из малышей. Он возвышался над толпой, сидя на башне танка своего отца.

Они встретили Лорана д'Аржила, возвращавшегося с площади Конкорд, около ратуши. Он сообщил им, что отправляется дальше, менее чем через час.

— Здесь не подозревают, несмотря на снайперов на крышах, что в северных предместьях Парижа продолжаются настоящие бои.

— Но ведь немцы определенно подписали акт о капитуляции?

— Это действительно для тех, кто находится под командованием генерала Хольтица, но не для других, по крайней мере так заявляют их командиры. Они закрепились в Бурже и в лесу Монморанси. У них есть свежие части, прибывшие на велосипедах из Па-де-Кале, и танки 47-й пехотной дивизии генерал-майора Вале…

— Папа, покажи мне, как это работает.

Леа, взобравшись на танк, шлепнула Шарля по руке.

— Не трогай, ты сейчас все взорвешь.

Лоран безрадостно улыбнулся. Он поцеловал сына, поднял и, несмотря на протесты, передал Франку.

— Пожалуйста, позаботься о нем, Леа. Как только будет возможность, я постараюсь увидеться с вами. Мы поговорим о Камилле, я хочу все знать о ее смерти.

Трое молодых людей смотрели, как танк двинулся. Они проводили его до Севастопольского бульвара.

Франк дошел с двумя сестрами и с Шарлем до Университетской улицы и обещал им, что зайдет вечером с новостями о Франсуазе и постарается достать провизию.

Прогулка утомила Шарля, он жаловался на головную боль. Эстелла смерила ему температуру — 39°. Старая служанка заворчала, что она это предсказывала… что он не должен был выходить… что он еще не выздоровел. Леа уложила его на свою постель и осталась около него. Он держался ручонкой за ее руку, пока не задремал. Вероятно, она тоже переоценила свои силы, потому что уснула вслед за Шарлем.

Ее разбудил долгий, настойчивый гул. Леа посмотрела на часы: одиннадцать с половиной ночи! В комнате было темно, гул усиливался. Самолеты… Они пролетали над Парижем, вероятно, это самолеты союзников для бомбежки фронтовой полосы. Завыли сирены. Самолеты приблизились и, казалось, летели совсем низко. Леа бросилась к окну.

Никогда после Орлеана она не видела столько самолетов сразу. Огоньки трассирующих пуль, редкие выстрелы зениток, казалось, не задевали их. Вдруг оглушительные взрывы в стороне ратуши и центрального рынка сотрясли квартал и осветили ночь.

— Надо спуститься в убежище, — крикнула Альбертина, открывая дверь с малышом Франсуазы на руках.

Лиза и Эстелла с растрепанными волосами пробежали в коридор.

— Спускайтесь без меня, уведите Шарля.

Мальчик, не до конца проснувшись, уцепился за нее.

— Не хочу… я останусь вместе с тобой…

— Хорошо, ты останешься здесь.

Прижавшись к ней в одном из больших кресел гостиной, Шарль снова заснул. Леа курила сигарету, в то время как немецкие бомбы падали на близлежащие улицы.

Около полуночи прозвучал отбой воздушной тревоги. Сирены пожарных машин и карет скорой помощи сменили вой бомб. Все снова заснули. Но ненадолго. Новая тревога, около трех часов утра, выгнала парижан из постелей.