— А Лизе?

— Полковник Лизе — другой руководитель. Я не очень хорошо понял. Это политическая история. Я знаю только, то Рол — коммунист.

— Твой отец был бы доволен, видя тебя с ними, — сказала она с грустным смехом.

— Не говори мне об отце. Он коллабо. Для меня он умер.

Пьеро увлек свою кузину на улицу Жи-лё-Кёр. Здесь он остановился перед неряшливой витриной маленькой бакалейной лавочки, поднялся на три ступеньки и постучал.

— Закрыто, — проворчал голос изнутри.

— Откройте, это Пьеро из Бордо.

Дверь открылась.

— Это ты?.. Входи, малыш… А это кто такая?

— Это моя кузина Леа.

Магазинчик был также закусочной со стенами, украшенными олеографиями, лубочными картинками, гравюрами, более или менее удачными портретами Наполеона, равномерно покрытыми коричневым налетом. Комнату разделял короткий деревянный прилавок, служивший одновременно и баром, и витриной для случайного товара, сегодня представленного муляжами консервных банок. Позади лавочки располагалась столовая, столы были накрыты скатертями в белую с красным клетку, а напротив них возвышалась огромная старинная черная плита. На ней сейчас варилось что-то, слегка напоминающее своим запахом рагу из кролика. Этот запах едва не стал для Леа роковым.

— Смотри за своей кузиной, она падает в обморок, — воскликнула женщина, впустившая их.

Пьеро помог Леа сесть и дал ей выпить небольшой стаканчик водки, принесенный хозяйкой. Щеки ее немного порозовели, и предметы вернулись на свои места.

— Ну как, получше?.. Постой, выпей еще.

— Нет, спасибо.

Она осмотрелась вокруг. Это место словно не изменилось с начала столетия. Здесь можно было хорошо поесть перед войной, это видно было по плите, любовно ухоженной. Она успокоилась. Там, где хорошо готовили, не могли дурно относиться к людям.

— Вы, должно быть, голодны, — пробормотала женщина, направляясь к своему очагу.

— О да! — воскликнул Пьеро, который не ел как следует уже несколько дней.

— Нет, спасибо, мадам. Я выпью только стакан воды.

— Напрасно, кухня мадам Летиции хороша, несмотря на все трудности.

Он сел перед пустой тарелкой, быстро наполненной темноватым рагу, от которого поднимался густой пар.

— Я не понимаю, как ты можешь есть, — сказала Леа раздраженным тоном.

Краска стыда залила лицо Пьеро. Он уронил ложку, которую нес ко рту, и посмотрел на нее с таким несчастным видом, что она пожалела о сказанном.

— Извини меня… Ешь… Расскажи, как ты попал сюда.

С полным ртом он начал рассказывать:

— Когда я узнал, что отец хочет отправить меня к иезуитам с приказом, запрещающим мне любую попытку покинуть их, я решил пойти в маки. Я пропущу подробности моего путешествия, переезды зайцем в товарных вагонах, мои ночевки в канавах, чтобы укрыться от жандармов, мои налеты на поля. В Лиможе на вокзале за мной гнались полицейские. Я спасся благодаря железнодорожникам. Несколько дней они прятали меня в старом вагоне на запасном пути. Вокруг было столько немцев и полицейских, проверявших каждого пассажира, что и речи не могло быть о том, чтобы выйти из укрытия. Наконец, однажды они спрятали меня в скотный вагон товарного поезда, который шел в Эймутье…

— Эймутье… Это в Лимузене?

— Да. Откуда ты знаешь?

— У меня была подруга-еврейка, скрывавшаяся там некоторое время. Продолжай.

— В Эймутье я попал в руки других железнодорожников. Они привели меня к их руководителю, полковнику Генгуэну, по прозвищу Большой, или Рауль. Что за человек! Это был ужас местных немцев. Он руководил всем из своего КП в лесу Шатонёф. К несчастью, наступление зимы заставило нас покинуть лагерь Трех Лошадей. И вовремя, потому что несколькими днями позже в лес двинулись три тысячи солдат. Немцы называли это место Маленькой Россией, так боялись они здесь засад. Они потеряли многих. Шесть этих последних месяцев я был связным между разными отрядами. Теперь я знаю каждую деревню, каждый лесок. Благодаря усилиям Генгуэна мы были хорошо одеты и накормлены. Я хотел участвовать в диверсиях, в нападениях на эшелоны, но он отвечал, что я слишком молод. В начале месяца он направил меня сюда с письмом для полковника Рола. Стачка, а потом восстание помешали мне вернуться. Вот и все.

Леа посмотрела на своего кузена с восхищением. Как он вырос, этот мальчик!

— А сколько времени ты в Париже?

— Тоже с начала месяца.

— Как дела в Монтийяке? Есть ли у Камиллы новости от Лорана? Как тетя Бернадетта? Руфь? Матиас?.. Что с тобой?

Опустив голову, Леа машинально терла себе лоб.

— Что с тобой? — повторил Пьеро встревоженно.

— Камилла и тетя Бернадетта мертвы… И нет больше Монтийяка…

— Что ты говоришь?..

— Немцы и полицейские убили их, а потом сожгли дом…

Они долго сидели молча. Шумная компания, вошедшая в магазин-закусочную, оторвала их от мрачных мыслей.

— А! Ты здесь, Пьеро!.. Тебя искали везде. Боялись, что ты окажешься в том же виде, что и коллабо, называвший себя эльзасцем.

— Он им, может быть, и был!

Юноша чуть старше Пьеро повернулся к Леа, удивленный ее гневным тоном.

— Возможно, но люди так настрадались, что их месть естественна.

— Естественна?! Вы находите естественной эту живодерню?

— А немцы, разве они не ведут себя, как мясники? Вы знаете, скольких наших товарищей они убили у каскада в Булонском лесу на прошлой неделе?.. Нет?.. Тридцать пять человек вашего возраста… Мажисон, девятнадцать лет… Вердо, девятнадцать лет… Смет, двадцать лет… Шлоссер, двадцать два года… Дюдрезиль, двадцать один год, его называли Фило… братья Бернар, двадцать и двадцать один год… Продолжать?

— Я знаю так же хорошо, как вы, на что они способны, я видела их за работой… Но это не причина, чтобы быть хуже них!

Оба бледные, они скрестили взгляды. Пьеро вмешался:

— Оставь ее. Она права.

— Возможно, но сейчас не время говорить об этом.

— Вы увидите, что такое время никогда не наступит.

— Леа, замолчи. Ты идешь со мной на КП Лизе?

— Нет, я должна вернуться к Лауре. Мы живем у моих тетушек де Монплейне, позвони нам… Мне хочется еще раз увидеться с тобой и поговорить.

— Как только выберу момент, я позвоню или забегу. Поцелуй Лауру за меня.

Они расстались возле магазинчика.

Леа понадобился почти час, чтобы пересечь площадь Сен-Мишель. Снайперы, залегшие на крышах, вели огонь по тем, кто на это отваживался. Два человека были убиты.

Казалось, ураган пронесся по квартире, которую занимали теперь полтора десятка парней ФВС. От веселой компании остались только Лаура, миловидная Мюрьель и Франк, встретивший Леа с радостью.

— Удалось тебе разыскать Франсуазу?

— Нет еще, мы обзвонили десятка два гостиниц, но без успеха.

— Надо продолжать. Я встретила на улице Пьеро.

— Пьеро?

— Да, нашего маленького кузена.

— Сына дяди Люка?

— Да.

— Это чудесно! Что он здесь делает?

— Служит в ФВС.

На кухне двое молодых людей готовили бутылки с зажигательной смесью по рецепту Фредерика Жолио-Кюри, распространенному полковником Ролом: обычную бутылку наполняют на три четверти бензином и на одну четверть серной кислотой, потом закупоривают и приклеивают к ней бумажку, пропитанную хлористым калием. Когда бутылка разбивается, хлористый калий в контакте со смесью воспламеняется. Это опасное оружие против танков.

Мощный взрыв заставил всех броситься к окнам. Защитники улицы Ля Гюшетт взобрались на баррикаду, чтобы видеть, что происходит. Булочница крикнула:

— Боши взрывают Париж!

Молниеносно слух распространился по кварталу и вызвал панику. Внизу, в стороне Елисейских полей, поднимался густой столб дыма. Все напряженно ждали новых взрывов. Но, не считая нескольких отдельных выстрелов в стороне Люксембургского сада, все было спокойно.

Внезапно с улицы Гранд-Огюстэн на всем ходу выскочил мотоцикл с коляской. Очередью из автомата сидевший в коляске скосил одного из бойцов ФВС. За баррикадой раздался ропот. Молодой паренек взобрался на нее и бросил в направлении двух немцев бутылку с горючей смесью. Он не увидел результата своего героического жеста, очередь уложила его на месте. Пламя взвилось перед мотоциклом, водитель не смог увернуться. В одно мгновение оба человека вспыхнули, это было кошмарное зрелище: мотоцикл, объятый пламенем, продолжал двигаться, пока не врезался в парапет около лавки букиниста. И Леа увидела руку, в мольбе воздетую к небу!