— Шон?

— Найл, — голос Шона заполонил небольшую лачугу. Дверь открылась, впуская ночь и шум волн.

— У меня был сон.

— О, нет.

— К сожалению, да. Послушай, это могло было о Донегале. В смысле, о том, что должно там случиться. Но я не узнал этого места... это было на футбольном поле. И там была цапля.

— Цапля?

— Да. И все было плохо. Она не была... собой. Выглядела собой, но не была. В ней был демон.

— Говоришь, футбольное поле.

— Да.

— Спасибо, Найл.

— Шон. Я устал прятаться. Мы должны что-то сделать. Мы не можем прятаться вечно.

— Я знаю. Я знаю, — его голос звучал изнуренно.

— Шон? — позвал Майк.

— Да.

— Не обращай на него внимания. Ему просто надоело, есть моллюсков каждый день. Мы останемся здесь на столько, на сколько потребуется.

— Нет, он прав, Майк. Мы не можем прятаться вечно. Они все равно найдут нас, где бы мы ни были.

— Рано или поздно, они совершат ошибку. Мы узнаем, кто...

— Стой. Не говори ничего, — перебил Найл.

— Нет. Нет, ты прав.

— Теперь мне нужно идти. Будьте осторожны. Правда.

— И ты, Шон.

Они оба посмотрели в компьютер, такой яркий в полутьме лачуги. На экране был открыт сайт академии Тринити, фотография школьного оркестра — трех рядов мальчиков и девочек в школьной форме, улыбающихся в камеру. Они приблизили фотографию на девушку, сидящую возле виолончели. Ее черные волосы спадали по ее плечам, а глаза выглядели застенчивыми, грустными.

Цапля.

День, когда он ушел

Был днем, когда я не смогла вернуться

Я думала, что это продлиться вечность .

Кастельмонте

Элоди

Все еще никакой силы. Словно я — вовсе не я. Ни видений, ни снов, ничего. Вода — лишь вода, стекло — лишь стекло, и видения не приходят во сне. Хотя я все равно сейчас не много сплю.

В основном я сижу у окна и смотрю на горы. Сначала она выглядели как темница, как огромный барьер между мной и войной, на которой мне не разрешено сражаться. Но я полюбила их, их постоянное, молчаливое, тихое присутствие и защиту.

На днях мы ездили в Валле-д’Аосту. Фризоны навещали друзей и взяли меня с собой. Мы пошли в небольшую горную деревушку, которая, казалось, росла прямо из долины, между двумя огромными стенами-скалами с каждой стороны. Деревня выглядела, словно была созданием природы, а римский мост пересекал белый поток ледникового происхождения.

— Ночью отсюда можно увидеть огни, — сказала Марина, указывая на вершину горы, куда-то невозможно высоко. — Можно подумать, что это звезды, потому что гор не видно — они выглядят черными ночью. Но это дома. Представляешь? Каково там жить?

Я представила себе огни, свисающие с гор, словно звезды с неба. Я представила жизнь там, в деревянном домике, который отрезает от мира зимой. Мы с Гарри. И наши дети.

Мысль ранила, словно нож, прямо над ребрами, и я отвернулась. Марина прочла мое настроение.

— Пойдем, купим немного еды.

Местная пекарня была настоящей сокровищницей, и мы вышли из нее с полными руками плоского песочного печенья, которое они называют теголь, «черепицей», и другого печенья в форме петелек — сладкого и маслянистого. Торчетти. Незнакомые слова перекатывались у меня во рту и на вкус были такими же вкусными, как печенье, пока я пыталась выговорить их. Марина улыбнулась. Ей нравилось, когда я пыталась разговаривать на их языке.

Мы сели на траве на берегу ручья и стали есть сладости. Вода быстро бежала с ледников в долине на ложе из серой гальки.

Марина сидела рядом со мной, ее глаза закрыты и направлены на осеннее солнце. Легкий, прохладный горный ветерок шевелил ее волосы. Аико бросала камешки в воду, обвивая гальку своими маленькими пухлыми пальчиками и корчась от восторга, когда они делали дугу в воздухе и ударялись об воду.

Сладкий запах сосен окутывал нас, а каменные стены светились на солнце. На ощупь они были теплыми, и, казалось, очень тихо вибрировали и гудели, как живые. Я чувствовала, будто они отдавали энергию, и, когда я сидела ни них, то словно заражалась ею. Их сила наполняла меня, тысячи и тысячи лет под небом, неподвижные и неизменные, они наблюдали, как менялся мир.

Эти камни повидали времена Демонов.

Эти камни могут снова стать их свидетелем.

Мое сердце похолодело от внезапного страха, и я потеряла радость момента. Я обняла колени и положила на них подбородок, погруженная в темные мысли.

— Элоди?

— Да?

— Не переживай. — Марина обняла меня за плечи, и ее доброта наполнила мою грудь невыплаканными слезами.

То, что ты зовешь домом

Для меня — темница.

— Как ты, Сара? — мистер Макинтайр остановил ее в коридоре.

— О, здравствуйте. Я в порядке, спасибо.

— Как отрывки для прослушивания? — спросил он, указывая на виолончель в пурпурном чехле.

— Очень хорошо, спасибо. Мистер Сандс очень помогает.

— Мы очень тобой гордимся. Ты же знаешь об этом, правда?

Сара улыбнулась.

— Спасибо, — мистер Макинтайр пошел дальше, одарив ее последней ободряющей улыбкой. Он был таким добрым. Всегда за ней присматривал.

В школе все всегда носились с ее музыкальными талантами. Это льстило, и она гордилась, но ее застенчивая натура не давала насладиться этим полностью. Она чувствовала себя немного потрясенной иногда.

Застенчивый исполнитель. Противоречивое сочетание, но, на самом деле, Сара знала, что это частое явление среди музыкантов. Просто их любовь к музыке была сильнее, чем волнение, которое охватывало каждый раз, когда они поднимались на сцену.

— Идешь на обед?

Элис стояла у шкафчиков, одетая в гольфы выше колена, которые она купила в Аксессорайз пару дней назад, и привлекала немало заинтересованных взглядов. И несколько завистливых тоже.

Как это сойдет ей с рук? Только Элис это удается, — подумала Сара, разглаживая свою юбку на непрозрачных черных колготках.

— Да. У меня есть едва для вас с девчонками, — Сара иногда готовила обеды для друзей. Они брала их с собой в школу в маленьких аккуратных контейнерах и повышала им настроение на целый день.

— О, какое счастье! Спасибо! — воскликнула Элис с искренней радостью. У нее был довольно здоровый аппетит для девушки, следящей за своей фигурой.

Брайони с Ли уже ждали посреди столовой. Они сели за привычный столик, который был расположен позади, у окна, и Сара начала вытаскивать угощение.

— Что это? — спросила Брайони.

— Блины с ветчиной и плавленым сыром и... — она улыбнулась, извлекая коробку с цветами. — Мои знаменитые домашние шоколадки, — последовал шквал ахов и охов, и они начали, есть, болтая.

— Я люблю твои шоколадки. Особенно белые с маленькими сахарными розочками, — Ли облизала пальцы. Сара смотрела на свою подругу, в ее ясные голубые глаза, на едва заметные веснушки на носу, солнечную улыбку. Она задавалась вопросом, каково это — иметь простую жизнь, не быть проклятой девушкой. Быть кем-то вроде Ли.

Звук гитары донесся из-под стола.

— Чей это мобильник?

— О, мой, — сказала Сара, копаясь в сумке. Им разрешали носить телефоны, пока они выключали звук на уроках. Сара все равно всегда держала его на тихом режиме. Должно быть, я забыла. Она посмотрела на экран. Гарри. Наверное, что-то случилось.

— Извините, девчонки, я на минутку.

Она выбежала из столовой и стала искать уголок, где сможет побыть одна.

— Да? — прошептала она в трубку.

— Сара, они в твоей школе.

— Что? Где? — ее охватила паника.

— Только что вошли. Тебе нужно выбираться оттуда сейчас же. Мы не можем драться с ними перед всеми.

— Как они выглядят?

— Мужчина. Думаю, Саймон Ноулес. Он в спортивном костюме. С ним женщина. Я не знаю кто она. У нее короткие каштановые волосы, она в синем пальто.