Где-то там, Шейла Дуглас уснула. Она как раз ехала по дороге из клиники.

Гарри этого не знал, но это был акт милосердия, потому что огонь уже начинал гореть в ее голове.

Ты рассказал мне значение жертвы .

Горькое утешение

Твоей потери .

Кастельмонте

Элоди

Каждый день я должна напоминать себе, зачем делаю это, зачем согласилась быть отосланной сюда. Зачем, зачем каждый день красные крыши Кастельмонте появляются в моем окне в ванной, если Гарри пытался убедить меня, что скоро мы увидимся, и я отправилась без колебания.

Я знала, что Гарри мертв. Он уже был мертв, когда я уехала, он все еще ходил, говорил и дышал, но уже был мертв.

Я должна защитить Аико. Других наследников тоже могут прислать сюда, и я позабочусь и о них. Но находиться здесь, вдалеке от сражения, ждать, пока они за нами явятся... это как медленная пытка. Как быть привязанной к стулу, пока все вокруг тебя борются и умирают, а ты каким-то мистическим образом, спасаешься.

Гарри умер, а я спаслась.

Хотела бы я, чтобы все было наоборот.

Кастельмонте прекрасен в осеннем свете. Солнце продолжает светить, даже если лето давно прошло. Люди здесь живут медленно, ходя от своих домов в маленькие продуктовые магазинчики, бары, где мужчины играют в карты и пьют красное вино, и виноградные сады. Гарри бы понравилась эта идеальная жизнь.

Мы говорили о том, чтобы осесть, завести детей. Однажды. Я смотрела на мальчиков и девочек с оливковой кожей, бегающих по деревенской площади, и представляла маленького светловолосого мальчика с глазами Миднайтов, бегающего вместе с ними.

Но этого никогда не будет, потому что Гарри не вернется.

Вдовы должны быть старыми, правильно? Они должны быть старыми дамами, одетыми в кардиганы и твидовые юбки и собираться вместе на чашку чая. У них должны быть вязаные сумочки и очки для чтения.

Взгляните на меня. В зеркале в моей комнате — мансарде с окном, обрамляющим вид на Альпы — отражается молодая девушка в джинсах, курточке и кедах, длинные светлые волосы вокруг усталого лица и глаза полные печали. Я чувствую себя вдовой, но не выгляжу ею.

Это потому что я не должна быть ею. Это была ошибка, ужасная ошибка. Шутка судьбы.

Марина Фризон примерно моего возраста, и собирается выйти замуж. Так и должно быть. У нее добрая улыбка и заразительный смех, и она ведет себя как человек, никогда не знавший страданий. Из нее выйдет хорошая жена и отличная мать. Компания Марины наполняет мои дни. Ее разговоры и смех заставляют все выглядеть немного не таким темным и немного менее безнадежным. Аико обожает ее, а я обожаю их обоих.

Аико — маленькая для своего возраста. Ей три, но вы можете подумать, что ей едва исполнилось два — крошечная, с шелковистыми черными волосами, глазами миндалевидной формы и пухлыми ручонками. Она слишком маленькая, чтобы полностью осознать, что случилось, что вся ее семья уничтожена и что она никогда больше не увидит своих родителей. Но, все же, в ней есть что-то серьезное, даже мудрое. Что-то глубокое и знающее в ее глазах, воспоминание о грусти, о потере.

Марина и Аико создали такой любящий союз, что за ними тяжело наблюдать, когда ты окружена смертью и опасностью. Аико думает, что Фризоны — ее семья, и Марина ведет себя с ней как с дочерью. Я наблюдаю за ними, свернувшись в клубочек в кресле-качалке, и боюсь за них, так боюсь.

Марина с тревогой смотрела на меня, и горе в моих глазах ранило ее. В один день я просто ей рассказала. Что мой муж мертв, что любовь всей моей жизни мертва. Что я никогда не смогу полюбить снова.

— Ты этого не знаешь, — сказала она с итальянским акцентом, как бы нараспев, укачивая Аико на руках. — Это известно лишь небесам, — добавила она, перефразируя одно известное выражение у них здесь, в горах: Наши жизни в руках небес.

На следующий день, Марина принесла домой гранат из магазина. Она разрезала его напополам и ложкой выскребла немного кроваво-красных семян.

— Возьми. Это полезно для тебя, — она передала мне ложку, и я попробовала ароматный, слегка кисловатый гранат.

— А сейчас... — она посмотрела на меня знающими глазами, и собрала остатки граната. Она выбросила их в дровяную печь и закрыла створку. Я понятия не имела, что она делала.

Через несколько минут, она открыла дверцу и сунула в огонь щипцы. Она схватила что-то щипцами и осторожно вытащила. Это был гранат — совершенный, нетронутый, словно он никогда и не был в огне.

— Ты полюбишь снова, — сказала она и накрыла мою ладонь своей сильной, загорелой рукой.

Я, конечно, не поверила ей. Но я была рада услышать слова надежды, словно моя жизнь не была закончена, словно для меня все еще было будущее.

Земля крутится .

Рождаются звезды

И разбиваются миллионы сердец .

Поднимаясь по ступенькам в квартиру Джона Бертона в Крэйгмиллере холодным осенним утром, вы можете легко забыть, каким прекрасным бывает Эдинбург.

Ничего прекрасного не было в этом квартале и этих темных, грязных ступеньках. Из окна на каждом лестничном пролете Сара видела десятки таких же серых зданий, между ними были пятна редкой травы. Она задавалась вопросом, какую бы жизнь прожила, если бы родилась здесь. И все-таки, это лучше, чем проклятие снов, это точно, но здесь трудно существовать.

Она подумала о своем прекрасном доме из песчаника и дубах в саду. Жизнь может быть такой несправедливой, а судьба — лотереей удачи. Она посмотрела на стены, исписанные граффити, и отчаянно захотела домой. Если бы она выросла в каком-нибудь имении, ей бы пришлось волноваться о других демонах.

Гарри и Сара поднялись на третий этаж — Сара к этому времени уже тяжело дышала, а Гарри пробежал всю дорогу и даже не запыхался. Он постучал в выцветшую голубую дверь. Железная цифра была оторвана, от нее остался лишь сероватый силуэт девятки.

Усталая женщина открыла дверь. У нее были поразительные карие глаза и изнеможенное лицо. Она выглядела старше своих лет, глубокие морщины пролегали у нее на лбу и вокруг глаз.

— Меня зовут Гарри Миднайт. Я ищу Джона Бертона.

— Его здесь нет, — голос женщины звучал так, словно она выкуривала несколько пачек в день.

— Мы можем подождать.

— Он не вернется. Он переехал.

Гарри знал, что она врала. Майк проверил камеры видеонаблюдения вокруг этого дома. Джон был здесь чуть раньше этим утром. Прямо в этот момент они услышали, как хлопнула входная дверь. Они посмотрели вниз на три лестничных пролета. Мужчина поднимался.

— Лаура? — он мельком увидел, что она стояла на грязной площадке.

— Джон, уходи! Они здесь! — прокричала женщина.

Мужчина застыл и снова начал бежать вниз по лестнице. Гарри бросился за ним, оставляя Сару стоять на площадке рядом с побледневшей женщиной.

— У нас ничего нет, понятно! Мы не можем заплатить! — крикнула женщина Саре, ее лицо исказилось от страданий.

— Мы не... мы не хотим денег, — быстро сказала Сара. Ей было отчаянно жаль ее, но у нее было времени объяснять. Она побежала за Гарри. Как только она вышла из здания, тут же увидела лежащего на земле Джона, и Гарри, сидящего у него на груди. Ручеек крови бежал из носа Джона. Сара почувствовала тошноту.

— Где он? Где, черт возьми, твой демон?

— Я годами работал над этим. Ты не вытащишь из меня ни слова.

Сара заметила, каким он был худым, и какой желтой выглядела его кожа в свете дня.

— О, я не буду говорить, Джон. Через минуту я перейду на что-нибудь другое.

— Гарри! Кто-то вызовет полицию! — Сара указала на сотни окон в высоких домах вокруг них, смотрящих вниз, словно пустые глазницы. Гарри схватил Джона за грудь и поднял его.

— Ты не понимаешь. Я должен выбраться из этой дыры.

— Правильно. Ты изучал черную магию и призывал демонов, чтобы выбраться отсюда. Очень разумно, — выплюнул Гарри.