Иисус слушал его, склонив голову. Мало-помалу он узнавал этот голос, он вспомнил, что как-то слышал его во сне, и еще тогда, когда Иуда в детстве одержал над ним верх, когда, покинув дом и пробродив дни и ночи в полях, он, стыдясь, подгоняемый голодом, вернулся в дом, а в дверях его насмешками встретили единокровные братья — хромой Симон и благочестивый Иаков. Тогда и вправду он слышал львиный рык внутри себя… Вот и недавно, когда он нес крест для распятия зелота, минуя бушующую толпу, смотревшую на него с презрением, лев снова выпрыгнул из недр его души, да с такой силой, что сбил с ног.

И теперь, в эту благословенную полночь, рыкающий зверь вышел наружу и замер перед ним. То появляясь, то исчезая, лев терся о его колени и игриво бил хвостом… Иисус почувствовал, как сердце его наливается отвагой. «Он прав! С меня довольно! Довольно голода, довольно унижений, довольно подставлять другую щеку. Я устал от лести этому кровожадному Господу, я устал от проклятия своих братьев, слез матери, людского смеха, когда я прохожу мимо. Я не хочу больше ходить босым и нищим, не имеющим средств купить себе меда, вина, женщин, не хочу трусливо обнимать лишь воздух, который милосердно дарует мне Господь по ночам. Я устал! Мечом я заставлю себя встать — или я не сын Давида?! Прав зверь. Довольно облаков и Царства Божия. Камни, земля и плоть — вот мое царство!»

Он встал, у него нашлись силы, чтобы вскочить, язвя себя невидимым мечом, и взревел, как лев. Он был готов.

— Вперед! — воскликнул он и обернулся. Но лев исчез. Лишь взрывы хохота раздались над его головой.

— Гляди!

Разряд молнии разрезал ночь и осветил все вокруг. Стали видны громоздящиеся вокруг города с их стенами, башнями, домами, дорогами, площадями и людьми, а рядом лежали долины, горы и моря. Справа стоял Вавилон, слева — Иерусалим и Александрия, а через море — Рим, и снова он услышал голос:

— Гляди!

Иисус поднял голову. Желтокрылый ангел стремглав слетел с небес. Послышались рыдания: во всех четырех царствах люди вздымали руки к небесам, но руки отваливались, отъеденные проказой. Они открывали рты, чтобы воззвать о помощи, но губы их отсыхали, пожранные проказой. И улицы были усыпаны гниющими частями тел.

И пока Иисус, воздев руки, взывал: «Смилуйся, Господи, смилуйся!» — второй ангел с пестрыми крылами ринулся вниз. И тут же земля всколыхнулась от смеха и хохота: охваченные безумием, прокаженные заметались беспорядочно, теряя отваливающиеся конечности и продолжая сотрясаться от взрывов хохота. В ужасе Иисус заткнул уши, чтобы не слышать этого. И тогда третий ангел с красными крылами полетел с небес. И четыре фонтана огня поднялись над землей, четыре столба дыма. Звезды померкли. Поднявшийся ветер рассеял дым, и взору предстала горстка пепла, оставшаяся от четырех великих царств мира.

— Вот, несчастный, царства этого мира, которыми ты хотел обладать, — прогремел голос с небес, — а вот три моих возлюбенных ангела — Проказа, Безумие и Огонь. Пришел день Господа — мой день!

И с последним ударом грома видение исчезло.

Рассвет застал Иисуса лежащим на земле. Ночью в слезах он скатился со своего камня — глаза его опухли и болели. Он огляделся. Может, этот безбрежный песок и есть его душа? Пустыня шевелилась, пробуждаясь. До его слуха доносились крики, смех, плач. Вокруг него скакали красноглазые зверюшки, похожие на кроликов, белок, ласок. «Я схожу с ума, — подумал он. — Безумие пожирает меня». Он вскрикнул, и зверьки разбежались. А вместо них перед ним появился архангел — сверкающая звезда сияла меж его бровей, а с шеи свисал полумесяц.

— Архангел, — прошептал Иисус, прикрывая ладонью глаза от слепящего света. Архангел сложил крылья и улыбнулся.

— Ты не узнаешь меня? Ты не помнишь меня?

— Нет, нет! Кто ты? Уходи!

— Ты не помнишь, как в детстве — ты еще не умел ходить и цеплялся за стены и материнскую одежду, чтобы не упасть, — изо всех своих силенок ты кричал про себя: «Господи, сделай меня Богом! Господи, сделай меня Богом! Господи, сделай меня Богом!»

— Не напоминай мне об этом бесстыдном святотатстве! Я помню его!

— Я — твой внутренний голос. Это кричал я. Я и сейчас кричу, но ты боишься и делаешь вид, что не слышишь. Но теперь тебе придется выслушать меня, хочешь или нет. Час настал. Я выбрал тебя еще до твоего рождения, одного из всего человечества. Я трудился в сердце твоем, предохранял тебя от падений и соблазнов, от мелких радостей, от счастья. Это я уничтожил женщину, пришедшую сюда соблазнять тебя. Явились царства, и я уничтожил царства. Это сделал я, а не ты. Я храню тебя для более высокого, более трудного предназначения.

— Более высокого?.. Более трудного?..

— Чего ты жаждал, будучи младенцем? Стать Богом. И ты им станешь.

— Я? Я?

— Не стенай! И не надейся избежать своей участи. Ты все равно станешь им. Ты уже стал им. Как ты думаешь, что сказал голубь, спустившийся к тебе на Иордане?

— Скажи, что? Скажи!

— «Ты — Мой сын. Мой единственный сын!» Вот весть от Господа, принесенная тебе голубем, голубем — архангелом Гавриилом. И я приветствую тебя — Сын, единственный Сын Господа!

Сердце затрепетало в груди Иисуса. Он почувствовал, как во лбу его зажигается мятежная утренняя звезда. «Я не человек, не ангел, не раб твой, Адонай! Я — Сын твой! — рвался крик из его груди. — Я взойду на твой престол судить живых и мертвых. И в правой руке буду держать державу — всю землю. Дай мне трон, чтоб я мог воссесть!»

Услышав взрывы хохота над своей головой, Иисус опомнился — ангел исчез.

— Сатана! — закричал Иисус отчаянным голосом и рухнул наземь.

— Мы еще встретимся! — раздался насмешливый голос. — Мы еще встретимся. Скоро!

— Никогда, никогда, сатана! — простонал Иисус, пряча лицо в песок.

— Скоро! — повторил тот же голос. — В эту Пасху, жалкий бедняга!

Иисус рыдал — слезы текли, омывая и очищая его душу. К вечеру подул прохладный ветер, и солнце окрасило в розовый цвет вершины далеких гор. И тогда Иисус услышал милостивое повеление — невидимая рука прикоснулась к его плечу.

— Вставай! День Господа настал! Иди, неси весть людям: Ты пришел!

Каким коротким показался ему обратный путь через пустыню, как быстро он дошел до Мертвого моря и, обогнув его, снова вступил на обитаемую землю, вдохнул воздух, насыщенный человеческим дыханием! И где он только нашел силы? Кто-то помогал ему — две невидимых руки поддерживали его сзади. Легкое облачко, появившееся над пустыней, спустилось, потемнело и заполнило все небо. Ударил гром, и первые капли дождя упали на землю. Потемнело, хлынувшим дождем развезло дорогу. Иисус, сложив ладони, подставил их потокам небесной влаги и напился. Молния разорвала воздух. Лик земли вспыхнул бледно-голубым светом и снова погрузился во мрак. Но где Иерусалим, где Иоанн Креститель? И как же его друзья, ожидающие его в камышах у реки?

— Господи, — прошептал он, — просвети меня! Пошли молнию — укажи мне дорогу!

И не успел он договорить, как перед ним полыхнула молния. Господь подавал ему знак, и он уверенно двинулся в указанном направлении.

Дождь лил как из ведра. Мужское семя небес низвергалось в лоно земли, в ее озера и реки. Все смешалось — земля, небо, дождь, подгоняя Иисуса обратно к людям. Он скользил по грязи, спотыкался о корни и сломанные ветви, перепрыгивал через промоины. При следующей вспышке молнии он заметил гранатовое дерево, увешанное плодами, и сорвал себе гранат. Рубиновые зерна хлынули ему в ладони, и он насытился. Он сорвал еще один, потом еще и еще — он ел и благословлял руки, посадившие это дерево. С новыми силами он вновь тронулся в путь. Вокруг стояла кромешная тьма. День? Ночь? Ноги его отяжелели от грязи, казалось, с каждым шагом он тянет на себе всю землю. И вдруг в блеске молнии он увидел перед собой маленькую деревушку на вершине холма: белые домики возникали и снова исчезали. Сердце его запрыгало от радости: там были люди — братья. Он так истосковался по теплу человеческих рук, он так хотел хлеба, вина, человеческой речи. Сколько лет он мечтал об одиночестве, скитался по полям и горам, беседуя лишь с птицами и дикими зверьми, не желая никого видеть! Но теперь какую радость сулило ему прикосновение человеческой руки!