Он ускорил шаг и начал взбираться вверх по камням. Теперь, когда он знал, куда идет, у него словно прибавилось сил. По мере того, как он поднимался, облака начали редеть, и над головой проглянул кусочек чистого неба. Солнце садилось. В деревне кричали петухи, лаяли собаки, перекликались женщины. Из труб струились голубые дымки. До него уже долетал запах горящего дерева.

— Да будет благословенно семя человеческое… — пробормотал он, подходя к первым домам и прислушиваясь к голосам.

Камни, вода, дома — все сияло, нет, не сияло — смеялось. Иссохшая земля насытилась влагой. Ливень напугал и людей, и животных, но теперь облака рассеялись, обнажив темно-синее небо, и выглянувшее солнце вернуло веру в жизнь. Вымокший и счастливый, Иисус пробирался по узким улицам. В одном из домов распахнулась дверь, и из нее вышла девушка, таща за собой козу с полным выменем.

— Как называется твоя деревня? — улыбнулся ей Иисус.

— Вифания.

— А куда я могу постучаться, чтобы найти ночлег? Я здесь никого не знаю.

— Входи в любую открытую дверь, — рассмеялась девушка.

«В любую открытую дверь, — повторил про себя Иисус. — Это хорошая, гостеприимная деревня», — подумал он и отправился искать открытую дверь.

Улочки превратились в маленькие речки, из-под воды выступали лишь камни. И Иисус продвигался, перепрыгивая с камня на камень. Двери домов почернели после дождя и были закрыты. На первом перекрестке он свернул и тут же увидел открытую овальную дверь, выкрашенную в фиолетовый цвет. На пороге стояла молодая женщина — невысокого роста, с полными щеками и губами. В дверном проеме он разглядел еще одну женщину: тихо напевая, она пряла в полумраке.

Иисус остановился и в знак приветствия приложил руку к сердцу.

— Я — чужой здесь, я — галилеянин. Я продрог и голоден, и мне негде переночевать. Я — честный человек. Позвольте мне провести ночь в вашем доме. Дверь была открыта, и я вошел. Простите меня.

Полная женщина обернулась, так и не выпустив из рук птичий корм, который сыпала курам, и, спокойно осмотрев незнакомца с головы до ног, улыбнулась.

— Добро пожаловать. Входи. Наш дом в твоем распоряжении.

Пряха тоже оставила свою работу и вышла во двор. Она была худенькой и бледной, ее черные косы были уложены в два ряда на затылке. Взгляд ее больших с поволокой глаз был печален. На тоненькой шее висело бирюзовое ожерелье от сглаза. Она взглянула на гостя и залилась краской.

— Мы одни, — промолвила она. — Наш брат Лазарь ушел на Иордан креститься.

— Ну и что, что одни? — ответила другая. — Не съест же он нас. Входи, добрый человек. Не слушай ее, она боится собственной тени. Мы позовем соседей, чтобы тебе не было скучно, и старейшины придут порасспросить тебя, кто ты, куда идешь и какие принес нам вести. А потому входи в наш бедный дом. Ты замерз?

— Я замерз, хочу есть и спать, — ответил Иисус, переступая через порог.

— Все это поправимо, не бойся. А теперь, чтоб ты знал, — меня зовут Марфа, а это моя сестра Мария. А как зовут тебя?

— Иисус из Назарета.

— Добрый человек? — рассмеялась Марфа, поддразнивая его.

— Да, добрый, — ответил он очень серьезно. — Добрый, насколько могу, Марфа, сестра моя, — и он вошел в дом. Мария зажгла лампаду и повесила ее на крюк — свет залил безукоризненно выбеленные стены. В комнате стояли два сундука из кипарисового дерева с чеканкой, несколько табуреток, а вдоль стены длинное возвышение с циновками и подушками. В углу — прялка, в другом — два глиняных кувшина с оливками и оливковым маслом. Справа от двери на полке — кувшин с холодной водой и льняное полотенце. Воздух пах кипарисом и айвой. Рядом с широким, еще не растопленным очагом висели кухонные принадлежности.

— Сейчас я разведу огонь, чтобы ты просушил одежду. Садись. — Марфа подвинула табурет к очагу и, выбежав во двор, вернулась с охапкой веток, прутиками лавра и двумя поленьями. Присев на корточки, она сложила растопку маленькой пирамидой и подожгла.

Иисус, подперев голову руками, опустился рядом, наблюдая за ней. «Какое священнодействие, — думал он, — сложить дрова и растопить очаг в холодный день: пламя, как милосердная сестра, приходит согреть тебя. Голодным и усталым прийти в чужой дом и встретить двух незнакомых сестер, готовых позаботиться о тебе…» — глаза его наполнились слезами.

Марфа вышла в кладовую и, вернувшись с хлебом, медом и кувшином с вином, поставила все это перед гостем.

— Закуси пока, — промолвила она. — А я сейчас поставлю горшок на огонь, чтобы приготовить что-нибудь горячее. Ты ведь, наверное, идешь издалека.

— С другого конца земли, — ответил Иисус и жадно склонился к хлебу, оливкам и меду. Что за чудо, что за радость! Как великодушен Господь, посылая их людям! Он ел и ел, благодаря Господа.

Мария же все это время стояла под лампадой, молча переводя взгляд с огня на нежданного гостя, с гостя на сестру, у которой словно выросли крылья от радости, что в их доме появился мужчина.

Иисус поднял чашу с вином и посмотрел на женщин.

— Марфа и Мария, сестры мои, вы, верно, знаете о потопе во времена Ноя. Все были грешны, и все потонули, лишь один праведник и его семейство взошли на ковчег и спаслись. Клянусь вам, если начнется новый потоп и мне будет предоставлен выбор, я приглашу вас на свой новый ковчег, сестры мои, ибо, когда сегодня вечером к вашим дверям подошел незнакомый бедный босой человек, вы разожгли для него огонь и согрели его, вы дали ему хлеб, и он насытился, вы сказали ему доброе слово, и Царство Божие снизошло на его сердце. Я пью за вас, сестры мои! Я счастлив, что встретил вас!

Мария подошла ближе и села у его ног.

— Говори еще, — промолвила она, заливаясь краской, — тебя не наслушаться.

Марфа поставила горшок на огонь, накрыла на стол и принесла со двора свежей воды. А затем попросила мальчика соседа обойти деревенских старейшин и пригласить их к ней в дом, так как у них с сестрой гость.

— Говори еще, — повторила Мария, так как Иисус молчал.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал? — спросил Иисус, легко дотрагиваясь до ее черных кос. — Молчание прекрасно. В нем — все.

— Женщине мало молчания. Им, бедняжкам, нужно доброе слово.

— Не слушай ее. Женщине мало и доброго слова, — вмешалась Марфа, подливая масла в лампаду к приходу старейшин. — Она хочет слышать шаги мужа в доме, кормить младенца, опорожняя грудь. Ей нужно очень много, Иисус из Галилеи. Но что вы, мужчины, понимаете в этом! — и она безуспешно попыталась рассмеяться. Ей исполнилось тридцать, и она все еще не была замужем.

В тишине они слушали, как потрескивают дрова, пожираемые пламенем, да булькает горшок.

— Если бы ты только знал, сколько мыслей приходит в голову женщины, пока она сидит и прядет, — наконец промолвила Мария. — Если бы ты знал, ты бы сжалился над ней, Иисус из Назарета!

— Я знаю, — улыбнулся Иисус. — Я тоже был женщиной в другой жизни и тоже прял.

— И о чем ты думал?

— О Боге. Только о Боге, Мария, и ни о чем больше. А ты о чем думаешь?

Мария не ответила, лишь грудь ее высоко поднялась, словно у нее перехватило дыхание. Марфа слушала их и тоже вздыхала.

— Так и есть, — внезапно, не выдержав, произнесла она хриплым голосом, — и я, и Мария, и все незамужние женщины в мире думают о Господе. Мы лелеем Его на коленях, как собственного мужа.

Иисус молча склонил голову. Марфа сняла с огня горшок — ужин был готов. Она снова пошла в кладовую.

— Я хочу рассказать тебе одну вещь, которая пришла мне в голову однажды, когда я пряла, — зашептала Мария, пока Марфа отсутствовала. — Я тоже думала о Господе в тот день, и я сказала Ему: «Господи, если Ты соблаговолишь войти в наш бедный дом, Ты будешь в нем хозяином, а мы гостями». И теперь… — она поперхнулась и умолкла.

— И теперь? — придвинулся Иисус к ней ближе. Но в это мгновение вернулась Марфа с тарелками.

— Ничего, — прошептала Мария, вставая.

— Идите есть, — сказала Марфа. — Старейшины вот-вот подойдут. Нельзя, чтобы они застали нас за трапезой.