— Эй, Зеведей, — заорал он, — именем Бога Израиля мы все равно войдем — разрешишь ты нам или нет!

И прежде чем хозяин успел открыть рот, одним ударом Варавва снес дверь дома с петель и схватил Магдалину за волосы.

— Выходи, шлюха! Выходи! — заревел он, вытаскивая ее во двор. К этому времени подоспели и жители Магдалы и, схватив ее, потащили к озеру под взрывы хохота и улюлюканье. Подойдя к берегу, они бросили ее в яму и разошлись собирать камни в свои передники и хитоны.

Саломея, несмотря на мучившие ее боли, встала со своего ложа и отправилась во двор отчитать мужа.

— Постыдись! — закричала она ему. — Ты позволяешь разбойникам врываться в твой дом и похищать женщину прямо из твоих рук, женщину, которая ищет у тебя защиты, — она обернулась к Иакову, который в нерешительности стоял посередине двора: — А ты, ты идешь по стопам своего отца! Стыдно! Неужели ты никогда не исправишься? Неужели ты тоже хочешь сделать своим богом богатство? Иди, беги! Беги и защити женщину, на которую накинулась вся деревня! Вся деревня! Да устыдятся они сами себя!

— Успокойся, мама, я иду, — ответил Иаков, который не боялся никого на свете, кроме собственной матери. Каждый раз, когда она гневно обрушивалась на него, он чувствовал, как его обуревает ужас, потому что этот дикий жестокий голос не принадлежал матери — это был древний, огрубевший в пустыне глас народа Израиля.

Иаков кивнул своим напарникам — Филиппу и Нафанаилу:

— Идемте! — Он бросил взгляд на гору бочек, надеясь увидеть Иуду, но тот исчез.

— Я тоже пойду, — раздраженно вставил Зеведей, боясь оставаться с женой с глазу на глаз. Нагнувшись, он поднял свой посох и вышел за сыном.

Магдалина хрипела. Израненная, она сжалась на дне ямы, прикрывая голову руками. Мужчины и женщины, смеясь, смотрели на нее сверху. На всех окрестных виноградниках люди побросали работу и сбегались к берегу посмотреть — мужчины, дрожа от нетерпения увидеть в крови и обнаженным знаменитое тело, девушки, движимые ненавистью и завистью к той, которая услаждала всех мужчин, в то время как они — ни одного.

Варавва поднял руку, чтобы успокоить толпу, — он должен был произнести приговор и дать знак начинать забивание камнями. Но в это мгновение появился Иаков. Он было двинулся к Варавве, но Филипп вцепился в его руку.

— Куда ты? Что мы можем? Нас горстка, а их — целая деревня! У нас ничего не получится!

Но в ушах Иакова продолжал звучать жесткий голос матери:

— Эй, Варавва, эй ты, головорез! — закричал он. — Ты что, пришел к нам убивать людей? Оставь женщину, мы сами с ней разберемся. Ее будут судить старейшины Капернаума и Магдалы, а также ее отец — раввин из Назарета. Таков Закон!

— Мой сын прав, — промолвил подошедший Зеведей. — Он прав — таков Закон!

Варавва обернулся всем телом и замер напротив них.

— У старейшин грязные руки, — выкрикнул он, — как и у тебя, Зеведей. Я им не доверяю. Закон — это я, и если кто из вас смельчаков осмелится, пусть выходит и померяется силой со мной!

Толпа жителей Магдалы и Капернаума сгрудилась вокруг Вараввы, жажда крови полыхала в их глазах. От деревни спешила группа юношей, вооруженных пращами.

Филипп схватил Нафанаила за руку и попятился.

— Иди, сын Зеведея, иди, если хочешь, — промямлил он Иакову. — Что до нас, то мы останемся здесь. Ты что думаешь, мы совсем сумасшедшие?

— И вам не стыдно, трусы?

Иаков повернулся к отцу, но Зеведей кашлял.

— Я старик, — произнес он.

— Ну так что? — расхохотался Варавва. Опираясь на руку своего младшего сына, подошла Саломея. За ними шла Мария, жена Иосифа, глаза ее были полны слез. Иаков обернулся, увидел свою мать и вздрогнул. Перед ним стоял головорез с обезумевшей толпой, за ним — суровая мать.

— Ну так что? — повторил Варавва, закатывая рукава.

— Я не опозорю их, — пробормотал сын Зеведея и шагнул вперед. Варавва тут же бросился на него.

— Он убьет его! — вскрикнул младший брат Иакова, вырываясь из рук матери, чтобы броситься на помощь к брату, но Саломея крепко держала его.

— Стой! Не вмешивайся!

Но в тот самый момент, когда два противника готовы были вцепиться друг в друга, с берега донеслись радостные крики: «Маран афа! Маран афа!» Еле переводя дыхание, к ним подбежал загорелый юноша, который махал руками и кричал:

— Маран афа! Маран афа! Господь идет!

— Кто идет? — окружили его люди. — Кто?

— Господь, — ответил юноша, указывая в сторону пустыни. — Господь. Он там!

Все обернулись. Солнце уже садилось, и жара спала. И люди увидели, как с берега поднимается человек во всем белом, словно отшельник. Протянув руку, он сорвал красный цветок олеандра и зажав его в губах. Две чайки, разгуливавших по гальке, расступились, чтобы дать ему дорогу.

Саломея подняла свою седовласую голову и глубоко вдохнула.

— Кто идет? — спросила она сына. — Ветер переменился.

— У меня сейчас разорвется сердце, мама, — ответил Иоанн. — По-моему, это он!

— Кто он?

— Тихо! Не спрашивай!

— А что это за люди идут за ним? Боже милостивый, да за ним идет целая армия!

— Там бедняки, которые собирают остатки винограда, мама. Это не армия, не бойся!

Толпа нищих, шедших за ним, действительно напоминала войско. Мужчины, женщины, дети — они мгновенно рассеялись по виноградникам, с которых был уже снят урожай, и принялись собирать остатки в свои мешки и корзины. Каждый год в период жатвы толпы голодающих наполняли Галилею и собирали зерно, виноград и оливки, оставленные им крестьянами — таков был закон Израиля.

Человек в белых одеждах внезапно замер. Его испугал вид толпы. «Надо уходить? — промолвил он про себя, охваченный прежними своими страхами. — Это мир людей. Нужно уходить, обратно в пустыню, где Господь…» И снова его судьба повисла на волоске. Как поступить — вперед или назад?

Вокруг ямы все замерли, не спуская с него глаз. Иаков и Варавва все еще стояли друг против друга, позабыв о драке. Даже Магдалина приподняла голову и прислушалась. Жизнь? Смерть? Что означала эта тишина? Ветер переменился. И тут, вскочив, она воздела руки и закричала:

— Помогите!

Мужчина в белом услышал ее, он узнал этот голос, и дрожь пробежала по его телу.

— Это Магдалина! — сказал он. — Магдалина! Я должен спасти ее! — и быстрыми шагами, раскинув руки, он направился к толпе.

И чем ближе он подходил, чем яснее видел искаженные злобой лица, тем сильнее болело его сердце, тем больше любовь к этим людям и сострадание заполняли его душу. «Вот они, люди, — думал он. — И все они — братья и сестры, все до последнего, но они не знают об этом, потому и страдают. Если бы они только узнали, какое было бы счастье, сколько объятий и поцелуев, какой праздник!»

Наконец он подошел, ступил на камень и распростер руки. И единственное слово, радостное и ликующее, вырвалось из его уст:

— Братья!

Люди удивленно посмотрели друг на друга, и никто не ответил.

— Братья! — снова прозвучал торжественный крик, — братья, я счастлив вас видеть!

— Зато мы не хотим тебя видеть, римский прихвостень! — прорычал Варавва и поднял с земли тяжелый камень.

— Мальчик мой! — зазвенел душераздирающий крик, и Мария кинулась обнимать своего сына. Она смеялась, плакала и осыпала его ласками, но он, не говоря ни слова, отстранил ее и пошел навстречу Варавве.

— Варавва, брат мой! Я рад тебя видеть. Я друг и принес весть великой радости.

— Не подходи! — взревел Варавва и заслонил Магдалину. Но она уже услышала возлюбленный голос и вскочила.

— Иисус! Помоги! — раздался ее крик.

В одно мгновение Иисус оказался на краю ямы. Магдалина карабкалась вверх, цепляясь ногтями за камни. Иисус нагнулся и протянул ей руку. Женщина ухватилась за нее, и он вытащил ее на поверхность. Окровавленная, она упала на землю, переводя дыхание. Варавва бросился к ней и придавил ее ногой к земле.

— Она моя! — прорычал он, поднимая камень. — Я убью ее. Она осквернила субботу. Смерть ей!