Одежду, оружие и своих коней пришлось продать на большом постоялом дворе, расположившемся на самой границе с пустыней, дорога через которую вела в Хаммий. Жалко было отдавать за полцены такие вещи и прекрасных коней, от вида которых у торговца алчно загорелись глаза. Но дорога не безопасная, недаром торговцы всегда собирались в караваны. Вот и сейчас большой караван готовился выехать на юг. Пристроились к нему и Ласкарий с Лазерсом.

По словам трактирщика, число хаммийских купцов, ныне покидающих Эймуд, было как никогда большим. Их наплыв произошел из — за ларского вторжения. Все знали, с какой неприязнью каркельский граф Ксандр относится к работорговцам. А все купцы, собравшиеся выехать на юг, вели с собой большие колонны рабов: крепких мужчин, молодых девушек и детей, в основном подросткового возраста. Почти все были снурскими крестьянами, недавно захваченными солдатами Ласкария. За них купцы давали больше, чем предлагали орки — храмовники. Зато тем доставались менее ценные рабы. Ведь жрецам без разницы, кого приносить в жертву: крепкого мужчину или старика, красивую девушку или ребенка.

Поездка измучила Ласкария. Несколько седмиц по каменистой, дышащей жаром пустыне — к такому он не привык. Хотя он не был слабым юношей. Широкие плечи, крепкие руки с хорошо развитой мускулатурой — все это от многих часов занятий с мечом и другим оружием, которое с раннего детства брал в руки маленький виконт Ласкарий. Но одно дело занятия с мечом, после которых можно было напиться душистого дорогого и крепкого эля, а затем лежать в прохладной воде, любуясь бедрами голых служанок, которые в обязательном порядке должны были ему прислуживать. И другое дело сейчас. Жара, липкий пот, обильно текущий по спине, теплая вода, которую хватало только для того, чтобы немного утолить жажду. И ночлеги на быстро остывающих камнях. Все это Ласкарий возненавидел уже в первые сутки поездки.

Когда через пару седмиц показалась зеленая полоска, тянущаяся за горизонт, а где — то вдали можно было разглядеть серебристую ленту воды, Ласкарий не утерпел и, оторвавшись от неторопливо движущегося каравана, направил коня в сторону оазиса. Юный граф немного ошибся, приняв за большой оазис земли собственно Хаммия, теперь непрерывно тянущиеся до моря.

На постоялом дворе он потребовал самый дорогой номер, большой чан воды и, ткнув в сторону понравившейся девушки, затребовал и ее.

— Это моя племянница, — хмуро ответил хозяин двора.

— Мне это не интересно. Я хочу ее.

Хозяин только хмуро покачал головой.

— Тогда я покупаю ее. Сколько хочешь? Золотой? Лазерс, тащи сумку.

— Она моя племянница, — уже громче повторил хозяин.

— Ну и что? Я плачу.

Ласкарий вытащил из сумки мешок с деньгами, развязал его, сунул внутрь руку и вытащил горсть золотых монет.

— Сколько, говори!

Хозяин постоялого двора молча взирал на богатство, находящееся в обычной дорожной сумке.

— Ты что, оглох?

— Нет, но…

— Я покупаю эту девку!

— И… за сколько?

— Золотой.

— Десять золотых.

— Что?! Это цена барона. Бери золотой и будь рад, что я ее выбрал.

— Пять золотых.

— По цене баронета?

— Три.

— Рыцаря? Ха — ха — ха! Девка — рыцарь!

— Два…

— Лазерс! Мы отсюда уезжаем! Немедленно!

— Хорошо, пусть будет один золотой.

— Лазерс, он меня рассердил. Заплати ему десять, нет, восемь серебрянок и забери девку.

— Хорошо, пусть восемь серебрянок.

— Лазерс, вот видишь, как нужно общаться с этой чернью… — расслышал хозяин двора слова поднимающегося на второй этаж молодого наглеца.

Если бы не его угроза незамедлительного отъезда, он ни за что не отдал бы свою племянницу Бару этому молодому хлыщу. Но как иначе оставить его на ночь? С такими деньгами!

Когда через час на постоялый двор стали въезжать купеческие повозки, хозяин, делая кислое лицо, всем сообщал, что весь второй этаж гостиницы, к его великому сожалению, занят. Он может только предложить комнаты в пристройке. Но там же всегда размещают слуг? Купцы морщились и… соглашались.

Когда полностью стемнело, хозяин постоялого двора в сопровождении двух крепких слуг поднялся на второй этаж и, подойдя к двери комнаты, где остановились двое приезжих, громко постучался. Через несколько мгновений открылась дверь, в свете маленького факела, который держал в руках хозяин, можно было рассмотреть зареванную физиономию его племянницы.

— Дядя! — только смогла та вымолвить.

— Иди к себе! — приказал тот.

Зайдя в комнату, хозяин огляделся. Оба постояльца лежали на кроватях полностью обнаженными. Кивнув на них слугам, которые, достав приготовленные веревки, стали связывать молодых людей, сам хозяин нашел то, что его больше всех интересовало. Кожаную сумку! Раскрыл ее, сунул внутрь руку, довольно хмыкнул и, подхватив ее, направился к выходу из комнаты. За ним следом слуги несли связанных сонных постояльцев.

— Не забудьте там все прибрать. И промойте кувшин и кружки!

Пятьсот двадцать три золотых монеты! Пара коней, которые, если спросят люди из пришедшего каравана, он купил. И двое крепких рабов, которых нужно незаметно отправить в ближайший городок и там продать. Хотя нет, лучше отвезти в портовый город, это всего двадцать верст, там цены на такой товар выше.

Остается решить дело с племянницей. Вот здесь получилось плохо. Девственность потеряла, теперь трудно будет выгодно отдать в жены. На этом он потеряет ползолотого. Как жалко денег! Впрочем, он компенсирует их одеждой приезжих. На много не потянет, но вот сапоги у парней откуда — то дорогие, он это сразу заприметил. Такие сапоги только аристократам носить.

На рассвете из ворот двора выехала крытая подвода, в которой кроме возницы ехал и помощник хозяина. Что было внутри подводы, никто увидеть ничего не смог. Впрочем, в такое раннее время бодрствовало только несколько надсмотрщиков, охранявших загон с новыми хаммийскими рабами, прибывшими с севера.

Во второй половине того же дня в один из сараев, принадлежащих Ратзану, уважаемому торговцу живым товаром, сгрузили двух новых пленников, все еще не очнувшихся от сонного зелья, подсыпанного им в кувшин с вином на постоялом дворе. На следующее утро дверь сарая открылась, и на пороге появился уважаемый Ратзан в сопровождении двух тучных надсмотрщиков. Один из них вошел внутрь и ударами ноги разбудил проспавших свою свободу парней.

— Ах ты, дерьмо! Велю дать плетей, — сонный голос был явно недоволен своим пробуждением. — Ты кто? Пошел вон, жирная скотина!

Раздался свист плети и последовавший за этим визг человека.

— А ну выходите, ублюдки!

— Где это мы?

Вслед за этим наивным вопросом из дверей сарая один за другим вылетели, упав на землю перед уважаемым Ратзаном оба парня. Следом вышел надсмотрщик, вышвырнувший парней во двор.

Парни ошарашенно озирались, ничего не понимая.

Уважаемый Ратзан выставил вперед ногу, а надсмотрщик, стоявший рядом с ним, сказал младшему парню:

— Целуй ногу хозяину.

— Что?! Да я тебя плетьми…

Стоявший за спиной парней надсмотрщик щелкнул кнутом, и парень заорал, повалившись на землю. Когда он немного прокричался, знакомство с хозяином продолжилось.

— Целуй!

Новый свист, новый визг и молодой парень, извиваясь от боли, пополз в сторону уважаемого работорговца, начав исступлённо целовать и даже лизать тому ногу, одетую в легкую сандалию.

— Теперь ты.

Лазерсу не стоило повторять дважды. Урок, только что преподнесенный Ласкарию, он моментально усвоил.

— Ну, вот то — то. Запомните: теперь вы рабы, ничтожества, удел которых лизать хозяину ноги.

Уважаемый Ратзан не знал, что он почти слово в слово повторил любимые слова Лазерса, которые тот частенько под смех своего милорда с удовольствием произносил, говоря о графе Ксандре. Да и сам Ласкарий их тоже повторял вслед за своим фаворитом.

— Ты, — Ратзан ткнул пальцем в сторону Ласкария. — Ты кто был?

Ласкарий, испуганно дернувшийся, когда палец хозяина двинулся в его сторону, нервно сглотнул.