Когда он проезжал по улице Калинина через парк Екатерингоф, обгонявшая девятка, поравнявшись, посигналила, и в её окне показался Штрум. Он помахал рукой, мол, тормозни у обочины. Андрей остановил машину, вышел навстречу.

Вместо рукопожатия Штрум со словами: «Чо, как дела?» резко хлопнул Андрея по плечу. После чего, встав в стойку, стал делать пробросы руками – подначивая то ли драку, то ли дружеский боксерский поединок. Андрей поначалу просто уклонялся, но после чувствительного удара в солнечное сплетение, не выдержав, принял вызов.

Они сцепились и стали таскать друг друга по кругу. Удары прекратились, пошла борьба. Силы оказались примерно одинаковыми, противники попеременно выводили один другого на бросок или подсечку, но не могли довести приём до завершения. Наконец, Андрей, обхватив Штрума за ремень у него за спиной, вывел его из равновесия, подсел, чтобы бросить через бедро. Но Штрум удержался на ногах, и, обхватив туловище Андрея, подставил ногу, чтобы сделать подсечку. Ещё секунда, и они бы повалились на пыльный асфальт, но Штрум ослабил захват и толкнул Андрея вперёд. Когда Андрей обернулся, Штрум подал руку для приветственного рукопожатия.

Андрей как бы нехотя её пожал. Сопровождавшие Штрума трое парней одобрительно загудели и потянули свои руки. Андрею пришлось пожимать и их.

– А я тут еду, увидел тебя, решил поздороваться, – сказал Штрум как ни в чем ни бывало. И заговорил – быстро, оживлённо, точно уже раньше разговаривал с Андреем по душам и теперь радовался, что может закончить прерванный, недоконченный разговор:

– … я собираю народ – завтра акция на Исаакиевской площади… айда с нами! Что делать? Метелить чурок! Это весело, модно и спортивно! Что, не желаешь марать руки? Вот такие мы нежные! Ну а с пацанами будешь делиться доходами с сайта? Отсыпешь немного налика?

Андрей молча слушал, поправляя одежду – рубашку, галстук, отряхивая штанины, исподволь разглядывая окруживших его парней. Выглядят самым обычным образом, но по выражению лица и по взглядам видно, что вскормлены волками. Да, это явно не менеджерье, такие завалят и фамилию не спросят.

– Присваивать право на высоту – не значит парить в ней, – недовольно буркнул он, услышав предъявы за сайт. Штрум, делая вид, что не расслышал, бойко продолжал:

– …слушай, зачем тебе Блайвас? Он же понторез и кидала. Я это вижу, ты это видишь… даже вонючие дворовые собаки это видят. А его разводилово с чеченскими деньгами – это же мухлёж африканского пошиба, как ты повёлся, я вообще не понимаю. Что? Ты не понимаешь в чём дело?! Никто не угрожал тебе – всё это выдумки с чеченской угрозой. Лечи Вайнах не хотел брать досрочно 280 тонн – Винц навязал ему и вытряс за это скидку 10 %. А Блайвас с тебя взял по полной 280 тонн да ещё три штуки сверху – которые ты ему сам навязал.

Андрей сделал равнодушное лицо:

– Слушай, Вить… не знаю, чего ты добиваешься… я познакомился с Блайвасом намного раньше, чем с тобой… у нас свои отношения… поэтому предпочёл бы продолжить этот разговор в его присутствии.

Штрум переглянулся со своими товарищами. Те одобрительно закивали, им пришелся по душе этот интеллигентный прогон. Определенно, этот сабж может обосновать свои взгляды как словесно, так и мануально.

Андрей задумчиво продолжил:

– Что касается завтрашней акции… в общем-то идея мочить чурок мне близка… «Убивать чурок – весело и модно» – я вырос на этой идее, она много лет жила во мне, как детская считалочка… но насчет завтра – не могу, у меня сложное положение.

Штрум сказал:

– Но ты по крайней мере подумай. От Блайваса одна только польза: что он нас с тобой познакомил. Он теперь не нужен ни тебе, ни мне. А мы с тобой, собравшись вместе, сможем много. Мы конкретные люди – люди действия! Ну что, когда я услышу твой звонок – чтобы конкретно обсудить моё предложение?

– Говорю же: у меня сейчас проблемы.

Штрум скептически посмотрел на костюм Андрея, на его машину.

– Хм… всем бы такие проблемы.

– Ну если я передвигаюсь на Вольво, это не значит, что у меня не провисают дела и мне ничего не угрожает, – с достоинством сказал Андрей.

Штрум подал руку:

– Но что у тебя «провисает», то у других вообще не валялось. Ладно! Удачи и лохов побогаче!

Андрей выждал, пока «девятка» с реальными пацанами на борту тронется, и только потом стал заводить машину. Он посмотрел вслед удалявшейся «девятке», водитель которой, игнорируя сразу несколько дорожных знаков, выехал на встречную полосу, чтобы объехать пробку. Андрей подумал в этот момент, что находящиеся в «девятке» лихие ребята делают сейчас завершающий шаг, который завтра приведёт их на Исаакиевскую площадь, вокруг которой все улицы и переулки помечены для них одним путевым знаком – к могиле.

Андрей невольно почувствовал зависть к командиру Фольксштурма – как к профи, который убивает людей гораздо профессиональнее, чем хозяин Совинкома и исполнительный директор Экссона ведёт свои дела. При всей симпатии, внезапно возникшей к Штруму, Андрей ничем не мог ему помочь. И даже намекнуть не мог – в таком случае пропал бы сам. Командир Фольксштурма был обречён, его могло спасти только чудо. Что же касается сотрудничества с ним – чтож, придётся обойтись без него. Судьба может быть жестокой.

Начальник Управления УВД генерал Цыплаков принял у себя своего заместителя, полковника Зайцева, а также майора Пышного, начальника 5-го отдела Управления по борьбе с экстремизмом, и уполномоченного по правам человека по Северо-Западному региону Наталью Мерзлякову.

После приветственных слов и обмена дежурными любезностями генерал поинтересовался у правозащитницы:

– Как поживает корпорация добра – правозащита, элита человечества и галактики? Ожидается ли введение новых вечных общечеловеческих ценностей, кроме доллара?

Она ему ответила в тон, после чего начальник УВД милостиво позволил даме высказаться первой. И она воодушевленно начала:

– Совестливо и гадливо на душе, господин генерал. Тоталитарные режимы угнетают свободных людей, и ярким примером этого угнетения служит преследование Андрея Разгона, тихого и застенчивого интеллигента, а также незаконная конфискация его товара. Ложные обвинения в его адрес повергли в шок всех приличных людей, а также демократических журналистов. Мимо этого, демократическая общественность недоумевает, на каком основании задержано пять членов правозащитной организации Фольксштурм…

Тут правозащитница раскрыла блокнот и прочитала имена и фамилии находившихся в СИЗО участников преступной бригады. Генерал Цыплаков изумлённо уставился на своего зама, мол, что за ахинею она тут несёт!? Не хватало ещё, чобы меня тут учили жить какие-то меньшинства, феминистки, геи и всякие правдолюбы. Заместитель махнул рукой: всё в порядке, так надо. И Цыплаков изобразил предельное понимание и участие:

– Мы непременно разберёмся и отреагируем на ваш сигнал!

Правозащитница продолжила, и боль в её голосе сквозила самая настоящая:

– Арест участников группы Фольксштурм – это чекистский террор, возрождение традиций ОГПУ и Гестапо. Я хочу, чтобы вы поверили в их душевную чистоту, в благородство их побуждений. Сейчас в нынешней тревожной ситуации на кону наша способность говорить друг с другом, обсуждать проблемы таким образом, когда все собеседники опираются на здравый смысл и честно проверяют факты. Способность воспринимать реальность – необходимое условие самоконтроля. Отрицание ведёт в тупик. Отсутствие элементарных правовых норм ухудшается ещё тем, что рядовые работники милицейского ведомства отличаются чудовищной некультурностью и смешивают свои функции с функциями некоего юридического палача.

Цыплаков раскачивался в своём кресле. Незаметно от правозащитницы он нажал на кнопку диктофона – записать её речь, чтобы впоследствии применить замысловатые речевые обороты уже в своих выступлениях. Он кивнул своему заместителю, чтобы тот держал ответ. Зайцев вступил в разговор: