Выговорившись, Штрум предложил вернуться в зал, чтобы продолжить веселье. Бойцы просматривали новые ролики – с нововведениями. На высокооктановом видео с забиванием увесистого чурки смонтированы «линии здоровья» как из компьютерной игры. На каждом ударе по чурбану линия здоровья уменьшается и раздается характерный звук, пока не заканчивается совсем. На другом, со смертью азиата в спортивном костюме – шикарный лозунг: «Убивай чурбанов! Это весело! Это модно! Это спортивно!».

Компания поймала немало лулзов, просматривая видеозапись набега на нелегальный цыганский табор, кровавый шахсей-вахсей, в ходе которого около пятидесяти псов шайтана перестали ощущать разницу между землёй и небом. На экране мелькали подожженные палатки, цыганские головы со страшными искаженными лицами, трагическими глазами, с открытыми ртами; падающие на землю окровавленные тела; усеянный трупами овраг. Забой цыган показан с большим вкусом и художественной мерой: глаз охотно следит за действием. Блики от дрожащих языков огня изменяли формы, создавая вибрацию атмосферы, давая бесконечные оттенки красноватых тонов. Всполохи огня, подобно электрическим разрядам, пробегали по искаженным фигурам, зрительно усиливая судорожность их движений. Бойцов объединяло состояние общего экстатического духовного порыва. Не было ни одного арийского воина, фигура которого во время масштабной акции не дышала бы красотой, где бы человек не был прекрасен. Все общие движения группы дышали мощным размером и в своём общем движении уже составляли красоту. Словом, это было прекрасное и эпическое видео. Между тем Смирнов смотрел на Марианну, стараясь хотя бы только глазами завладеть своей долей наслаждения в этом мире; раскрыв от восхищения рот, он замер на месте в молчаливом экстазе.

Она была прекрасна, несмотря на бледность; глаза были подернуты тенью, словно томной поволокой страсти. Смирнов испытывал и нежность и раздражение одновременно. В глубине своей беспокойной души он пытался проникнуть в самые сокровенные тайны этого совершенного создания. Вызывая перед собой сладострастные картины, он всё же мысленно не отказывал себе в жестоком удовлетворении осудить её за жизнь во грехе… и даже предать вожделенное тело жертвы в руки вымышленного палача-инквизитора! Он горел от страсти и вместе с тем ненавидел Марианну за то, что она предавалась чувственным наслаждениям со своим избранником. Его честность, его мужское целомудрие, его рассудительность, его добродетели не оставляли ей шансов на его вымышленном суде, и он, не признаваясь самому себе в этой ненависти, давал на этом суде волю кипевшей в нём злобе, но убежденный, что действует справедливо.

Обо всём этом более детально Смирнов подумает перед сном, сейчас же его мечтой было просто поговорить с Марианной, услышать от неё в свой адрес хотя бы пару фраз. С чем можно к ней обратиться: спросить насчет чая и пирожных? Но не она здесь хозяйка, она сама в гостях. Пожирая её глазами, стремясь запечатлеть в памяти каждую деталь её лица, её фигуры, и словно ища отпечаток её образа у себя в голове, он боялся сделать движение, которое бы привлекло её внимание, а тем более что-то ей сказать. Просмотр был закончен, бойцы принялись шумно обсуждать резню цыган. Смирнов изобразил заинтерсованное лицо и обратился к Штруму:

– Может как-то поосторожнее с массовыми акциями? Если и дальше продолжать в таком духе, у нас будут неприятности! Надеюсь, у тебя есть хороший адвокат!

Штрум ласково, с сожалением посмотрел на Смирнова:

– Нельзя подать в суд на прогресс. Каким бы он ни был грубым, коварным, злым, хитрым и крамольным, прогресс всегда прав. Адвокаты служат пустоте и мелочам. Они видят только незначительные обыденные факты и неспособны уловить великие идеи, они не в состоянии постичь ни столкновения и слияния народов, ни пламенеющий полёт идей над человеком и человечеством. Они – продавцы доводов и мыслей, лавки остроумных идей и чеканных силлогизмов.

– Сейчас ты немного себе противоречишь. Час назад ты говорил, что необходимо легальное крыло – я так понял адвокаты и «крыша».

Штрум сделал жест – будто перезаряжает воображаемое оружие.

– Разве это недостаток? Не надо воспринимать любое моё утверждение как упрёк. Противоречить себе – значит жить, и надо делать это мужественно.

Ничто не могло уберечь Смирнова от душевного недуга. Видя, как у всех вокруг складывается хотя бы какая-то личная жизнь, он чувствовал необходимость и самому что-то предпринять, и это чувство вскоре стало совсем нестерпимым. При виде более менее сексапильных женщин он испытывал сильнейшее желание подойти познакомиться. Но мощный внутренний тормоз неизбежно останавливал его. И желание продолжало смущать его и не давало ему покоя. Оно преследовало его во время работы, в общественном транспорте, в спортзале и дома. Он пребывал в ужасном смятении, особенно в компании фольксштурмовцев, где всё напоминало о Штруме, и, как следствие, о Марианне. Нужно было как-то удовлетворить естественную потребность в женском обществе, ибо, если не дать этому желанию выхода, оно угрожало внести в обуреваемую им душу великое смятение.

В один из дней лейтенант Смирнов отправился с коллегами в баню, находившуюся рядом с работой, в районе станции Метро «Пушкинская», во дворах, с твердым намерением потрахаться отсюда и до следующей пятницы. Как обычно, на «субботник» были приглашены работницы специальной профессии, трудившиеся тут же неподалеку – на Загородном проспекте. Это была их обязаловка – кто уклонялся от субботников, тому не позволялось стоять сниматься на Загородном.

Смирнову досталась энтузиастка отсоса, с которой он уже прежде бывал. До того, как уединиться с ней в специальной комнате, он изрядно поддал, и, как ни старалась обладательница уникальных орально-вагинальных навыков, что называется, поддомкратить, у неё ничего не вышло.

– Устал наверное, – виновато сказала она.

– Это нервное, от длительного воздержания, я просто волнуюсь.

– А по-моему это от слишком частого использования.

Это прозвучало как своеобразный комплимент. Ему хотелось выговориться, рассказать о своей проблеме, высказать сердце, ведь самые лучшие психотерапевты – это случайные попутчики и проститутки, но после такого комплимента о чем тут можно говорить? И ему пришлось над ней сжалиться и отпустить её.

Он не удовлетворил свою потребность естественным образом ни в этот раз, ни в следующий. И не избавился от наваждения. Перед его глазами стоял строгий лик Марианны.

Смирнов завидовал своим коллегам-оперативникам, которые не испытывали таких проблем. Их сознание было погружено во мрак, они находились на низшей ступени познания мира, среди них можно встретить проблески понимания и зарницы некоторых низких истин, в личной беседе они обнаруживают алкогольный юмор, шутки ниже пояса. Целая галерея мещан, спокойно косящих наличность, ничего не знающих, ни о чем не заботящихся, хоть трава не расти, и только всей душой ушедших в любезное и ничтожнейшее занятие: кому пьянки и бабы, кому помидорная рассада по натянутой леске, кому рыбная ловля круглый год. Смирнов продвинулся намного дальше, и это стало его бедой.

Один мудрец сказал: либо человек хочет, но не может; либо он может, но не хочет; либо он не может и не хочет; либо, наконец, он хочет и может. Если он хочет, но не может, он бессилен; если он может, но не хочет, он жесток; если он не может и не хочет, он бессилен и жесток; если же он может и хочет, почему он этого не делает?!

Итак, Смирнов поставил себе диагноз: бессилие. И осознание своего бессилия отравляло всё его существование.

Эту ночь, проведённую на квартире на Фонтанке, Андрей плохо спал. Под утро удалось немного забыться, но в восемь он проснулся под истерически звонивший телефон – побеспокоил Владимир, он уточнил, сколько на счету денег.

– Одиннадцать миллионов, – отчеканил Андрей.

Забрав со стоянки оформленную на жену Вольво, Андрей поехал на работу. По дороге позвонил Блайвасу – узнать, как там насчет займа. Оказалось, что всё в порядке – знакомые ребята из казино смогут занять до семи миллионов. Настроение Андрея значительно улучшилось. Появились дополнительные возможности подстраховки – если в течение недели не удастся закрыть недостачу за счёт перечислений клиентов, то поможет Блайвас.