Он не слишком охотно сжал мою руку.

— Кроме того, — добавила я, — что мне было делать? Кольстед тебя застрелил. Ты истекал кровью у меня на руках. Если бы я ничего не сделала, ты бы…

— Я был бы мертв, я знаю. Но только… я очень надеюсь, что не настанет день, когда я пожалею, что не умер.

В то утро Адер послал за портным. Джонатану нужен гардероб — так решил Адер; нельзя было, чтобы его нового спутника видели на публике в одежде, которая была перешита с чужого плеча и дурно на нем сидела. Портной, мистер Дрейк, изрядно обогатившийся, обшивая свиту Адера, примчался еще до того, как слуги успели прибрать со стола после завтрака. С собой Дрейк привел отряд подмастерьев, которые принесли несколько отрезов тканей. Это были самые лучшие виды шерсти, бархата, шелка и кружев от европейских торговых домов. В чайных шкатулках лежали дорогие пуговицы из перламутра и кости, а также оловянные пряжки для обуви. Я чувствовала, что Джонатан не в восторге, что ему не хочется быть в долгу у Адера за экстравагантные наряды, но он промолчал. Я сидела на табуретке поодаль от портного и его помощников, любовалась красивыми тканями и надеялась, что мне тоже перепадет пара новых платьев.

— Знаешь, а мне бы не помешала пара обновок, — сказала я Адеру, прижав к щеке полоску розового атласа, чтобы прикинуть, идет ли мне этот цвет. — Я ведь все, что у меня было, оставила в Сент-Эндрю, когда мы оттуда сорвались. А последнее из моих украшений мне пришлось продать, чтобы мы смогли доплыть до Бостона.

— Не напоминай, — сухо отозвался Адер.

Мистер Дрейк попросил Джонатана встать на портновскую скамейку перед самым большим зеркалом в доме и принялся снимать с него мерки с помощью портновской ленты. Он одобрительно пощелкивал языком, отмечая прекрасные пропорции телосложения Джонатана.

— Ой-ой-ой, какой же вы высокий, — приговаривал портной, водя руками по спине Джонатана, по его бедрам. Наконец он измерил длину брючины — от ступни до паха. Я едва не застонала.

— Налево, — не добавляя лишних слов, сообщил мистер Дрейк своим ассистентам, послушно записывающим мерки.

Заказ для портного получился длинным: три сюртука, полдюжины пар брюк, дюжина сорочек, включая одну нарядную, отделанную кружевами, для особых случаев; четыре жилета, не менее десятка галстуков. Новая пара сапог для верховой езды. По три пары шелковых и шерстяных носков и подтяжки для них. И все это — только на первое время. В дальнейшем, как только из Лондона и Парижа доставят новую партию тканей, мистера Дрейка ожидал новый заказ. Портной еще не закончил записи, когда Адер положил перед ним на стол крупный рубин. Не было произнесено ни слова, но, судя по улыбке на губах Дрейка, тот остался более чем доволен платой. Он, конечно, не знал, что камень не был редким. Адер достал его из шкатулки, где лежало еще много таких. Эти сокровища достались Адеру во времена ограбления Вены. Словом, таких камней у него было полным-полно.

— И, пожалуй, еще плащ для моего компаньона. С подкладкой из прочного атласа, — добавил Адер, вертя рубин на столе, как волчок.

Рубин привлек внимание всех, кто находился в комнате, и только я заметила, как Адер устремил на Джонатана долгий восхищенный взгляд. В этом взгляде было столько восторга и желания, что у меня сердце остановилось от страха. Боже, что ожидало моего Джонатана впереди?

Портной укладывал в саквояж свои принадлежности, когда к Адеру явился незнакомец. Это был серьезный джентльмен с двумя бухгалтерскими книгами и переносным чернильным прибором. Они тут же удалились в кабинет, не сказав никому ни слова.

— Ты знаешь, кто это такой? — спросила я у Алехандро, глядя, как закрывается дверь кабинета.

— Стряпчий, — ответил тот. — Когда тебя не было, Адер нанял стряпчего. Это можно понять: он поселился в этой стране, и у него много сложностей с управлением заморской собственностью. Время от времени дела накапливаются. Ничего особенного, — сказал Алехандро таким тоном, словно речь шла о чем-то самом скучном, что только можно было вообразить. Ну, и я перестала думать об этом — на время.

— Чепуха какая-то, — сказал Джонатан, когда Адер сообщил ему, что сегодня в дом придет художник и сделает наброски для его портрета маслом.

— Было бы настоящим преступлением не запечатлеть тебя на холсте, — возразил Адер. — Люди с гораздо более скромной внешностью обессмертили себя, заказав свои портреты, которые теперь, как это ни прискорбно, украшают стены фамильных особняков. В частности, этого особняка, — сказал Адер и указал на портретную галерею, которая была арендована вместе с домом и являла собой нечто вроде родословной напрокат. — К тому же миссис Уорнер мне рассказала об этом художнике. Она считает его весьма одаренным, и мне хотелось бы увидеть, достоин ли он расточаемых ею похвал. А ему стоит поблагодарить Бога за то, что ему достанется такой натурщик, уверяю тебя. Благодаря твоему лицу он сможет сделать карьеру.

— Мне совсем не интересно помогать кому-то делать карьеру, — буркнул Джонатан, понимая, что битва проиграна. Он позировал художнику, но не слишком помогал тому: то разваливался на стуле, то облокачивался на руку, и лицо у него почти все время было унылое, как у мальчишки, который ждет не дождется, когда закончатся уроки.

Я все время, пока шли сеансы, сидела на подоконнике и неотрывно смотрела на Джонатана. Я словно бы вновь открывала для себя его красоту за счет быстрых набросков, которые художник делал углем. Художник во время работы то и дело усмехался. Он явно был рад своей удаче. Мало того что он рисовал такого красавца, так ему еще и платили за работу.

Как-то раз один сеанс рядом со мной просидел Донателло. Некогда он был натурщиком у известного живописца и придирчиво наблюдал за техникой рисунка приглашенного художника. Но вскоре я обратила внимание на то, что Джонатан интересует его куда больше, чем художник.

— Из него получится прекрасный любимчик, правда? — вырвалось у Донателло в какой-то момент. — Можно судить по портрету. Адер заказывает только портреты своих фаворитов. Одалиску, к примеру, тоже рисовал художник.

— А что это значит — быть фаворитом Адера?

Донателло лукаво посмотрел на меня:

— Ой, не притворяйся. Ты сама уже какое-то время — фаворитка Адера. В чем-то ты до сих пор ею остаешься. Поэтому ты знаешь: это дело непростое, обременительное. Он ждет от тебя ежечасного внимания. Он очень требователен, и ему все быстро приедается — в особенности когда речь идет о постельных играх.

Донателло расправил плечи. Он словно бы хотел сказать, как он счастлив, что ему теперь нет нужды придумывать новые способы ублажения Адера. Я пытливо взглянула на Доната, изучая черты его лица. Он был красив, но его красота была навсегда разрушена каким-то горем, которое он в себе носил. Потаенная злоба крылась в его глазах, губы кривились в нехорошей усмешке.

— Значит, Джонатан — только второй из тех, чьи портреты заказывал Адер? — спросила я, чтобы продолжить разговор. — Первой была Узра?

— О, было еще несколько фаворитов. Все они были ослепительно красивы. Он оставил их портреты в кладовой в Европе. Словно лики ангелов в склепе. Они лишились его милостей. Быть может, когда-нибудь ты с ними встретишься, — пробормотал Донателло, оценивающе глядя на Джонатана. — С портретами, я имею в виду.

— С портретами… — повторила я. — Но эти, попавшие в опалу… что с ними стало?

— О, некоторые ушли. С благословения Адера, ясное дело. Без этого никто не уходит. Но они разлетелись, их словно бы ветром разнесло, как листья… Мы редко с ними видимся. — Донателло немного помедлил. — Кстати, ты ведь знакома с Джудом. Его уход ни для кого не стал потерей. Не человек, а сущий дьявол — представляется проповедником. Грешник, рядящийся святым.

Донателло рассмеялся, словно то, о чем он говорил, было очень весело — то, что один из проклятых наряжался проповедником.

— Ты сказал, что только некоторые ушли. А другие? Кто-нибудь ушел без разрешения Адера?