– Нет, если бы они были, поверьте мне, я уже принял бы необходимые меры. К сожалению, я тоже в неведении.

Тоже мне, советчик! Подозрение внушает, а ничего конкретного сказать не может. Да и вряд ли тут дело в каких-то мифических шпионах.

Я вновь обратился к самому видному в нашей комиссии специалисту – академику Гудцову.

– Какие вам объяснения приходят в голову, Николай Тимофеевич, в связи с этими загадочными поломками?

– Могу повторить, – твёрдо ответил он, – металл хороший, никаких дефектов ни на одном образце я не мог установить, а мною их просмотрено немало. Единственное, о чем я начинаю думать, так это о том, не чересчур ли много введено в технологический процесс промежуточных термических операций? И я все больше склоняюсь к тому, что поломки являются результатом «термической усталости» металла. Мне кажется, что следует пересмотреть все термические операции, введённые в технологический процесс, и сократить их число.

Мне стало как-то не по себе. Только этого недоставало! Мы внесём предложение об изменении технологии и окончательно все запутаем. Объяснение причины поломок «термической усталостью» металла уже само по себе содержит опасность: у заводских работников могут появиться сомнения в правильности технологического процесса, а это может расшатать всю технологию производства. Академик Гудцов – виднейший советский специалист, на заводе работает много его учеников, для них слово Гудцова является законом. Но, впрочем, и у него самого ещё нет твёрдого убеждения, что причиной всех бед является «термическая усталость».

– Прошу вас, Николай Тимофеевич, – сказал я ему, – пока никому не высказывать ваших соображений о «термической усталости». Вас могут неправильно понять, а ваш авторитет в данном случае может не помочь, а повредить делу. По заводу сразу же пронесётся слух: перемудрили с технологией, академик Гудцов сказал… И начнётся, буквально как лесной пожар, поток предложений, что и как следует изменять. Давайте мы сначала сами как следует разберёмся и, когда нам будет все предельно ясно, тогда и скажем обо всем. А то боюсь, что весь технологический процесс будет нарушен, если не сломан.

Тем временем слух о том, что на заводе работает чья-то вражеская рука, расползался все шире. За два дня нашего пребывания на заводе ко мне уже трое обращались по этому поводу и вели приблизительно такой разговор:

– Не в дефектах технологии надо искать разгадку того, почему ломаются зубья шестерён, а в людях, умышленно создающих условия для таких поломок.

– Кто же они, по вашему мнению, эти люди?

Но советчики по-прежнему только пожимали плечами и дальше рекомендации: «Надо присматриваться…» – не шли.

А может быть, и в самом деле – мелькала у меня самого тревожная мысль – есть на заводе враги? Я ведь здесь почти никого не знаю. Кто они, изготовляющие детали, производящие сборку и контроль? Чтобы разобраться, надо проверить все самому, проследить за всем лично. А вдруг я увижу то, что пропускается другими?

Прежде всего я решил осмотреть все коробки передач сам и клеймить их личным клеймом. Распорядился, чтобы ни одну коробку, если в ней будет установлен какой-то дефект, без меня не вскрывали.

Дня через три мне сообщили, что произошла поломка зубьев в коробке, заклеймённой моим собственным клеймом.

Иду в цех, коробка снята с машины и поставлена для осмотра, но не вскрыта. Снимаю пломбу, поднимаем крышку. На дне коробки лежит в масле сломанный зуб одной из шестерён. Больше ничего нет. Тщательно разбираем систему передач. Осматриваем каждую шестерню. Через слой масла просматриваем днище коробки. Осторожно сливаем масло. Даже пылинок посторонних в коробке нет.

Осматриваем зуб. Излом чистый, нет никаких признаков того, что здесь был какой-то дефект, который катастрофически развился при больших нагрузках.

– Давайте все-таки произведём полный химический и металлографический анализ поломанного зуба.

Направляем его в лабораторию. Наутро сенсация.

– Вы знаете, что оказалось? Сталь-то не хромоникельмолибденовая, не «ха-эн-четыре», а хромистая – «ше-ха-пятнадцать»!

– Что-о?

Это казалось невероятным!

«Ше-ха-пятнадцать» – марка стали, из которой изготовлялись кольца для шариковых подшипников, она хорошо сопротивляется истиранию, но для шестерён совершенно не пригодна!

Кто же направил эту сталь на штамповку шестеренных дисков?

Надо идти туда, где начинается производственный процесс, туда, где сложены стальные заготовки, поступающие с металлургического завода.

Даю указание сделать химический анализ также и других поломанных зубьев.

Уже когда я прибыл в цех штамповки, кое-что стало проясняться. Химический анализ поломанного зуба открыл глаза на многое.

В цехе в соседних параллельных пролётах стояли прессы. На одном из них штамповали кольца для шариковых подшипников крупного размера, на втором – диски для изготовления шестерён.

Стальные бруски-заготовки, поступающие к прессам, имели одно и то же сечение: сто пятнадцать миллиметров. Что же, часть заготовок попадала не по назначению – не к прессу, штампующему шарикоподшипниковые кольца, а к тому, который штамповал шестеренные диски?

По-видимому, именно так.

Наконец-то вроде бы раскрыта тайна поломок. Но и её надо убедительно доказать.

Материалы для доказательства были получены быстро.

Когда я находился в штамповочном цехе, туда подали вагон со стальными заготовками. Я подошёл и спросил:

– Что за металл доставили?

– «Ше-ха-пятнадцать».

Началась разгрузка. Я видел, как рабочие перегрузили на тележки стальные бруски и повезли их к нагревательным печам, складывая их там штабелями.

Но вот один из рабочих уложил на тележку две стальные заготовки и двинулся с ними в соседний пролёт, ко второму прессу, где штамповались диски для шестерён, и уложил эти брусья на уже находившиеся там заготовки.

Я подошёл к рабочему и спросил:

– Почему вы эти заготовки там сложили?

– А к другим печам уже много доставлено, теперь сюда возить будем.

– Но ведь это другой металл, сюда этот металл нельзя складывать, он не годится.

– Как не годится?! Размер-то один – что там, что здесь.

В транспортном цехе завода работали новые рабочие. Никто им толком не разъяснил, куда и как доставлять поступающие в цех заготовки, а контроля за их работой не было.

Так и случалось, что в дни разгрузки металла некоторые стальные заготовки попадали не туда, куда следует. В общем потоке выловить детали, изготовленные из другой марки стали, было уже трудно.

– Неужели у вас не было никакого контроля по всей цепочке производственного процесса? – спросил я технолога.

– Как не было! Был и есть. Мы проводим, во-первых, выборочный контроль и, кроме того, проверяем химический состав «пробой на искру», проверяем каждый диск, поступающий в цех механической обработки.

– Но ведь «пробой на искру» вы отличаете хромосодержащие стали от сталей, не содержащих хрома, – и только!

Технолог задумался:

– Да, конечно, вы правы. Обе марки стали, идущие как для изготовления шестерён, так и для производства шарикоподшипниковых колец, содержат хром. Отличить их одну от другой «пробой на искру» почти невозможно.

Оказывается, вот как возникли условия, при которых в поток попадали заготовки из стали, совсем не пригодной для изготовления шестерён. Попадали они, разумеется, случайно и в общем-то изредка, и именно поэтому так долго и не удавалось раскрыть природу поломок.

Я вспомнил завод Крупна. Там была лаборатория по исследованию причин поломок отдельных деталей, изготовленных из крупповской стали. В лабораторию стекались поломанные детали из многих стран, куда фирмой поставлялись машины и механизмы. Во главе лаборатории стоял доктор Каллен. Он установил порядок проведения исследований поломанных деталей, поступавших к нему в лабораторию.

– Мы занимаемся рутинной работой, – говорил он мне, – но эта рутинная деятельность иногда раскрывает нам глаза на отдельные упущения в технологическом процессе производства. Мы создали стандартную схему проведения исследований, в которую обязательно входят следующие операции, обязательные для всех случаев: проведение полного химического анализа, исследование структуры металла и его механических свойств. Без этих сведений я даже не рассматриваю представляемых мне материалов.