– Знаю. Я встретил их в Свердловске. До Челябинска мы вместе летели.
Тевосян попросил меня немедленно сообщить ему, как только я окажусь на Магнитке, как идёт подготовка к производству броневой стали, и обещал со своей стороны оказать всю необходимую помощь.
По заводам Урала и Сибири
Магнитогорский завод я знал плохо, но, прибыв туда, встретил немало знакомых инженеров. Некоторых я запомнил ещё по студенческим годам, других – по Наркомату чёрной металлургии. То, что я увидел на Магнитогорском заводе, меня буквально ошеломило. В прокатном цехе у блюминга лежали толстые листы металла.
– Что это за сталь? – спросил я главного инженера, сопровождавшего меня по заводу.
– А это и есть броневая сталь, – спокойно ответил он.
– На каком же стане вы её прокатали?
– На блюминге. Поставили гладкие валки – и катаем.
– На блю-мин-ге?! – переспросил я. Никто в мире на блюмингах листовую сталь никогда не прокатывал.
А инженер продолжал:
– Вначале сами сомневались, но вот попробовали и… – Главный инженер, как бы оправдываясь, продолжал: – Не могли же мы ждать, когда смонтируют и введут в действие бронепрокатный стан. Знаем, что броневой лист нужен сегодня, сейчас. Вот и решились, пошли на риск. Надо же было находить выход из положения. И, как видите, получается. Хотя управлять станом и нелегко.
Как тут не обрадоваться и не взволноваться! Я уходил от главного инженера и думал, что ведь на блюмингах готовая продукция никогда не изготовлялась. На них прокатывается только полуфабрикат – заготовка, из которой в последующем получают готовую продукцию. А для прокатки брони вообще используют специальные листопрокатные станы.
Даже теперь, более тридцати лет спустя, я не могу не преклоняться перед технической смелостью и находчивостью советских тружеников тыла.
Да, в суровые годы впервые в мировой практике на уральском блюминге был прокатан чрезвычайно трудный по технологии производства тип стали – броневой лист. А ведь первый в нашей стране блюминг был введён в действие всего восемь лет назад, 28 июля 1933 года. Когда я пишу эти строки, передо мной лежат пожелтевшие номера газеты «За индустриализацию». Бегут газетные строки: «Первый советский блюминг смонтирован».
«В ближайшую пару декад макеевский блюминг вступит в строй и начнёт давать заготовку. Сконструированный и изготовленный ижорцами, построенный из советских материалов, установленный советскими специалистами и рабочими, сложнейший агрегат начинает жить…»
И я вспоминаю: в 1932 году я находился в Германии на заводе Круппа. У нас был с этим заводом договор о технической помощи, по которому мы направляли на этот завод своих металлургов для изучения технологии производства.
И вот тогда с одного из наших заводов приехали двое – инженер и мастер-прокатчик. На нашем заводе как раз устанавливали блюминг, а специалистов с опытом работы на таких станах совершенно не было.
Мне пришлось договариваться с мастерами крупповского завода об обучении нашего прокатчика работе на блюминге.
Помню, с какой робостью он подходил к механизмам управления и немец-мастер клал на его руку свою и объяснял, как следует вводить в действие стан…
С тех пор прошло всего каких-нибудь девять лет. И какие невероятные перемены! Люди, которые ещё так недавно робели подходить к блюмингу, овладев сложной техникой, не только осмелели, но буквально потрясли своей дерзостью.
Мы быстро договорились о поставке броневых листов. Попутно я решил выяснить, есть ли на Магнитке не очень загруженные карусельные станки.
– Что вы! – хором ответили мои собеседники. – Сами страдаем. Уже все заводы области обшарили, нигде нет карусельных станков. Надо искать другие возможности обработки крупных деталей.
«Вот ещё одна проблема, – подумал я. – А сколько их ещё возникнет!»
В Челябинск я вернулся в приподнятом настроении, зная, правда, что для окончательного успеха надо срочно ехать на Кузнецкий металлургический завод. На магнитогорском блюминге осваивали прокатку толстого листа, но тонкий броневой лист предполагалось изготовлять на Кузнецком заводе.
И на следующий же день я решил выехать в Кузнецк, а по пути завернуть в Барнаул, проверить, как там идёт работа.
– У вас что-нибудь из съестного на дорогу имеется? – спросил меня директор. – Ведь по дороге ничего из продуктов питания теперь не достанете.
– Езды до Кузнецка всего три дня – возьму чего-нибудь с собой.
В заводской столовой во время обеда подумал, что ведь никаких продуктов у меня нет. И завернул в кусок газеты два ломтика хлеба, положив между ними кусочек мяса, вытащенного мной из супа. Как-нибудь доеду. Не пропаду.
В вагоне были главным образом военные. Из гражданских, помимо меня, группа стариков и женщин – пробирались в Сибирь из Одессы и были уже в пути целых три месяца.
На станциях хоть шаром покати: все продукты исчезли.
В Новосибирск прибыли в конце дня. Прошёл в здание вокзала. Голод даёт себя чувствовать – два ломтика хлеба и кусочек мяса – это все, что было во рту за два дня пути от Челябинска до Новосибирска.
У двери с надписью «ресторан» в очереди стояло человек тридцать. Встал и я в очередь.
– Чем кормят?
– Суп пшённый дают и ломтик хлеба.
Ну, хоть этим червячка заморить можно будет, а то просто невмоготу.
За Новосибирском в вагоне тесно, все полки заняты сидящими и лежащими пассажирами. Многие курят. Жарко, душно. Вышел в тамбур – здесь тоже полно народа. Чей-то тихий голос кого-то успокаивал:
– Не плачь, Витя, ты уже большой парень. Ну, что же теперь делать-то? А где же ты маму-то потерял?
– Я вышел на станции из вагона, а эшелон ушёл, – всхлипывая, говорил мальчик. – Вот я и остался.
– Отец-то на фронте?
– Да.
– Ну ничего, не горюй, найдёт тебя мама. Обязательно найдёт. Ты ведь не иголка. А сейчас, пока суть да дело, поедем со мной в Алма-Ату. Там тепло. Поживёшь пока у нас. Что же теперь делать, не помирать же. А по всем станциям мы объявим, где ты находишься и где тебя искать надо. У меня ребят много, а двое, ну точно такие, как ты, Коля да Ванюша. Все хорошо будет, не плачь.
Витя смолк.
Сколько же вот таких расколотых, разбросанных по стране семей образовалось в эти несколько месяцев! Вот оно, дыхание войны!
В Барнаул приехали рано утром. День пролетел быстро, разговоры в комитете и обкоме заняли все время.
В Комитет стандартов приехал из Рубцовки – небольшой железнодорожной станции – директор эвакуированного туда Харьковского тракторного завода П.П. Парфёнов. Мы познакомились.
– Приехал помощи просить.
– В обкоме, что ли? – спросил я.
– Не только в обком, но и к вам. Помогайте, братцы: ведь завод из Харькова в Рубцовку вывезли, и теперь надо быстро монтировать оборудование и начинать действовать.
– А электроэнергия там есть? – спросил Ж.И. Миттельман, член коллегии комитета.
– Вот и надо прежде всего электростанцию строить хоть небольшую.
– А как там с водой? В Рубцовке как будто бы и воды-то нет. На чем электростанция работать будет?
– Воду нашли. Вода есть.
– Хорошая? Директор засмеялся:
– Вода богатая – всего в ней много: и солей разных, и бактерий. Все нормы по всем показателям превышены. Одним словом, для специалиста есть над чем поработать. Мы всю степь перед Рубцовкой в табор превратили. Вы посмотрите, чего только мы туда не завезли! Товарищ Миттельман, ну, действительно, поедемте к нам. Эх, и дела мы там развернём! Ну, сами не можете, так отпустите со мной тех, кого я уговорю, не препятствуйте им. Пустим завод, наладим производство – они снова к вам вернутся. Такой завод получится – любо посмотреть будет. А вода там действительно плохая, но мы и её переделаем. Неужели с водой не справимся!
Директор был до краёв насыщен оптимизмом и своей жизнерадостностью заражал всех. Да, с таким работать будут – он сам, как мощная электростанция, своей энергией может питать и приводить в движение других.
