После совещания я вместе с В.М. Молотовым прошёл из зала заседания к нему в кабинет, где он ознакомил меня с составом комиссии, председателем которой я был назначен.

– Кроме вашей комиссии мы создали ещё две.

Председателем второй будет Малышев, а третьей – прокурор.

– Но ведь прокурору трудно будет разобраться в причинах брака, – высказал я свои опасения.

Молотов нахмурился и сказал:

– Специалисты помогут, а он человек острый.

В состав моей комиссии входило шестнадцать человек, в том числе академик Николай Тимофеевич Гудцов, которого я хорошо знал, остальные были мне незнакомы.

Один из них, Васильев – секретарь партийной организации Наркомата госконтроля, оказал мне впоследствии большую помощь своими дельными советами. Я попросил включить в состав комиссии высококвалифицированного инженера-механика Миттельмана. Я его знал давно по Комитету стандартов.

– Разберитесь в причинах появления дефектов и примите все необходимые меры к их устранению, – сказал Молотов. – Директор завода и секретарь обкома знают о вашем назначении и окажут необходимое содействие. О результатах информируйте меня.

На следующий день я выехал на Урал.

На моё счастье, военный приёмщик Зухар, занимавшийся на заводе, куда я прибыл, танковым производством, оказался моим знакомым, и он быстро ввёл меня в существо дела. Он сообщил, что дефекты встречаются и в броневых корпусах, и в ходовой части танка, но самым тяжёлым, нервирующим всех работников завода, являются совершенно ничем не объяснимые поломки зубьев шестерён в коробке передач.

– Как вы знаете, – сказал он, – эти шестерни изготовляются из хромоникельмолибденовой стали – «ха-эн-четыре». Это одна из лучших конструкционных марок стали. Испытания машины мы проводим следующим образом: после сборки узлов и завершения всех работ по монтажу каждая машина проходит ходовые испытания. Производится так называемый заводской пробег длиной в несколько десятков километров. Если в машине никаких дефектов не обнаруживается, то она предъявляется военной приёмке, где мы тоже проводим ходовые испытания и тоже проходим на танке несколько десятков километров. Танкодрома у нас пока ещё нет, и ходовые испытания проходят на дорогах – это вы потом увидите, – все дороги здесь танками изуродованы так, что на машинах по ним ездить совсем нельзя. А уж после этих испытаний, если танк выдерживает и их, она направляется в воинскую часть. Так вот, случается, что во время заводского пробега, а иногда на ходовых испытаниях у некоторых шестерён ломаются зубья, и мы находим в коробке передач один, а то и два сломанных зуба. В чем дело, мы пока ещё не можем понять. Да вот и сегодня такой же случай произошёл. Пойдёмте, посмотрите сами, это лучше, чем объяснять на пальцах.

Мы пошли в цех. На стеллаже стояла раскрытая коробка передач, а рядом, на листе бумаги, покоился вынутый из неё покрытый слоем масла зуб. К нам подошли один из контролёров отдела технического контроля и академик Гудцов.

– Чем вы сами объясняете поломку? – спросил я контролёра.

– Просто теряемся в догадках. Все проверили. Никаких, даже малейших отступлений от технологии не установили, а зубья летят.

Самое необъяснимое заключалось в том, что сами по себе поломки случались не часто. На заводе нормально сдавали двадцать-тридцать, а иногда и пятьдесят машин, и вдруг на пятьдесят первой – авария: машина останавливается – поломка зубьев.

– Может быть, при расчёте нагрузки на зуб принят слишком малый запас прочности? – спросил я.

– Проверяли, запас прочности достаточен.

– Так в чем же дело? Может быть, зацепление зубьев плохое или сборка недостаточно тщательно выполнена?

– Все, все проверяли. Сцепление исследовано на оптических приборах. Сборка шестерён проводится и проверяется с величайшей тщательностью.

– Ну, что же, давайте проверять все вместе все от начала до конца.

Распределив между членами комиссии обязанности, кому что следует проверять, сам я решил побывать в основных отделах заводоуправления и там познакомиться с работниками.

Я подумал, что надо было бы все-таки проверить, как считали нагрузку на зубья шестерён и какой запас прочности приняли.

– Где концентрируются расчётные материалы по выпускаемым заводом машинам? – спросил я одного из работников заводоуправления.

– Точно не знаю, но, по всей видимости, в отделе технического нормирования, – услышал я в ответ.

Я пригласил к себе начальника отдела, молодого человека, не лишённого, как я сразу мог убедиться, чувства юмора.

– Скажите, какими нормами занимается ваш отдел?

– Мы нормируем все, что поддаётся нормированию, а что не поддаётся, включаем в перечень ещё не решённых проблем.

– Ну, а точнее?

– Я вам серьёзно говорю: мы устанавливаем нормы на все. Вот на этих днях мне предложили, например, разработать нормы по расходу спирта бухгалтерией.

– А на что же расходуется бухгалтерией спирт?

– На мытьё чернильниц, – последовал лаконичный ответ.

– Ну это, конечно, шутка. Меня интересует другой вопрос.

– Шутка? – перебил меня собеседник. – Нет, совсем не шутка. – Я увидел, что он говорит серьёзно. – Знаете ли вы, к примеру, что спирт списывают на протирку телефонных трубок, видите ли, в целях предупреждения инфекционных заболеваний? Ну, а те материалы, которые вас интересуют, надо искать, конечно, у конструкторов.

Я направился в конструкторское бюро. Долго мы разговаривали там с главным конструктором завода, а также с конструктором, непосредственно занимавшимся загадочным узлом. Но ничего, что могло бы прояснить дело, я не смог установить.

Из конструкторского бюро я пошёл в заводскую лабораторию. В большой и хорошо оборудованной лаборатории встретил члена нашей комиссии Миттельмана.

– Ну как, что-нибудь прояснилось?

– Да нет. Здесь все в порядке. Было бы просто великолепно, если бы на всех наших заводах так идеально обрабатывались зубья шестерён. Посмотрите сами.

Действительно, придраться здесь было не к чему.

– А где Гудцов? – спросил я Миттельмана.

– Я видел его в металлографической лаборатории, он рассматривал шлифы, изготовленные из поломанных зубьев. Можем пройти к нему.

Академика Гудцова я застал за микроскопом, он рассматривал рабочую поверхность поломанного зуба.

– Цементационный слой идеален. Вы только взгляните.

Действительно, структура стали была безупречной.

– Нет, я не могу предъявить ни одной претензии к качеству самой стали, – сказал Гудцов.

– В чем же дело?

– Не знаю. Надо дальше искать.

Вечером позвонил Малышев. Он занимался исследованием дефектов машин на другом заводе.

– Обнаружили что-нибудь интересное?

– Нет.

На следующий день мы прошли по всей технологической цепочке производства шестерён. Знакомились с каждой производственной операцией. Ни одного признака, который давал бы основания подозревать, что где-то имеются отклонения, влияющие на качество.

На третий день нашего пребывания на заводе мы созвали совещание специалистов. Поставили перед ними вопрос: как они думают, что же все-таки вызывает поломки?

Но и совещание нам ничего не разъяснило. Причина брака оставалась тайной.

По пути с завода на квартиру приезжих, где мы остановились, меня догнал один из работников завода.

– Я хочу вам высказать свои соображения о причинах поломок зубьев, – сказал он мне. – На завод, несомненно, проник немецкий шпион и, может быть, даже не один. «Он» или даже «они» подбрасывают в коробку передач небольшие металлические предметы – винтик, гаечку, гвоздик или что-нибудь в этом роде. Эти предметы попадают между зубьями, что и ведёт к поломкам.

– Но ведь никто никаких посторонних предметов в этих коробках никогда не обнаруживал!

– А может быть, «тот», кто их туда клал и кладёт, успевает и убирать их. Кто этот шпион, где он работает и находится – разве это кому-нибудь известно? Советую вам присмотреться к людям.

– У вас, может быть, есть какие-то подозрения?