Когда встретившая его из армии и прожившая с ним два месяца мать собралась уезжать назад, к отцу, она, накануне отлёта, зашла к Олегу в комнату и, тяжело вздохнув, уселась в кресло.
— Мне нужно с тобою поговорить, Олежка.
— Говори, мам, а почему так торжественно?
— Мне не совсем удобно затрагивать эту тему, но я не вижу другого выхода. Олег, ты взрослый мужчина и у тебя, конечно, есть, и будут женщины. Ещё почти два года нас не будет и ты скорее всего будешь их приводить сюда. Собственно, было бы странно, если бы было иначе. Я немного сумбурно говорю, но ты уж извини меня. Так вот, я тебя очень прошу дать мне слово, что ночевать здесь они не будут.
— Переведи! — Олег ошарашенно смотрел на мать.
— Сейчас объясню. После армии ребята обычно очень быстро женятся. Это и понятно, для молодой девушки или женщины такой парень — желанный объект. Уже взрослый, самостоятельный, не избалованный женским обществом, а значит, легко приручаемый, такому легко внушить что угодно. Что ты удивлённо на меня смотришь? Неужели ты до сих пор считаешь, что это мужчина выбирает себе жену? Нет, это женщина выбирает себе мужа. Причём умная женщина обставит всё таким образом, что мужчина до конца своих дней будет убеждён, что это его победа. А женщины гораздо умнее, чем вы, мужчины, думаете. Просто их ум несколько отличается от вашего, он ближе к тому, что называют хитростью, хотя и это не очень точно. Впрочем, я отвлеклась. Так вот, тебе будет ещё сложнее, чем другим: у тебя уже есть образование, и неплохое, есть работа, хотя и не престижная, но в глазах женщины это дело поправимое, и, самое главное, у тебя есть квартира, в которой, кроме тебя, никого. У любой женщины, оказавшейся рядом с тобой, сразу сработает инстинкт, требующий от неё закрепиться на этом месте. Я не говорю, что это плохо. Я не собираюсь препятствовать тебе, если ты действительно захочешь жениться. Я только хочу, чтобы ты сделал этот шаг, не торопясь, с открытыми глазами, ясно видя и оценивая человека, с которым ты собираешься связать свою жизнь. Ведь как бывает, раз переночевала, два, потом уже и гнать неудобно, а там, оказывается, и ребёнок на подходе. А через год посмотрят друг на друга: «Господи, да ведь мы совершенно чужие люди!» В общем, Олег, я знаю, что слово для тебя не пустой звук, что ты его сдержишь, и поэтому прошу: дай мне слово, что пока мы не вернёмся, ни одна женщина ночевать здесь не останется. Днем, вечером, ради Бога, а ночью — домой. Олег, пожалуйста, я тебя очень прошу. В конце концов, если ты кого и полюбишь, назначайте свадьбу, мы приедем, отпразднуем и живите тут сколько угодно. Но уже как муж и жена. А до тех пор… Конечно, это тоже не панацея, но ночные расставания позволят тебе, по крайней мере, не оказаться заложником привычки или собственной порядочности. Я тебя прошу, дай слово, в конце концов, мы меньше чем через два года вернёмся.
Олег тогда слово дал. И сдержал его.
Только с Ольгой ему захотелось это слово нарушить, но у той оказались свои причины, по которым она не могла оставаться на ночь. А на время каникул он предложил поехать в этот пансионат.
Путёвка у них была с тридцатого декабря. Накануне в школе прошёл педсовет, где Олег сцепился-таки с завучем и директором.
Педсовет должен был начаться в десять, но и в половине одиннадцатого начальство ещё не появилось. Директор, Тамара Витальевна, к времени вообще относилась довольно свободно, особенно если её ждали подчинённые, и опоздание минут на сорок для неё было обычным делом. Учителя, собравшиеся в кабинете литературы, занимались кто чем: кто бумажки перекладывал, кто болтал, кто читал книгу, но уходить опасались. Директор, легко опаздывавшая сама, от других опозданий не терпела. Олег сидел с Виктором Николаевичем и слушал вполуха его армейские то ли были, то ли байки.
Володька уже уволился. Во вторник они посидели на прощание в тренерской, распили маленькую фляжку коньячка, и тот, забросив на плечо набитую чем-то спортивную сумку и обняв на прощание Олега, ушел, пообещав, конечно же, заходить. Но иллюзий по этому поводу Олег не питал — у Володьки начиналась совсем другая жизнь. С его уходом Олегу в школе стало одиноко. У детей уже начались каникулы, уроков не было, к Ольге он забегал ненадолго, они старались не афишировать свои отношения. Собственно, Олегу было наплевать, но Ольга настаивала. По вечерам они тоже всю неделю не встречались, у Ольги были какие-то дела, связанные с отъездом. В общем, Олег скучал. Сейчас, под журчание голоса Виктора Николаевича, он не столько слушал его, сколько разглядывал сидящих в классе учителей. До него долетали обрывки чужих фраз.
За партой сзади сидела географичка, Марина Михайловна, с математичкой, Ларисой Павловной. «Нет, Ларис, ну ты сама посуди, — слышалось сзади. — Кому моя география нужна? Вам, математикам, проще, вы себе всегда учеников найдёте. Всегда кому-то надо или из двоек вылезти, или пятёрку вытянуть. Наберёте себе человек пять-шесть, вот и дополнительная зарплата. А я, кому я нужна со своей географией?» «Ну, Марин, — раздавалось в ответ, — думаешь, всё так просто? Ты их ещё найди, учеников этих. Многие готовы двойки пачками получать, а заниматься не хотят. А и найдёшь, думаешь легко? Уроки кончатся, тут бы домой скорее, ан нет, сиди с ними, оболтусами, долби одно и то же…»
На соседнем ряду справа, чуть впереди, сидели Татьяна, словесник, и Светлана, которая в последнее время мало напоминала ту пышную беззаботную хохотушку, которую привык видеть Олег, а после ухода Володьки она сникла окончательно. «Да ну, Тань, где его найдёшь? — доносилось оттуда. — Знакомых холостых не осталось. Подружки тоже замужем, в гости не зовут, боятся, мужа уведу. На улице знакомиться? Возраст не тот, да и не пристают давно на улице. На работе бабы одни. Был бы хоть ребёнок. У тебя, вон, сынуля растёт, а у меня работа да работа и больше ничего. Так и засохнешь на этой работе». «Думаешь, одной, с ребёнком — сахар? Ты хоть только за себя отвечаешь, а тут…»
«Вы представляете, Инна Егоровна, — бубнил кто-то впереди, — не нужна мне ваша биология, — говорит. — Я, вообще, юристом буду, а тройку вы мне всё равно не поставите…»
«Мои молодые мне опять внука подбросили, — доносилось с другой парты. — Мы с дедом теперь как привязанные…»
«Берёте цветы картошки, но не только что распустившиеся, а уже отцветающие, набираете их пол-литровую баночку, заливаете спиртом или водкой…»
«Ноги, знаете, совсем уже не те, да и спина тоже. Я раньше урок сидя вести не могла, всё время по классу ходила или у доски стояла, а теперь постою, постою, да и присяду…»
«Такие туфли прекрасные, из натуральной кожи, на низком каблучке, тут, спереди, всё закрыто, ноге так удобно, и совсем не дорого…»
Наконец в класс, гордо неся своё крупное тело, вплыла Тамара Витальевна, сопровождаемая семенящей рядом Анной Абрамовной, и педсовет начался.
Вначале директор долго и путано говорила о каких-то «задачах, стоящих перед коллективом в свете реализации программы «Столичное образование». Коллектив толком не слушал, продолжая заниматься своими делами, только теперь молча. Программ все повидали великое множество, начиная с «Программы КПСС», и удивить людей было невозможно, тем более что все программы так и остались набором красивых, малопонятных фраз, напечатанных на хорошей бумаге.
После директора с итогами второй четверти выступала Анна Абрамовна. Олег тоскливо разгадывал кроссворд, улавливая отдельные слова: «процент успеваемости», «процент качества», «отличники», «хорошисты».
— К сожалению, — вещала завуч, — у нас довольно много учащихся с одной тройкой. То есть по всем предметам у них «четыре» или «пять», а по одному — «три». И главная «заслуга» в этом нашего уважаемого Олега Дмитриевича.
Олег оторвался от слова из четырёх букв, обозначающего одновременно и вредного человека, и заболевание, поднял глаза.
Глядя в свои бумажки, Анна Абрамовна продолжала:
— Я подсчитала, Олег Дмитриевич запорол одиннадцать хорошистов, поставив им «три» по английскому языку. В результате, процент качества по школе получился гораздо ниже, чем мог быть. Олег Дмитриевич педагог молодой, с прекрасным образованием и, не скрою, с его приходом мы связывали довольно большие надежды на повышение качества изучения иностранного языка. Но мы, видимо, ошибались.