Злоязыкий и беспощадный аристократический свет скорее бы простил ей адюльтер, чем пренебрежение к себе. Он платил ей фабрикацией слухов и сплетен, к чему постепенно подключились и либеральные круги, где критические суждения, а потом и осуждение Романовых, и в первую очередь Александры Федоровны, сделалось как бы «хорошим тоном». Развитию этого своего рода промысла способствовало два обстоятельства: замкнутость жизни венценосцев и безнаказанность инсинуаторов.

Природа самодержавия не давала возможности воспрепятствовать распространению домыслов. В печати о жизни семьи практически ничего не публиковалось, кроме официальных известий о царских поездках, приемах и присутствиях. Сделать же свой дом доступным для обозрения алчной до сенсаций толпы ни Николай II, ни Александра Федоровна никогда бы не смогли; для них это явилось бы кощунством. Но и опуститься до публичного опровержения циркулировавших слухов также не имели возможности. И все оставалось годами неизменным: одни инспирировали сплетни, которые, не встречая никакого противодействия, охватывали все более широкие общественные круги, а другие старались делать вид, что выше сплетен, и все более обосабливались от этого враждебного мира.

Рождение цесаревича наполнило жизнь царской семьи радостью, страхами и волнениями за судьбу Алексея Николаевича. Особенно сильно переживала Александра Федоровна. Она так давно и так страстно ждала мальчика, так молила Господа ниспослать им благословение и подарить ей и Ники сына, а России наследника престола, будущего царя. Она всегда была религиозна, но после появления Алексея и обнаружения у него страшного недуга ее вера в милость Всевышнего стала для нее единственной надеждой.

Очень много всегда говорили и писали о том, что царь, а особенно царица, являлись «мистически настроенными» людьми. Из этого часто делали неблагоприятные для них выводы. Само понятие «мистика» происходит от греческого слова «mystika» и в буквальном смысле означает «таинство». Христианство без сакрального, трансцендентного существовать не может. Вера в таинство, принятие его является неразрывной частью мировосприятия каждого христианина. Если для атеиста и прагматика существование сверхъестественного представляется абсурдным, то для верующего «нереальное» не только возможно, но и желанно, а чудо воспринимается как проявление Высшей воли, Божественного промысла.

Царь и царица, как верующие люди, воспринимали происходящее и реагировали на него часто совсем не так, как то делали многие их оппоненты и враги, давно расставшиеся с ценностями православия. Жизненные символы и ориентиры последних находились в иной плоскости: они упивались «прогрессивными моделями», социальными химерами, порожденными или в западноевропейских странах, или сочиненными в России; пели осанну «здравому смыслу». Царь же склонялся перед волей Господа; Ему доносил боль своего сердца. Когда случалось несчастье, вслух не сетовал, а шел в храм, к алтарю, к Божественному Образу и там, на коленях, раскрывал все, что накопилось в душе, все, что волновало и мучило. Так же примерно поступала и Александра Федоровна. Для христианина подобное поведение являлось естественным.

Однако тем, кто воспринимал происходившее со стороны, для кого церковь, крест, икона являлись лишь предметами в лучшем случае эстетического любования, а литургия только впечатляющим действом, поведение царя казалось непонятным, вызывало осуждение. Действительно: случилось неприятное происшествие или даже убийство кого-то из сановников, и что же царь? Совсем, как могло показаться, и не переживал. Когда узнавал о том, задумывался лишь ненадолго, а потом вроде бы как ни в чем не бывало продолжал разговор о разных разностях. В соответствии с расхожим представлением это якобы свидетельствовало о «бездушии», «безразличии» монарха. Данное, очень распространенное, умозаключение лишь подчеркивает, что его распространителям неведомы никакие иные формы проявления чувств правителя, кроме публично-театральных.

Вот, скажем, один из самых известных случаев. 1 сентября 1911 года в присутствии царя и его дочерей в Киевском театре совершено злодейское покушение на премьера Петра Столыпина. Сколько потом судачили и злословили по поводу поведения царя: не так себя вел, проявил безучастность, не засвидетельствовал расположение! А ведь все было совсем не так. Когда узнал о смерти верного премьера, перво-наперво поехал в клинику, где скончался Столыпин, где и состоялась панихида. Там царь молился за упокоение души того, кто несколько лет возглавлял правительственную власть в России. А что он должен был сделать: собрать ассамблею, выступить с поминальной речью? Но такого не могло случиться потому, что Николай II с детских лет твердо усвоил, что сетовать на смерть бессмысленно: срок жизни и последний день определяет Господь, и как распорядился, так тому и быть. Со смертью близких и верных людей последнему царю пришлось соприкасаться множество раз.

Безумная оргия убийств верных царю людей началась за десять лет до гибели Петра Столыпина. Точкой того кровавого мартиролога жертв стал выстрел в феврале 1901 года. Тогда студент-недоучка П. Карпович без всяких видимых причин застрелил министра просвещения Н. П. Боголепова. Затем каждый год случались новые и новые убийства, покушения на должностных лиц всех уровней. И царь всегда переживал, узнавая об очередном злодеянии. Но на публике редко выказывал свое возмущение, а в душе оставались горечь и досада. После гибели летом 1904 года министра внутренних дел В. К. Плеве записал в дневнике: «Строго посещает нас Господь гневом Своим».

Случались и происшествия, когда самообладание не удавалось сохранять и на какое-то (правда, непродолжительное) время терял душевное равновесие. Когда в апреле 1902 года молодой террорист Балмашев прямо в здании Государственного Совета убил министра внутренних дел Дмитрия Сергеевича Сипягина, для царя это стало страшным ударом. Возмущал и сам факт, и дерзкие обстоятельства, ему сопутствовавшие. Негодяй, переодевшись в военную форму, свободно в середине дня под видом адъютанта великого князя Сергея Александровича прошел в государственное учреждение. Потом выяснилось, что ему всего 21 год, но он являлся уже членом боевой организации партии эсеров.

Николай II Сипягина хорошо знал лично. Тот был ранее товарищем министра внутренних дел и несколько лет возглавлял Канцелярию по принятию прошений на Высочайшее Имя. Это был милый, добрый человек, но твердый в своих убеждениях и преданный без лукавства, без лести и бескорыстно. Царь и царица тепло относились и к его супруге, Александре (Аре) Павловне, урожденной княжне Вяземской, внучке поэта Вяземского. Они неоднократно и запросто бывали в доме Сипягиных, и император считал Дмитрия Сергеевича одним из своих немногочисленных друзей. И вот его не стало. Через три дня после покушения в письме матери Николай II признался: «Для меня это очень тяжелая потеря, потому что из всех министров ему я доверял больше всего, а также любил его как друга. Что он исполнял свой долг честно и открыто это все признают, даже его враги… Душою я совершенно спокоен и уверен в себе, разумеется, всецело приписывая это состояние особой милости Божией».

У Александры Федоровны вера в то, что «сердце царево в руках Божьих», проявлялась значительно ярче. Она ко всему относилась более страстно. Это обнаружилось уже в первые годы замужества. Поиск скрытого смысла в окружающем реальном мире заставлял царя, но особенно царицу, серьезно относиться к непонятному, загадочному, необъяснимому. Одно время они увлеклись телепатией. Сохранилось письмо Александры Федоровны Ксении Александровне, где описывается подобный сеанс. Дело происходило во время посещения Дармштадта осенью 1899 года.

Там тогда собралось приятное общество. Родственники и близкие по интересам люди: сестры Виктория и Ирэна с мужьями, герцог и герцогиня Эдинбургские, Эрнст и Виктория-Мелита Гессенские, а также греческий принц Николай и три великих князя из России: Кирилл, Борис и Андрей Владимировичи. Время проводили весело: гуляли, читали, играли в различные игры. Дамы были заняты серьезным делом: готовили вещи к благотворительному базару. Несколько дней все вместе вели археологические раскопки в окрестностях Дармштадта, на древнем городище. Археологам-энтузиастам повезло. Нашли несколько керамических горшков и изделия из бронзы: семь колец, две серьги и цепь.