В октябре 1994 года случилось то, что еще недавно казалось невероятным: в Россию с официальным визитом прибыла королева Великобритании Елизавета II. До этого никакой другой английский монарх на подобное не отваживался. Когда летом 1908 года прадедушка нынешней королевы король Эдуард VII находился в гостях у Николая II, он так на землю и не ступил. Встречи и переговоры происходили на царских яхтах «Штандарт», «Полярная звезда» и на королевской яхте «Виктория и Альберт», стоявших на рейде города Ревеля (Таллина). Тогда об этой встрече было мало что известно. Через 86 лет визит коронованной особы произошел совершенно в другом антураже. Толпы журналистов, кино- и телекамеры запечатлевали во всех подробностях эпохальное событие. Новость интересовала весь мир. Авторитетнейший мировой лидер признал наконец новую Россию. Но королевский вояж не только замыкался на современности, на надобности текущего дня мировой политики. Русскому сердцу приезд Ее Величества напомнил о собственном прошлом, он донес до него свет далекой планеты, называвшейся Российская империя.

Однако с первого же дня визита стало ясно, что и высокие гости, и любезные хозяева всячески избегали одной темы, не нашедшей отражения в программе: Романовы. Ее Величество лишь посетила царскую усыпальницу в Петербурге, где покоятся русские монархи, в том числе и Александр III — свояк английского короля Эдуарда VII. Других же признаков внимания, во всяком случае, официального, со стороны высоких английских гостей проявлено не было. А на торжественном приеме в Кремле на голове Елизаветы II сияла бриллиантовая тиара, та самая, которая когда-то принадлежала русской царице Марии Федоровне. Но все — и принимающие, и визитеры — делали вид, что не знают о том, что здесь, в России, в нынешнем, XX веке были убиты родственники Виндзоров: две внучки королевы Виктории, два кузена короля Георга V и другие близкие и не очень близкие. И никто из власть имущих не раскаялся, никто не принес своих извинений, не выразил сожаления. Никто не хотел даже упоминать об этих злодеяниях. Забыли? Простили?

Английский королевский дом до сих пор имеет сильные генетические связи с Романовыми. Бабкой герцога Эдинбургского (мужа королевы Елизаветы II) была русская великая княгиня Ольга Константиновна, матерью — племянница императрицы Александры Федоровны принцесса Алиса Баттенбергская (Маунтбеттен), а отцом — племянник императрицы Марии Федоровны и кузен Николая II принц Андрей Греческий. Существуют и другие линии переплетения семейно-родственных уз. Когда Николай II отрекся от короны, английским королем был двоюродный брат царя и царицы Георг V (дед Елизаветы И). В Англии тогда жило немало близких царских родственников: сестра Александры Федоровны Виктория, тетка Николая II герцогиня Мария Эдинбургская (сестра Александра III) и другие. Мог ли царь и его близкие спастись? Почему вместо отбытия в Великобританию, о чем весной и в начале лета 1917 года было много разговоров, семья Николая II оказалась в Сибири, что сделало ее дальнейшую участь безнадежной? Существовала ли возможность иного исхода? По этому поводу бытуют несхожие точки зрения, а некоторые важные эпизоды преданы забвению. Для выяснения трагической судьбы царской семьи необходимо восстановить важнейшие детали постреволюционной Романовской эпопеи.

Вскоре после отречения от престола Николая II премьер-министр Великобритании Дэвид Ллойд Джордж прислал Временному правительству напыщенную телеграмму, в которой, в частности, говорилось: «Революция обнаружила главную истину, что эта война является борьбой за народное правительство в той мере, что и за свободу». Лидеру английских либералов казалось, он был в том убежден, что пришедшие к власти в Петрограде либералы объединят страну, станут выразителями чаяний и надежд большинства. Поразительная наивность! В России их поддерживал очень небольшой слой населения, а в Лондоне и Париже полагали, что у власти оказались «представители народа»!

В то же время царь, которого с почестями и восторженно принимали и во Франции, и в Англии, оказался брошенным на произвол случая. Потерпевший крушение политик редко где вызывает сочувствие, не может рассчитывать на расположение. Но в данном случае проблема не исчерпывалась лишь политической стороной; здесь существовал один важнейший моральный аспект, о котором не говорили тогда, да и мало упоминали потом. Друзьями и союзниками был отвергнут и обречен на смерть не только «неудачливый правитель» России, но и брат английского короля, адмирал английского флота и фельдмаршал английской армии! (Первое звание в 1908 году от Эдуарда VII, а второе в 1915 году от Георга V царь получил как «Большой друг Великобритании»!)

Участники той жестокой интермедии писали и говорили потом о своей роли не раз. Все выгораживали себя, сваливая вину на других. «Этуали русской общественности» не признавали собственную политическую импотентность и обвиняли отечественных радикалов, посольство Великобритании и политический курс британского правительства. Именно эти причины, по их утверждениям, обусловили то, что семье Николая II после отречения не удалось покинуть пределы России и переехать в Великобританию, куда она была приглашена правительством Его Величества.

Действительно, 10 (23) марта 1917 года посол Великобритании в Петрограде сэр Джордж Бьюкенен уведомил министра иностранных дел Милюкова, что «король Георг, с согласия министров, предлагает царю и царице гостеприимство на британской территории, ограничиваясь лишь уверенностью, что Николай II останется в Англии до конца войны». Чуть ранее, 7 (20) марта, выступая на заседании московского совета рабочих и солдатских депутатов, министр юстиции и главный герой Февраля А. Ф. Керенский заявил: «В самом непродолжительном времени Николай II под моим личным наблюдением будет отвезен в гавань и оттуда на пароходе отправится в Англию».

Когда Николай II отказывался от престола, он не выдвигал никаких требований, не ставил никаких условий, касавшихся дальнейшей судьбы его и семьи. Лишь через два дня, 4 марта, на имя главы Временного правительства князя Г. Е. Львова из Ставки в Могилеве за подписью М. В. Алексеева пришла телеграмма, где говорилось: «Отказавшийся от престола император просит моего сношения с вами по следующим вопросам. Первое. Разрешить беспрепятственно проезд его с сопровождающими лицами в Царское Село, где находится его большая семья. Второе. Обеспечить безопасность пребывания его и его семьи с теми же лицами в Царском Селе до выздоровления детей. Третье. Предоставить и обеспечить беспрепятственный проезд ему и его семье до Романова (Мурманск. — А. Б.) с теми же лицами». Прошло два дня, и 6 (19) марта глава кабинета ответил: «Временное правительство решает все три вопроса утвердительно; примет все меры, имеющиеся в его распоряжении: обеспечить беспрепятственный проезд в Царское Село, пребывание в Царском Селе и проезд до Романова на Мурмане». Бывший правитель удовлетворился устным обещанием Временного правительства содействовать переезду в Англию. Но уже скоро стало ясно, что подобный шаг вызовет неудовольствие влиятельных радикальных сил в России. Либеральные принципы и гуманные соображения отступили на задний план перед соображениями сиюминутными, перед желанием завоевать популярность в тех кругах, где господствовали крайние устремления. Отпор им давать никто не хотел и не смел.

Деятели, пришедшие к власти в марте 1917 года, оказались слишком трусливыми и беспринципными, чтобы твердо и ясно сразу же объявить о своих намерениях касательно отрекшегося царя и его близких. Да у них определенных планов тогда просто и не существовало. Они надеялись, что отъезд царя в Англию сам собой решит щекотливую проблему. Заняв министерские кресла, пугливые представители «русской общественности» цепенели от рева левой общественной фракции, требовавшей самых крайних мер в отношении «предателей и тиранов».

Русские популярные газеты, обезумевшие от нахлынувшей полной свободы, тиражировали невероятную ложь: бывший царь и царица вошли в тайные сношения с Германией и собирались заключить сепаратный мир «за спиной народа», они предали Россию, делами управления в России занимались «пьяный развратник» Распутин и «его клика». И еще много чего писали и утверждали, и никто ничего не доказывал и не опровергал. Общественные страсти накалялись. Отношение к бывшим венценосцам все четче и четче приобретало характер человеконенавистничества. И уже через несколько недель после крушения монархии трудно было рассчитывать на то, что в «в стране победившей свободы» у них есть шанс избежать расправы.