Зная мою щепетильность, Сталин при проведении и последующих операций пытался неоднократно натравить меня на Конева, Рокоссовского и других, а их, в свою очередь, на меня. А.М. Василевскому он наговаривал на меня, а мне на Василевского, но Василевский, весьма порядочный человек, не шел на провокации Сталина. Зачем это нужно было Сталину?» (Салтыков Д.И. Последний поиск).

К середине января наступательные возможности 1-го и 2-го Украинских фронтов были в значительной мере исчерпаны и их усилия сосредоточены на отражении сильных контрударов немецких войск. Для продолжения наступления фронты получили пополнение, на 1-м Украинском фронте была создана новая 6-я танковая армия (командующий генерал-лейтенант А.Г. Кравченко). Вместе с 27-й, частью сил 40-й и при авиационной поддержке 2-й воздушной армии они составили ударную группировку 1-го Украинского фронта. Ударную группировку 2-го Украинского фронта составили 4-я гвардейская армия, 53-я армия, 5-я гвардейская танковая армия при авиационной поддержке 5-й воздушной армии.

В результате обращения Конева к Сталину внутренний фронт окружения был полностью передан под командование Конева. Именно это обстоятельство осложнило отношения маршалов Жукова и Конева.

После смерти Ватутина именно Жуков возглавил 1-й Украинский фронт, а 10 апреля 1944 года Г.К. Жуков был удостоен высшей военной награды — ордена «Победа» № 1.

Генерал армии Г.И. Обатуров в январе 1944-го воевал на Никопольском плацдарме. В одной из глав мемуаров под названием «Дороги ратные крутые» он объясняет если не все, то очень многое, о чем говорилось выше:

«Опасность гитлеровского плацдарма для главной группировки войск 4-го Украинского фронта была бесспорной, что подтвердила попытка перейти с него в контрнаступление. Поэтому стремление нашего командования быстро ликвидировать его можно считать оправданным. (…)

Со стороны Ставки ВГК преуменьшались силы противника, оборонявшего плацдарм, и это преуменьшение затянулось вплоть до начала января 1944 года. Хотя ноябрьские бои показали, что группировка сильнее, чем предполагалось, это игнорировалось. Ставка настойчиво требовала наступать и наступать. Против плацдарма фронт сосредоточил до 10 различных корпусов, включавших десятки дивизий и бригад, но те и другие из-за низкой укомплектованности были небоеспособными или ограниченно боеспособными. Ощущалась постоянная нехватка боеприпасов. Словом, номеров было много, а сил и средств — мало. Фронт нуждался в значительном пополнении, но Ставка не могла его дать: главным в то время было киевское направление, куда и были переданы крупные резервы. Фашистское командование, в свою очередь, не имело возможности нарастить силы на плацдарме для контрнаступления, так как терпело поражение на киевском и кировоградском направлениях.

Следовательно, вопреки создавшейся обстановке, требовавшей перехода к обороне, для чего сил было достаточно, велось наступление, приведшее, на мой взгляд, к излишним потерям. Командование фронта и армией, в свою очередь, не внесло встречных предложений, касающихся изменения способа действий. Под воздействием часто повторяющихся упреков в неумении организовать боевые действия оно вновь пыталось прорвать оборону. В книге “Суровые годы” бывший начальник штаба фронта Маршал Советского Союза С.С. Бирюзов о тех боях написал: “Анализируя теперь эти неудачные для нас бои, можно с уверенностью сказать, что и во второй и в третий раз нами повторялась одна и та же ошибка: для ликвидации вражеского плацдарма выделялись явно недостаточные силы”.

Он, правда, не указал, что, во-первых, фронт и не располагал достаточными силами, а во-вторых, что это делалось по неоднократным требованиям Ставки ВГК.

Недостаточность сил являлась главной, но не единственной причиной неудач. Имелись крупные ошибки в подготовке и в ведении наступления. Необходимость без задержки переходить в наступление нами воспринималась как должное, но поспешность в подготовке к нему удивляла. Тогда мы это относили за счет командования армии, но, как следует из изложенного выше, в этом было повинно не только оно.

По вине прежде всего командования армии огневое поражение противника организовывалось не лучшим образом. Артиллерия излишне сосредотачивалась в руках командования армии, ею не усиливались бригады. А механизированные и танковые корпуса, понеся потери при прорыве, были неспособны развить успех.

Обидно было встречаться с теми же промахами, что и под Старой Руссой, спустя год, в течение которого кадрами был получен огромный опыт в крупнейших операциях.

Начало наступления на плацдарм показало бесперспективность лобового удара по нему, возложенного на четвертый Украинский фронт. Целесообразность переноса главного удара на левое крыло третьего Украинского фронта была ясна еще в начале декабря, но Ставка опоздала с ним почти на два месяца, что вызвало дополнительные потери.

Досадно, что в официальной военной исторической литературе бои южнее Никополя освещены еще меньше, чем в районе Демянска. Не осветили должным образом эту страницу войны в своих воспоминаниях и те начальники, которые командовали там войсками. Видимо, в первую очередь это должен был сделать генерал армии Д.Д. Лелюшенко. В 1986 году мне пришлось на эту тему беседовать с Дмитрием Даниловичем.

— Почему вы, Дмитрий Данилович, в своей книге ничтожно мало написали об ожесточенных боях 3-й гвардейской армии на Никопольском плацдарме? — спросил я.

Со свойственной ему категоричностью и безапелляционностью он ответил:

— А кому интересно писать о неудачных боях? Описывая неудачи, я должен был бы сказать, как расплачивался за грехи соседей и начальников повыше.

— Неудачи часто учат больше, чем удачи, что и нужно нашей офицерской молодежи, — упорствовал я.

— Если тебе, Обатуров, нравится копаться в дерьме, то ты и пиши, а я этим заниматься не намерен.

Жаль, что во многих воспоминаниях описания проигранных боев и операций не делаются».

Следствие над Андреем Даниловичем Коротковым длилось недолго, хотя, безусловно, рамки законности в этом случае были соблюдены. 15 января его арестовали, а 29-го уже был объявлен приговор Военного трибунала 1-го Украинского фронта. Затем комдива расстреляли. Однако в самой процедуре расстрела поражает два факта. Бывшего комдива привезли на суд с завязанными руками и повязкой, закрывающей рот, а после выполнения приговора расстрельную команду предупредил генерал: «Вы ничего не видели, ничего не знаете и забудьте это место». Такое складывается впечатление, что вместе с трупом Короткова в его могилу ушла какая-то огромная и неугодная тайна. По крайней мере до него так никого не расстреливали.

Коротков, безусловно, был слабым командиром дивизии, но в той ситуации и любой другой на его месте вряд ли бы что смог сделать…

Вина комдива заключается прежде всего в растерянности и потере управления частями своей дивизии. Он виноват и в том, что не все сделал заблаговременно для того, чтобы попытаться отразить контрудар противника. Хотя, еще раз повторяю, сделать он мог немного. И все же…

Предполагаю, что накануне наступления командир корпуса пообещал в случае чего выделить ему корпусной противотанковый резерв, а потом подло обманул и подставил…

Безусловно, вина Короткова заключается и в том, что он в состоянии алкогольного опьянения ничего лучшего не придумал, как расстреливать своих солдат и офицеров. Но и здесь надо разбираться по каждому расстрелянному в отдельности.

Могу лишь предположить, что гораздо большая вина лежит на тех, кто стоял выше Короткова: на командире корпуса, на командующем армией, на командующем фронтом. Но они предпочли сделать крайним недавно назначенною на должность командира дивизии полковника. Причем командира дивизии, личный состав которой давно нуждался в отдыхе и пополнении. Который не мог ни наступать, ни обороняться. По всей видимости, такова правда одного фрагмента из истории Вошкой Отечественной войны.