В учетно-послужной карте полковника Короткова указано, что он расстрелян по приговору военного трибунала за нарушение приказа НКО № 227—42 г. Основание: шифротелеграмма 1-го Украинского фронта вх. 951 от 16.2.44 г.

Приказ этот (от 28 июля 1942 г.) широко известен, и я не буду цитировать его полностью. Остановимся лишь на причинах его возникновения, которые четко оговариваются в этом документе.

Первая: «Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа. Часть войск Южного фронта, идя за паникерами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа из Москвы, покрыв свои знамена позором».

Вторая: «Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток».

Третья; «Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы можем и дальше отступать на восток, так как у нас много территории, много земли, много населения и что хлеба у нас всегда будет в избытке. Этим они хотят оправдать свое позорное поведение на фронтах. Но такие разговоры являются насквозь фальшивыми и лживыми, выгодными лишь нашим врагам».

И, наконец, четвертая: «Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину».

Далее следует вполне закономерный вывод: «Поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо если не прекратим отступления, останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог

Из этого следует, что пора кончить отступление.

Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв».

После выхода этого приказа, как подчеркивает Ю.В. Рубцов, «репрессивный аппарат заработал без промедления. Во исполнение сталинского приказа нарком юстиции СССР и Прокурор СССР 31 июля 1942 г. издали директиву № 1096, в которой содержалась квалификация действий командиров, комиссаров и политработников, привлеченных к суду за, как говорилось в документе, «самовольное отступление с боевой позиции без приказа вышестоящих командиров и за пропаганду дальнейшего отступления частей Красной Армии», а также определялись сроки расследования этой категории дел.

Действия, заключавшиеся в самовольном отступлении без приказа, квалифицировались по ст. 58—1 «б» УК РСФСР (измена Родине, совершенная военнослужащим, каралась высшей мерой уголовного наказания — расстрелом с конфискацией всего имущества). Расследование по этим делам не могло превышать 48 часов. Пропаганда дальнейшего отступления квалифицировалась по ст. 58—10, ч. 2 УК (контрреволюционная пропаганда и агитация при наличии отягчающего обстоятельства — военной обстановки или военного положения — каралась расстрелом).

Военным прокурорам и председателям трибуналов предписывалось принять «решительные меры к оказанию командованию и политорганам реальной помощи к выполнению задач, поставленных в приказе народного комиссара обороны».

Приказ НКО СССР № 227 зачитывался во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах. С его содержанием в Красной Армии были знакомы, без преувеличения, все, и никто не мог сослаться на собственное неведение» («Штрафники Великой Отечественной»).

Согласитесь, что хотя приказа № 227 никто не отменял, однако в 1944 году он фактически не соответствовал обстановке на советско-германском фронте. Красная Армия наступала по всему фронту. И массовых отступлений, массовой трусости уже не было и быть не могло в помине. Отдельные же случаи явно не становились вопиющими…

На вопрос «Например, командир батальона не выполнил приказ, не взял высоту в атаке. Или командир стрелковой бригады, при штурме какой-то деревни полностью “истребил свои батальоны”. Как расследовались подобные трагические события?» Зяма Яковлевич Иоффе отвечает так:

«Прокурорское расследование таких случаев производилось только с санкции ВС Армии. В общевойсковой армии было два члена ВС (Военного Совета) и один из них курировал деятельность прокуратуры в своей армии. В случае с “комбатом, не выполнившим приказ”, обычно разбиралась прокуратура стрелковой дивизии, в которой все это произошло. А уровень командира бригады или дивизии, как я вам уже говорил, — это уже была работа прокуратуры армии, тем более, что в таких ситуациях обвинение основывалось на статье 193—17 — “потеря управления в бою” — серьезное должностное преступление. Но зря вы думаете, что за чрезмерные потери строго спрашивали.

Кроме случая с группой генерала Филипповского, в нашей армии я таких моментов не припомню. Ведь это же сразу “цепная реакция”: положили дивизию безрезультатно, кто виноват? — только комдив?, а где в это время был командир корпуса?, а куда смотрел командарм? Поэтому в частях нередко пытались скрыть ЧП и свои потери».

О том, кто приводил в исполнение расстрельные приговоры, З.Я. Иоффе говорит, что расстрельные приговоры приводил в исполнение СМЕРШ, для этого привлекались красноармейцы из «особистских комендантских взводов охраны» юга непосредственно оперуполномоченные ОО или СМЕРШа. Ответственность за исполнение приговора лежала на них. Но я лично не помню такого, чтобы, даже в первый год войны, расстрел мог быть произведен и комендантом трибунала дивизии или комендантом штаба обычной воинской части.

По закону, если речь шла о показательном, «демонстративном» расстреле, то было обязательным присутствие работника армейской прокуратуры.

Я один раз был на таком расстреле, «поставили к стенке» офицера—дезертира с поля боя, обвиненного по статьям 193—17 и 193—8а, и понял, что видеть такое еще раз не особо хочу, и попросил полковника Генина, чтобы он больше меня не посылал на подобные «мероприятия»».

Казнь командира 38-й стрелковой дивизии в своей книге описал А.З. Лебединцев:

«У села Голодьки Тетиевского района Киевской области в роще на поляне заранее была отрыта яма и недалеко поставлен раскладной походный столик, накрытый красным “революционным” материалом. Прибывавшие офицерские колонны выстраивались в каре. Не освободили от этой церемонии даже женщин-медичек, если они имели на погонах хотя бы одну крохотную звездочку. Сначала прибыли члены Военного трибунала со “свадебным” генералом, видимо, членом Военного совета армии. Потом подъехала крытая машина с охраной и через заднюю дверь вывели осужденного бывшего командира дивизии Короткова, который, видимо, уже знал о приговоре, вынесенном ему Военным трибуналом, так как руки его были связаны за спиной, а рот был завязан, чтобы он не смог разговаривать. Одет он был в коричневое кожаное пальто, на ногах были ярко-белые фетровые бурки, снизу обшитые коричневой кожей. (…)

Полковничьей папахи на голове Короткова не было, так как ему мешала повязка на голове.

Поставлен он был перед столом. Председатель Военного трибунала 1-го Украинского фронта объявил приговор от 29-го января 1944 года и закончил словами: “Коменданту трибунала привести приговор в исполнение!” Комендант подтолкнул приговоренного к яме. Коротков вес время пытался что-то сказать, но повязка закрывала рот. Комендант подал команду: “Лейтенант, командуйте людьми”. Командир роты саперного батальона Зыков Н.Н. вызвал трех саперов, заранее предупрежденных о том, что им доверяется приведение приговора в исполнение, и поставил их в готовности открыть огонь по изменнику Родины. Командир роты Зыков, только недавно узнавший о присвоении ему 10 января звания Героя Советского Союза, отнесся к поручению с должным пониманием, как к форсированию Днепра, и скомандовал: “Огонь!”, сделав первым выстрел из пистолета по своему бывшему командиру дивизии. Тремя очередями из автоматов обреченный был весь изрешечен пулями и упал в приготовленную ему саперами яму. Но и на этом не закончилась церемония. К яме подошел комендант капитан Рыкалов и сделал три контрольных выстрела в конвульсирующее тело. После этого генерал-майор подытожил: “Собаке — собачья смерть!” По рядам строя прокатился негромкий ропот, и генерал скомандовал: “Командирам частей развести офицеров по местам расположения!”