И первый, и второй, судя по всему, были людьми грамотными, являясь безусловными профессионалами в своем деле. Более того, и Подойницын, и Шавер были людьми смелыми. Однако система тех лет не могла не отразиться на мнении этих честных людей. Но это мое личное предположение…

Итак, следователь военной прокуратуры фронта заканчивает предварительное следствие и составляет обвинительное заключение. Основанием для чего является установление всех обстоятельств, подлежавших доказыванию по делу, и отсутствие обстоятельств, влекущих прекращение дела.

А дальше начинается судебное разбирательство, то есть та самая «стадия уголовного процесса, заключающаяся в деятельности и правоотношениях ее участников при определяющей роли суда (или судьи) по установлению наличия или отсутствия фактических и юридических оснований для признания подсудимого виновным и назначения ему наказания» (В.В. Вандышев, А.В. Смирнов. Основы уголовного судопроизводства). После чего выносится приговор…

Андрей Данилович Коротков был обвинен в измене Родине и приговором Военного трибунала 1-го Украинского фронта от 28 января 1944 года осужден по статьям 16 и 58—1 «б» УК РСФСР к расстрелу с конфискацией имущества.

К слову, Уголовный кодекс РСФСР в редакции 1926 года был приляг 2-й сессией ВЦИК XII созыва и введен в действие с 1 января 1927 года постановлением от 22 ноября 1926 года (СУ № 80, ст. 600).

Трагически знаменитая 58-я статья УК РСФСР известна многим.

58—1. Определение контрреволюционной деятельности.

«Контрреволюционным признается всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских советов и… правительств Союза ССР, союзных и автономных республик или к подрыву или ослаблению внешней безопасности Союза ССР и основных хозяйственных, политических и национальных завоеваний пролетарской революции».

58—1 «а». Измена Родине: расстрел с конфискацией имущества или 10 лет с конфискацией имущества.

58—1 «б». Измена со стороны военного персонала: расстрел с конфискацией имущества.

А теперь вспомним Директиву наркома юстиции и Прокурора СССР от 31 июля 1942 г. № 1096, упоминаемую в статье М.Р. Чарыева, в которой черным по белому предлагалось: «Действия командиров, комиссаров и политработников, привлеченных за самовольное отступление с боевой позиции, квалифицировать по п. «б» ст. 58.1 Уголовного кодекса РСФСР».

В общем, с этим все понятно. Но что за статья 16-я УК РСФСР, стоящая впереди 58-й? Оказывается, 16-я статья расшифровывается весьма кратко:

«Бели то или иное общественноопасное действие прямо не предусмотрено настоящим Кодексом, то основание и пределы ответственности за него определяются применительно к тем статьям Кодекса, которые предусматривают наиболее сходные по роду преступления».

Честно сказать, первоначально лично мне трудно было понять тонкую хитрость этой статьи, но на помощь пришли соответствующие специалисты, которые пояснили, что преступления Короткова не подпадали конкретно под 58-ю статью, и тогда ему дали 58-ю через 16-ю. Оказывается, было и такое.

Так в чем же обвинили бывших командира 38-й стрелковой дивизии? Бывший начальник штаба артдивизиона одного из полков этой дивизии подполковник Дубровский лично видел документы судебного разбирательства Короткова. С его слов, все обвинения основывались только на отходе дивизии без приказа вышестоящего командования.

Фактически Коротков обвинялся в том, что допустил разгром своей дивизии и, когда немцы добивали его полки, будучи в нетрезвом состоянии «в период отхода частей, расстрелял без необходимости несколько солдат и офицеров».

Бывшему начальнику штаба дивизии повезло больше. По приговору Военного трибунала 1-го Украинского фронта от 25 января 1944 года к нему применили примечание 2 к ст. 28 УК РСФСР: «Приговор к лишению свободы в отношении осужденного может быть отсрочен исполнением, а он направлен на фронт в штрафные подразделения. Если, как говорилось в примечании, осужденный в боях с врагами Советского Союза проявит себя стойким защитником Родины, то после войны он может быть освобожден от отбывания наказания и с него будет снята судимость» (М. Делаграмманик).

На фронте пили если не вес, то почти вес. Правда, в питии том было различие. Как рассказывают фронтовики, фронтовые «сто грамм» обычно давали после боя, после атаки. Оставшиеся в живых пили и за себя, и за погибших. Единственными, кто выпивал перед атакой, были всегда командиры. Им надо было вести за собой бойцов. Я уже не говорю про командиров более высоких рангов. Те пили и по поводу, и без, в зависимости от наличия.

Автор книги «Записки командира штрафбата» Михаил Сукнев более трех лет воевал на передовой, несколько раз был ранен. Дважды награжден орденом Александра Невского. Так вот что он, в частности, пишет:

«Три года пробыть на фронте — это было мало кому дано из тех, кто не поднялся выше комбатов, командиров батальонов и батарей! Месяц-два, а то и сутки-двое, и твоя гибель неизбежна!

Я уже знал свою норму — стакан водки, больше нельзя. Вино не берет, стакан на меня действовал как 50 граммов. А не выпьешь, из окопа не вылезешь. Страх приковывает. Внутри два характера сходятся: один — я, а другой — тот, который тебя сохранять должен.

Меня как-то вызвали в полк с передовой, что со мной случилось, не знаю. Вытащил пистолет и стал стрелять в землю. И сам не пойму, почему стреляю. Нервы не выдержали».

Можно предположить, что полковник Коротков в те страшные часы для него выпил не один стакан, но то, что у него сдали нервы, следует сказать однозначно. По этой причине он и начал без разбору стрелять в своих солдат и офицеров.

Судя по всему, самосуд полковника Короткова фигурировал в его уголовном деле, но, видимо, лишь потому, что он лично застрелил не одного человека. Более того, застрелил без всяких на то оснований. Сдали нервы!

З.Я. Иоффе по поводу привлечения старших офицеров к суду военного трибунала за самосуд» расправу над подчиненными говорит следующее:

«За такие дела к суду привлекали нечасто, поскольку старший офицер мог легко прикрыться приказом № 270 от 16/8/1941, дававшим право старшим командирам расстреливать в боевой обстановке на месте “паникеров, трусов, изменников и дезертиров”, за самовольное оставление позиций и так далее.

Только если было доказано, что какой-нибудь полковник убил своего подчиненного офицера или своих солдат, будучи пьяным, без каких-либо причин, продиктованных боевой обстановкой, и только ВС или командование разрешали произвести расследование в данном конкретном случае, то старший офицер мог быть привлечен к ответственности за “самосуд”. В моей практике был один такой случай.

На Кубани, командир полка, подполковник, но фамилии, кажется, Кузнецов, совершил подобное преступление. Его полк понес огромные потери, он попросил подкреплений, и ему передали усиленную стрелковую роту из только что прибывшей во второй эшелон армии свежей дивизии, сформированной в Сухуми. Рота прибыла на подмогу с большими потерями, добралась до выделенного ей участка обороны, и командир роты, старший лейтенант, оставив на позициях вместо себя взводных сержантов, пошел в штаб полка, доложить, что приказ выполнен, Пьяный комполка набросился на него со словами — “Ты трус! Почему роту оставил?!”, и старший лейтенант немедленно вернулся на позиции. Вечером не переставший “нагружаться спиртом” командир полка, вызвал к себе этого командира роты и без слов расстрелял его в штабном блиндаже, всадил в лейтенанта четыре пули из нагана. Все штабные офицеры промолчали. Наутро комполка немного очухался, чуть протрезвел, пришел в 1-й батальон полка, полез на бруствер и с криком “Вперед за мной!” пытался вести роту в атаку. Немцы моментально всех выкосили из пулеметов, и расстрелять перед строем

сам комполка, получив на первых же метрах пулевое ранение, был отправлен в госпиталь. Когда нам сообщили об убийстве старшего лейтенанта, то меня направили проводить расследование. Подполковника пришлось допрашивать прямо в госпитале. Военный Совет Армии дал санкцию на арест командира полка, и он был осужден по суду трибунала».