Коротков опустил голову и замолчал. Словно ком подступил к горлу. И следователь предложил папиросу…

В ходе допроса выяснился, а это была огромная надежда, прежде всего для комдива, факт с отправкой шифровки в адрес командира корпуса с просьбой переподчинить и выдвинуть корпусной противотанковый резерв в полосу 38-й дивизии. Но командир корпуса генерал Меркулов категорически отрицал се получение.

Допрошенные свидетеля, майор Петров, майор Чередник, радист, словно в один голос подтвердили отправку шифровки и получение ответной «квитанции». Корпусной шифровальщик под давлением неопровержимых улик раскололся только в Смерше. Известно, что он заплакал и дал признательные показания.

Оказалось, но приказанию командира корпуса генерал-майора Меркулова он ее сжег без составления положенного в таких случаях акта.

Тут можно долго говорить о морали, о чести офицера и просто о человеческой элементарной порядочности. Но на войне, как известно, процветают законы более страшные, чем в мирное время. И там порой выживают не только счастливые, удачливые или отчаянные, но и хитрые, беспринципные, коварные, а порой и банально трусливые люди. Словом, на войне как на войне.

Содержание под стражей в Смерше ни бывшему командиру дивизии полковнику Короткову, ни бывшему начальнику штаба дивизии подполковнику Хамову не сулило ничего хорошего. Смершевцы провели их арест не по согласованию с Военным советом фронта, как это оговаривалось в «Положении о ГУКР «СМЕРШ» НКО СССР» (РГАСПИ. Ф.644. Оп. 1. Д. 108. Л. 152), а непосредственно по его указанию. Согласовывать арест им пришлось только с прокурором фронта, но это была чистая формальность.

Если внимательно посмотреть на задачи органов Смерш, то они никаким образом не подходили под следствие Короткова и Хамова. Смершевцы обязаны были бороться со шпионской, диверсионной, террористической и иной подрывной деятельностью иностранных разведок. Они боролись с антисоветскими элементами, проникшими в части и учреждения Красной Армии. Они принимали необходимые агентурно-оперативные и иные меры к созданию на фронтах условий, исключающих возможность безнаказанного прохода агентуры противника через линию фронта с тем, чтобы сделать линию фронта непроницаемой для шпионских и антисоветских элементов. Они боролись с предательством и изменой родине в частях и учреждениях Красной Армии. Боролись с дезертирством и членовредительством на фронтах. Проверяли военнослужащих и других лиц, бывших в плену и окружении противника. При этом в «Положении» подчеркивалось: «Органы “Смерш” освобождаются от проведения всякой другой работы, не связанной непосредственно с задачами, перечисленными в настоящем разделе».

Ни Коротков, ни Хамов не были ни шпионами, ни диверсантами, ни террористами. Не были они и антисоветчиками. Поэтому следствие вел следователь военной прокуратуры. А оперативники из Смерша в данном случае помогали ему в установленном законе порядке производить выемки, обыски и аресты и проводить допросы. И не потому, что одному следователю военной прокуратуры справиться было трудно. Дело заключалось в другом. Действия командира дивизии и начальника штаба подпадали под приказ наркома обороны СССР И.В. Сталина от 28 июля 1942 г. № 227, более известный в истории под названием «Ни шагу назад!».

В подобных случаях по горячим следам оперативные работники Смерша составляли подробнейшие докладные записки, которые шли наверх и подключались к расследованию.

По мнению З.Я. Иоффе, «хоть “трибунальцы” и армейские “прокурорские” работники далеко не все были “ангелами”, но отношение к “особистам”, к этим хамовитым “детям Дзержинского” в нашей среде было сугубо отрицательным.

Причины следующие: каждый “особист” смотрел на окружающих с надменной и полной уверенностью, что любого из солдат или офицеров, невзирая на должность и звание, он при желании “отправит в штрафную”, “скрутит в бараний рог”, “прислонит к стенке”, “сотрет в пыль”, “устроит спецпроверку” и так далее. И ведь могли, они же армейскому начальству не подчинялись, у них “своя свадьба”, что хотели, то и вертели. Да и народ туда подбирали служить своеобразный, в основном, сволочной, циничный, без каких-либо “нравственных, этических тормозов”.

Власть над людьми и полная безнаказанность, да еще когда “работнику органов” в голову вбивают, что кругом потенциальные враги и предатели и только он — исключительный, проверенный, “весь в белом”, — все это делает из человека такое дерьмо…

“Был бы человек, а статья всегда найдется”.

Противостоять произволу “особистов” мало кто мог… “Заработать” от “особистов” — “смершевцев” 58-ю статью было проще простого…

И редко можно было найти такого смелого судью в армейском трибунале, который бы набрался личного мужества и вынес бы оправдательный приговор по 58-й статье».

Трудно не согласиться с мнением З.Я. Иоффе, так как подобных примеров есть превеликое множество. Например, в докладной записке военного прокурора 56-й армии гвардии майора юстиции А. Суханова (август 1943 г.) есть такие строки:

«Органами ОКР “Смерш” 56-й армии проведена огромная работа по выявлению и разоблачению контрреволюционного предательского элемента, пробравшегося в ряды Красной Армии и засланного немецкими разведывательными органами. Наряду с этими органами ОКР “Смерш” армии оказана большая помощь местным территориальным органам НКВД по разоблачению контрреволюционного элемента из числа гражданского населения, бывших старост и полицейских, состоящих на службе немецких карательных органов, и иных пособников врага во временно оккупированных районах Кубани, ныне освобожденных.

Однако наряду с этим ряд работников ОКР “Смерш” армии допускали извращение следственной практики и необоснованные аресты военнослужащих по обвинению их в контрреволюционных преступлениях. За последнее время (2—3 месяца) непосредственно военной прокуратурой армии и по указанию военной прокуратуры ОКР “Смерш” прекращено до 20 дел на военнослужащих как необоснованно обвинявшихся в контрреволюционных преступлениях…» (Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Сборник документов. Том 4. Книга 2.)

Дело Короткова на своем контроле держал сам начальник Управления контрразведки Смерш 1-го Украинского фронта генерал-майор Николай Алексеевич Осетров. Ему было неполных 39 лет. В Красной Армии с 1925 года. В 1929-м окончил военную артиллерийскую школу, в 1939-м — Артиллерийскую академию имени Ф.Э. Дзержинского. В армии был командиром взвода артдивизиона, затем командиром батареи артдивизиона. В феврале 1939 года сразу же был назначен начальником Особого отдела НКВД Киевского военного округа. В период советско-финляндской войны — заместитель начальника Особого отдела НКВД СССР. С февраля 1941-го — заместитель начальника 3-го управления НКО и начальник следственной части. С августа 1941-го — заместитель начальника Управления ОО НКВД СССР, с апреля 1943-го по апрель 1944-го — начальник УКР Смерш Воронежского фронта.

Военный трибунал в годы войны был не менее страшной организацией, чем Смерш. А в комплексе, в той самой трехэлементной системе карательных органов, и еще более страшной. Судите сами…

«По положению о военных трибуналах от 22 июня 1941 г. подсудность дел различным звеньям системы военных трибуналов, как и прежде, зависела от должностного положения обвиняемых военнослужащих, — рассказывает Н.А. Петухов в книге “История военных судов России”. — Так, военным трибуналам при дивизиях были подсудны дела военнослужащих от рядового до командира роты включительно и приравненных к нему по служебному положению лиц; военным трибуналам при корпусах—до командира батальона включительно и ему соответствующих лиц; военным трибуналам при армиях (флотилиях) — до помощника командира полка включительно и ему соответствующих лиц; военным трибуналам при военных округах, фронтах и флотах — до командира неотдельной бригады включительно и ему соответствующих лиц (ст. 10).