В день ареста Миронов писал Ленину: «Докладываю: я оклеветан. Прошу Вашего и тов. Троцкого участия в моей судьбе. В тяжкий момент для социалистической республики я готовился отдать всего себя на службу ей и попал в Бутырскую тюрьму.

18 лет революционной борьбы. Во внимание к этому и моим боевым заслугам (особенно в Крымской кампании — приказ РВС Республики от 04.XI. 20 № 7078) прошу социальной правды ко мне. Не за себя больно, а за орден Красного Знамени, не спасший меня от клеветы» (О. Смыслов. История Советских наград).

Миронов был героическим человеком. Он прошел Русско-японскую, Первую мировую и Гражданскую войны. И на каждой получал за свою храбрость боевые награды. К сожалению, его последний орден — Красного Знамени (за операции против врангелевских войск в Крыму) — действительно не смог защитить от расправы. Второго апреля 1921 года бывшего командарма застрелил часовой в тюремном дворике во время прогулки.

Этот подлый расстрел, в сущности, и стал той «социальной правдой», исходя из узаконенного новой властью «револьверного нрава».

Доктор философских и исторических наук, профессор Д.А. Волкогонов в своих размышлениях о Гражданской войне достаточно точно и емко выразил ее суть:

«Гражданская война — война особая. Беспощадность и жестокость в ней не случайность, а закономерность. Так было всегда. И когда в тридцатилетней войне Алой и Белой розы в Англии и в годы войны между Севером и Югом в Америке обильно лилась кровь — никто не полагал, что это случайно. Соотечественники в борьбе между собою особо непримиримы. В гражданской войне в России вес было так же, лишь масштабы насилия были значительно шире. Сегодня нам представляется, что миллионные жертвы были напрасны. Но это — сегодня. А тогда никто не хотел задумываться, что миллионные жертвы не оправдывают того “счастья”, за которое боролись и красные и белые. Непримиримость и беспощадность считались добродетелью, хотя само это слово казалось “буржуазным”. Мало кто думал и верил, что реформой, эволюцией можно добиться в конечном счете больше, чем революцией.

Так или иначе, гражданская война в России, которую развязали как отстраненные от власти классы совместно с иностранными интервентами, так и октябрьские победители, стала одним из жесточайших проявлений тотального насилия. Не только в военной области, но и в экономической, социальной, духовной. В.И. Ленин, выступая 7 ноября 1918 года с речью на митинге-концерте сотрудников ВЧК, заявил: “… когда нас упрекают в жестокости, мы недоумеваем, как люди забывают элементарнейший марксизм”. Но кто знал тогда марксизм, кроме узкой прослойки членов партии? Крестьянин если и слышал о марксизме, то воспринимал его лишь в одном ключе: даст он землю и мир или не даст? Ему было трудно понять, почему для этого нужно так много крови. Той самой крови, которую, не задумываясь, пускали и белые, и те самые сотрудники ВЧК, перед которыми тогда выступал Ленин. “Для нас важно, — продолжал Владимир Ильич, — что ЧК осуществляют непосредственно диктатуру пролетариата, и в этом отношении их роль неоценима. Иного пути к освобождению масс, кроме подавления путем насилия эксплуататоров, — нет».

Иного пути к освобождению, кроме насилия, — нет… Страшные слова. Тогда, к сожалению, это было как бы естественным. Но сегодня сознание протестует против этого обоюдного, всестороннего, восславленного, тотального насилия».

И здесь Дмитрий Антонович добавляет: «Сегодня то насилие нам, видимо, осуждать просто. Было другое время, другие люди, другое мышление. Мы сильно изменились вместе со временем. А тогда все было по-другому».

И все же именно «то насилие» оказалось живучим долгие десятилетия. Именно «то насилие» широко применялось и в межвоенный период, и в годы Великой Отечественной войны. Но дело даже не в нем, а в том, что за «этим насилием», как правило, было мало правды.

Эта трагическая история «Зимней войны» еще долго оставалась бы неизвестной, если бы в Центральный государственный архив Советской Армии (теперь РГВА) не пришел запрос военного комиссариата Севастопольского района Москвы (1988 г.). «В нем содержалась просьба установить судьбу полковника Волкова Онуфрия Иосифовича, бывшего начальника штаба 44-й дивизии имени Щорса, связь с которым прервалась в период декабря 1939-го — сентября 1940 года. Почти полвека вдова О.И. Волкова не имела сведений о муже. Пересмотр степени секретности архивных документов, расширение исторической базы позволили провести поиск. Он увенчался успехом. Однако многие документы, касающиеся истории советско-финляндской войны, еще ждут своих исследователей», — предваряя интереснейшую публикацию в «Военно-историческом журнале», напишет старший научный сотрудник ЦГАСА О.А. Дудорова (Неизвестные страницы «Зимней войны»).

В девять часов 30 ноября 1939 года после часовой артиллерийской подготовки войска Красной Армии перешли границу соседнего государства: 7-я армия перешла границу на Карельском перешейке, 8-я армия перешла границу между Ладожским и Онежским озерами, 9-я армия перешла границу в Северной Карелии и 14-я армия — в Заполярье.

По архивным данным П. Аптекаря, «16 ноября 1939 года соединения и отдельные части, сосредоточившиеся на границе с Финляндией, насчитывали более 340 тыс. человек, около 2500 орудий и минометов, более 1300 танков и бронеавтомобилей, около 1700 самолетов против 180 тысяч финских солдат и офицеров, примерно 700 орудий, 270 самолетов и 25 танков» (П. Аптекарь. Советско-финские войны).

М. Мельтюхов статье «Правители без подданных» точно также на основе архивных данных даст несколько иные цифры: «30 ноября 1939 года в 8 часов утра войска Ленинградского военного округа (ЛВО) в составе четырех армий (18 стрелковых дивизий и 5 танковых бригад), насчитывавших 450 тысяч человек, 1576 орудий, 1476 танков и 2446 самолетов, перешли границу и стали развивать наступление в глубь страны. Им противостояли части финской армии численностью до 140 тысяч человек, имевшие до 400 орудий, 60 танков и 270 самолетов».

Несмотря на некоторую разницу в цифрах, отмстим лишь одну существенную деталь: превосходство Красной Армии над финскими вооруженными силами на момент вторжения было подавляющим. По мнению П. Аптекаря, такое превосходство над финнами «в численности личного состава и боевой технике было достаточным если не для стремительного продвижения вперед и разгрома противника, то для медленного его выталкивания с позиций, где не было серьезных укреплений». Дальше историк делает вполне уместную оговорку: «Однако советские военачальники умудрились вести боевые действия таким образом, что ряд соединений 8-й армии, наступавших в начале войны северо-западнее Ладоги, и 9-й армии в приполярной Карелии оказался в окружении».

Так как речь в этой главе пойдет о 44-й стрелковой дивизии 9-й армии, в которой начальником штаба был полковник О.И. Волков, то давайте хоть немного ознакомимся с интересными находками Павла Аптекаря, которые помогут объяснить дальнейшие события, ставшие трагическими.

Вот что он пишет:

«Я не располагаю данными о том, были ли в штабе армии командиры, которые осознавали, что операция плохо продумана и спланирована, но вот в оперативном отделе штаба Ленинградского ВО один такой человек нашелся. Им оказался начальник отделения оперативного отдела ЛВО майор Сергей Гаврилович Чернов.

Когда я несколько раз прочел и проанализировал текст “Замечания по решению Военного Совета 9-й армии”, мне показалось, что я уже где-то видел подобный хладнокровный и четкий разбор планов операций сторон. Похоже, что во время учебы в Академии имени Фрунзе (с третьего курса Чернов был назначен на должность в Ленинградском округе) этот командир старался восполнить недостаток общего образования (всего 5 классов) чтением военно-исторических трудов.