— Не надо! В таких случаях чем меньше людей в курсе, тем лучше. В разведке…

Майор вознамерился прочесть лекцию о разведке и контрразведке, но молчаливый капитан перебил его:

— Надо все же уточнить, какими силами в поезде мы располагаем.

— Два офицера и десять солдат из охраны поезда находятся под моим началом, — заявил Отто. — А кроме того, у меня абсолютные полномочия в случае необходимости воспользоваться услугами германских подданных из числа пассажиров, как военных, так и гражданских лиц.

— Это может очень пригодиться, ведь никто не знает, как еще все обернется. Не исключено, что этот идиот импресарио связан с противником.

— Проведем инспекцию немедленно! — решил Отто.

Вместе с капитаном он вышел из купе. Напротив двери, опершись на оконную раму, любовался видом из окна человек в кепке, Михалис, державший связь с начальником поезда. От его внимания не ускользнула какая-то суета в офицерском купе, за которым он сам вызвался следить, поскольку там ехал старший по званию офицер, ответственный за поезд полковник Крайсман. Он уловил несколько слов из разговора в купе: разведка, противник, инспекция… Увидев выходящих из купе немецких офицеров, он состроил равнодушную мину, однако краешком глаза наблюдал, как Отто и капитан заглядывают то в одно купе, то в другое, и внутренне весь подобрался. Когда офицеры остановились около купе, где ехал греческий ученый, Михалис невольно нащупал в кармане револьвер. Но Отто с капитаном только чуть приоткрыли дверь и двинулись дальше.

Тут же из другого купе вышел юноша в кожаной куртке.

— В чем дело?

— Не знаю, Нондас. Во всяком случае, что-то подозрительное. Будь начеку и никуда отсюда не уходи.

Человек в кепке направился к начальнику поезда.

— Скажи нашим, чтобы глядели в оба. Похоже, немцы что-то затевают.

— Если бы что-то затевалось, я бы знал, — прошептал в ответ начальник поезда. — Офицер из охраны сказал бы мне.

— Ну, не знаю… Все равно надо предупредить наших, чтобы удвоили бдительность. В случае опасности я дерну стоп-кран. Может быть, его придется ссадить еще до прибытия в пункт назначения.

Окончив инспектирование, Отто с капитаном подвели итог: кроме охраны, в поезде ехали восемь офицеров и двадцать солдат вермахта.

Вернувшись в вагон, где ехал Отто, человек в кепке в ответ на вопросительный взгляд Нондаса приказал:

— Отсюда ни шагу! Пока меня не было, в купе к немцам никто не заходил?

— Никто. Только поездной электрик.

— Какой еще электрик?

— Да наш он… Меня о нем предупреждали.

Этот электрик принес Марианне долгожданную весточку. В купе он появился, как только вышли Отто с капитаном.

— Извините… Скоро зажгут свет, надо лампочки проверить.

Сказав это, он постелил на сиденье газету, встал на нее и, потянувшись к лампочке, обратился к майору:

— Электрик, электрик! Гут?

Вывертывая лампочку, спросил у Марианны:

— Майор знает греческий?

— Нет! — По тону, каким был задан вопрос, Марианна поняла, что у него есть для нее сообщение.

— Отлично! Будем разговаривать. Переводи фрицу, что хочешь. Я от Спекулянта…

Марианна чуть не вскрикнула от радости.

— Скажи немцу что-нибудь о лампочках, об освещении — в этом роде, — посоветовал электрик.

Марианна что-то сказала майору по-немецки, и тот в ответ утвердительно кивнул.

Заменив синюю лампочку, электрик снова обратился к. Марианне:

— У тебя есть с кем-нибудь связь?

— Нет, за мной все время следят… — Тут она сказала несколько слов по-немецки майору, потом снова обернулась к электрику: — Надо предупредить однорукого из вагона с артистами, ему грозит опасность!

— Приготовь мне записочку, — проговорил электрик, слезая на пол, и улыбнулся майору: — Теперь гут электрик!.. Через полчаса будем в Платамоне!

Запахло морем. Марианна открыла окно и с наслаждением стала дышать чистым солоноватым воздухом.

Автомобиль Фотиса катился теперь по шоссе, проложенному вдоль берега моря рядом с железнодорожной линией. С минуты на минуту должен был показаться поезд «Афины — Салоники». Фотис был охвачен тревожным нетерпением.

Так же неспокоен был и Макс. Каждый думал о своем, оба молчали, лишь изредка обмениваясь ничего не значащими фразами о дороге, о погоде, о машинах.

— С вами хорошо путешествовать, — заметил Макс. — Не надоедаете ненужной болтовней.

— У меня правило: никогда не говорить больше моих попутчиков, — улыбнулся Фотис.

— А вы тактичный человек!

— И ценю это качество в других!

— Вы даже не спросили, куда я еду и почему оказался на дороге в таком положении.

— Так ведь и вы не спрашиваете, куда я еду.

На самом деле Фотис всю дорогу думал об этом немце. На одном из контрольных пунктов, когда Макс был вынужден предъявить документы, от него не укрылась суетливость в поведении старшего патрульного офицера. «Видно, важная птица», — подумал Фотис. Как же тогда он попал на простой автобус? Случайность? Или авария в пути?

Авария? Вопрос вертелся в уме Фотиса. Не этот ли тип ехал в «мерседесе», врезавшемся в платан? И внезапно пришло запоздалое воспоминание о словах водителя автобуса: «Поаккуратнее, не наскочи на платан! Пассажир у тебя невезучий!» Только теперь смысл этих слов дошел до его сознания, и он связал их с мелькнувшей догадкой.

Не глядя на спутника, Фотис произнес:

— Любопытно все же, как человек вашего ранга может ехать на этом, как вы изволили выразиться, допотопном рыдване.

— Всякое случается, — нехотя отозвался Макс, вспомнив об аварии.

— Это не ваш ли «мерседес» наехал на платан?

— Какой «мерседес»? — Макс насторожился.

— Да по дороге мне попалась разбитая машина.

— Не обратил внимания! — сухо бросил Макс, давая понять, что у него нет настроения продолжать разговор.

— Умолкаю, чтобы не прослыть бестактным!

Фотис принялся разматывать нить своих рассуждений. Для чего его спутнику понадобилось лгать, будто он не видел разбитой машины? Может, есть особые причины?

Примерно о том же думал и Макс. Поверил ему спутник или притворился? Почему замолчал? От страха? Если немец, оккупант, заявляет, будто понятия не имеет ни о каком «мерседесе», наехавшем на дерево, греку непозволительно сомневаться. Только ли по этой причине молчит хозяин «фиата»?

А Фотис сделал вид, будто поверил Максу, хотя в данном случае не требовалось большого ума, чтобы понять, что немец лжет. «Наверняка теперь удивляется, почему я проглотил его ложь». При этой мысли Фотис невольно засмеялся.

— Чему вы смеетесь?

— Знаете, наверно, я и сам, если б на «мерседесе» врезался в дерево, постеснялся бы признаться в этом.

— А ведь вы правы… — Макс тоже засмеялся, решив больше не лукавить. — Много ль чести выехать из Афин на «мерседесе», потом пересесть на драндулет, а заканчивать путь на черепахе?

— Прошу не оскорблять мой автомобиль! — Фотис продолжал улыбаться. — Эта черепаха движется по меньшей мере в два раза быстрее автобуса. Машина вообще-то не моя, но все равно ваши слова меня задевают. Не забывайте к тому же, что на этой черепахе вы преодолеваете последние километры своего пути. У нас говорят: в дороге главное — начало и конец.

Ничего не значащие фразы, немножко философии — обычный дорожный разговор. За ним у обоих собеседников скрывалась напряженная работа мысли.

У Фотиса разбитый «мерседес» ассоциировался с автомобилем, который, по свидетельству мальчишки, остановился на шоссе, после чего вскоре раздались выстрелы.

Случайное обстоятельство позволило Фотису подойти вплотную к истине.

Мотор «фиата» неожиданно закашлял.

— Ну вот! Ехали, ехали — и нате! Ничего удивительного — бензин-то с черного рынка. Наверно, надо прочистить зажигание.

Оба вышли из машины.

— Это надолго? — спросил Макс.

— Что вы! Пять минут, если не случилось чего-нибудь похуже.

Макс вынул из портфеля термос и отвинтил крышку.