Как поведет себя Герман после неудачной попытки подловить Марианну? Не повторит ли тот же трюк с Йоганном, который проявил такой интерес к паролю с апельсинами? А если Йоганн действительно связан с Сопротивлением? Ведь сказал же Антонис по телефону: «Не удивляйся, что человек этот…»

Она стала ругать себя за то, что оставила Йоганна без внимания и даже не сделала попытки войти с ним в контакт. От волнения она даже задохнулась и резким движением сбросила с головы плащ.

— Что с тобой? — забеспокоился Отто.

— Так… Ничего… Дурной сон приснился… — И снова отгородилась плащом, чтобы иметь возможность спокойно думать.

Скорей бы пролетели полчаса, отделяющие их от следующей станции, и тогда она сможет предупредить Йоганна!

Откуда ей было знать, что уже слишком поздно…

Импресарио в это время расставлял западню для Йоганна, оставшись с ним наедине.

— Угости апельсинчиком! — И он протянул руку к мешочку.

Начав есть апельсин по немецкой привычке с кожурой, он, глядя Йоганну в глаза, раздельно произнес:

— Некоторые едят апельсины недозрелыми.

Йоганн застыл с поднесенным ко рту апельсином. Импресарио уже во второй раз произносит фразу про апельсины. В первый раз это могло быть либо совпадением, потому что слова не были точным повторением пароля, либо Герман просто прощупывал почву. К тому же они были не одни в вагоне, и Йоганн решил пока не отзываться. Его предупредили, что он должен выйти на связь с женщиной. Но не исключено, что в последний момент ситуация изменилась. А может, женщина опоздала на поезд? Действительно ли он должен сотрудничать с Германом? Когда Йоганн выходил на станции покупать апельсины, он видел, как Герман шел на телеграф в сопровождении эсэсовцев. Однако же надо на что-то решиться… А, будь, что будет…

— Другие ждут, пока они созреют, — произнес Йоганн бесцветным голосом, как будто это был не отзыв, а ничего не значащая фраза.

— Наконец-то! — нетерпеливо воскликнул Герман. — Почему же ты в тот раз не откликнулся?

Чахоточный, казалось, не сомневался, что услышал отзыв.

— Даже не знаю, как объяснить… — Йоганн все еще колебался. — Фраза ведь была не совсем точная. И потом…

Он запнулся.

— Ты никак не ожидал, что связником окажусь я! — со смехом закончил Герман. — По правде говоря, я и сам не ожидал, что «своим» окажется кто-то из нашего вагона. А у нас, как выяснилось, одна цель — установить связь с Сопротивлением. Меня предупредили о какой-то женщине.

— И меня тоже…

— И она не появилась… — По тону нельзя было понять, спрашивает Герман или утверждает.

— Нет.

— Слушай, а это не спутница Крайсмана?

— Я сначала тоже так подумал, но, когда закинул удочку насчет апельсинов, она никак не отреагировала.

— Я тоже к ней подходил. Безрезультатно!

— Как бы то ни было, я рад! — Искренне растроганный, Йоганн пожал ему руку. — Рад, что сотрудничаю не только с иностранцами! Что мы будем работать вместе!

— И я рад! — Герман притворился взволнованным.

— Давай попробуем еще раз с Марианной, — предложил Йоганн. — Возможно, она не захотела открыться, потому что не ожидала, что связные — немцы.

— И у меня была такая мысль.

— Я поговорю с ней, — вызвался Йоганн.

— Нет! — возразил Герман. — Теперь один из нас должен постоянно находиться здесь. Поскольку мне все равно приходится выходить по делам, здесь останешься ты. Вдруг кто-нибудь из сопротивленцев выйдет на связь.

— Хорошо, — согласился Йоганн. — Я, правда, не в курсе, на какой станции придут за грузом.

Он и представить себе не мог, что Герману надо было во что бы то ни стало его изолировать.

— Я думал, они раньше придут, — подставил еще одну ловушку Герман.

— Я тоже… Только, понимаешь, нелегко вытаскивать сундуки на какой захочешь станции на глазах стольких людей.

«Значит, охотятся за нашими сундуками, — сделал вывод Герман. — Но откуда они, черт возьми, узнали? Ясно одно: тайна раскрыта». Герман не собирался прибегать к помощи своих людей или немецких охранников. Инструкции на сей счет были суровыми. Никто не должен знать о том, что они везут. На кого же опереться? И за Йоганном надо следить. Поручить бы кому-нибудь это деликатное дело без объяснения причин. Однако он был обязан выполнять задание один, без посторонней помощи. Ободряла его лишь надежда на то, что Макс уже в дороге и вот-вот нагонит поезд.

«Будет что доложить Максу, — думал он. — Вскрыт очаг опасности, ситуацию можно контролировать».

Громкий, продолжительный гудок локомотива прервал его размышления.

Хотя, по его расчетам, до поезда оставалось километров семьдесят, всякий раз, когда его малютка «фиат» бежал вдоль железнодорожного полотна, у Фотиса возникало ощущение, будто он вот-вот увидит хвостовой вагон.

Начиналась холмистая местность, шоссе поднималось все выше, и все чаще встречались немецкие патрули, иногда вместе с греками из батальонов безопасности, фактически служивших оккупантам. Из страха перед партизанами устраивались бесконечные проверки. Особенно строгим контроль был в Каллидромоне — отсюда начинались районы, занятые частями ЭЛАС.

Проверок Фотис не боялся. Раздражали только вынужденные задержки, что давало значительное преимущество «другому».

Миновав пункт самого строгого контроля, Фотис стал спускаться с горы и в конце серпантина увидел, как двое немцев осматривают черный автомобиль, наскочивший на старый платан как раз на повороте. Фотис не стал останавливаться, но успел, однако, разглядеть марку автомобиля — «мерседес».

Примерно через полчаса впереди показался допотопный рейсовый автобус. Фотис почти обогнал его, но тут водитель стал сигналить как сумасшедший и делать какие-то знаки. Наконец высунулся из окна и закричал во все горло:

— Стой! Стой, говорят тебе! Оглох, что ли?

Фотису пришлось остановиться. Из автобуса выпрыгнул человек и подошел к нему.

— Извините, пожалуйста, не возьмете ли вы меня с собой? Я был бы вам весьма признателен. Мне необходимо сесть на поезд на следующей станции, а на этом допотопном рыдване я туда никогда не доберусь!

— Отчего же не взять. — Фотис охотно согласился. — Берите чемодан — и в машину.

— Нет у меня чемодана, только вот это… — Он помахал черным портфелем и уселся рядом с Фотисом.

— Тем лучше! — улыбнулся Фотис. — Чемодан был бы лишним грузом для моего ослика, он и так с трудом преодолевает подъемы.

Уже трогаясь, Фотис услышал насмешливый голос водителя автобуса:

— Эй, друг! Поаккуратнее, не наскочи на платан! Пассажир у тебя невезучий!

Тогда смысл этих слов не дошел до сознания Фотиса. Все его мысли были заняты тем, как нагнать упущенное из-за новой задержки время.

Мог ли он предположить, что человек, подобранный им на дороге, и есть «другой», с которым он в течение семи часов состязался в скоростных гонках. И Макс со своей стороны тоже не заподозрил в нем своего противника.

После того как он убрал Аристидиса, прошел час. Ему не нужны были свидетели, а этот несчастный успел узнать достаточно много. После того как он остановился выпить кофе и Аристидис отказался выйти из машины, они поехали дальше. Макс вдруг сделался разговорчивым, острил и даже рассказывал анекдоты, так что Аристидис несколько приободрился и ослабил «меры предосторожности». Он убедил себя, что до Салоник его жизни ничто не угрожает. В Салониках он понадобится Максу для повторного опознания женщины, звонившей по телефону. И поэтому, когда на одном из спусков «мерседес» начал пофыркивать и Максу пришлось остановиться, Аристидис вышел из машины, чтобы ему помочь.

Найдя большой камень, он понес его, чтобы подложить под колеса, иначе машина соскользнула бы по склону, пока Макс проверял двигатель. Тут его и настигла первая пуля. Но упал он не сразу. Немного постоял, не выпуская камня из рук. И тогда Макс всадил в него еще две пули. Колени Аристидиса подогнулись, и он рухнул на камень, который нес.